Джо Питерс - Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство
Иногда Амани приходил один, когда в доме становилось тихо. Думаю, все остальные уже спали, когда он рыскал вокруг. Или, возможно, они прекрасно знали, что происходит в это время, но им было абсолютно наплевать. Я слышал, как со скрипом открывается дверь наверху лестницы. Я научился узнавать его шаги так же, как походку остальных. Если я слышал Амани, я знал, чего ожидать. Я лежал с плотно закрытыми глазами, притворяясь, что сплю, но его не беспокоило отсутствие света в подвале, так что я просто зря тратил время на разыгрывание этих спектаклей. Ему было все равно, сплю я или нет. Амани ложился рядом со мной на мерзкий матрас и шептал мне на ухо, чтобы я был «хорошим мальчиком», запуская руку в трусы, если они на мне были, и терся об меня всем телом. Когда он впервые проделал это, я оттолкнул его и затряс головой, показывая, что мне это не нравится и я хочу, чтобы он прекратил. Уолли как-то сказал мне, что никто не имеет права трогать меня в таких местах, и я ему верил. Так что я отбивался и пытался освободиться. Даже в темноте Амани должен был чувствовать, что я сопротивляюсь.
«Не отказывай мне, малыш», – сердито шептал он, хватая меня за гениталии и до боли теребя их. Я не осмеливался снова сопротивляться, потому что Амани был таким же, как мать, – одним их тех людей, которые не терпят неповиновения и не заботятся о том, какую боль причиняют другим при достижении своих целей. Я очень хотел громко закричать, но звук не появлялся, так что я просто лежал неподвижно и надеялся, что будет не слишком больно.
«Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, я выколю тебе глаза и отрежу твое хозяйство», – предупредил Амани перед уходом. Но все угрозы были бессмысленны – я не мог разговаривать, так как же я тогда мог рассказать кому-нибудь хоть что-то?
После его прибытия мне дали грязную простыню подходящего размера, чтобы накрыть матрас, и Амани вытирался ей, оставляя после себя мокрое и холодное пятно. Потом он выходил из комнаты, как будто ничего и не было, и закрывал за собой дверь.
Я скоро осознал, что в его понимании меня держали в доме только для его удобства, и мама была счастлива поддержать эту идею. Они с матерью любили вместе спускаться в подвал и насмехаться надо мной и говорить, что я – пустая трата времени и места. Амани быстро перешел от «трений» об меня к тому, чтобы заставлять меня вытворять что-либо перед ним или для него. Я не всегда понимал, чего он от меня хочет, и если не выполнял какое-то из его приказаний должным образом, особенно когда внизу была мать, они оба избивали меня. Казалось, они наслаждаются насилием почти так же, как и сексуальными утехами. После избиения я должен был правильно повторить какое-то действие. Мать оставалась смотреть. Как только Амани заканчивал со мной, он снова бросал меня на матрас, называл «грязным маленьким ублюдком», и они вместе уходили наверх с довольным смехом.
Я часто догадывался заранее, когда должен прийти Амани, потому что перед этим Уолли обычно посылали вылить мое ведро с нечистотами, а мама приходила и разбрызгивала освежитель воздуха, чтобы сделать воздух менее удушливым и отвратительным. Но освежитель мало что мог изменить, когда вонь пропитала уже все предметы в подвале. Я быстро понял, что не было никакого смысла сопротивляться Амани, потому что, будучи в тысячу раз сильнее меня, он мог сделать со мной что угодно. Его руки были просто чудовищно большими. Он смыкал их у меня на шее и говорил, что мне делать, сжимая их ровно с такой силой, чтобы я понял, что выпустить из меня дух для него так же просто, как зажечь спичку.
– Если ты не будешь делать все как надо, – говорил Амани каждый раз, – я убью тебя.
И я был абсолютно уверен, что он на это способен. Я уже знал, что они могут делать со мной все, что им взбредет в голову, и никто не придет меня спасать, так почему они не могут меня убить? Ни у кого в доме не хватало духу пожаловаться на них, даже у Уолли. Если бы я умер, обо мне забыли бы через несколько дней, но, по крайней мере, я был бы с папой и освободился бы от всей этой боли.
– Мама и Амани мастера, – сказал мне однажды Уолли. – Они любят промывать всем мозги, и ты должен быть сильным, чтобы выстоять против них.
Мне нравилось видеть себя воином, противостоящим силам зла, но я не мог постоянно быть сильным, и обычно мои схватки с ними заставляли чувствовать себя не просто побежденным, а разгромленным.
Иногда Амани брал меня наверх, в ванную, и заставлял вставать в ванну перед собой. Он запирал дверь и снимал трусы. Во время одного из таких походов я увидел себя в зеркале и ужаснулся. Кости были видны прямо через кожу. Я смотрел на все испуганным, затравленным взглядом.
– Смотри на меня, – прикрикнул Амани, а потом стал онанировать. Сначала я пытался не смотреть, но он сильно ударил меня по лицу. – Я сказал, смотри на меня! Лучше не беси меня, а то я сделаю тебе чертовски больно!
Потом он поставил меня перед собой и заставил мыться. Мне было стыдно и противно. Никто не говорил мне, что происходящее абсолютно ненормально, но я понимал это на уровне подсознания. Папа никогда не стал бы так делать, не говоря уже о других отвратительных вещах, которые заставлял меня делать Амани. Казалось, будто во время каждого посещения ему в голову приходит новое ужасное сексуальное извращение, и через некоторое время он стал меня насиловать. Поначалу было так больно, что я терял сознание. Меня оставляли истекающим кровью и трясущимся в агонии. После его визитов у меня болели многие части тела, и они не успевали зажить до следующего изнасилования. Для меня началась новая ужасная пытка, отправляющая меня на самое дно отчаяния.
Когда я подумал, что хуже быть уже просто не может, меня лишили последнего оплота счастья и добра. Однажды Уолли спустился ко мне, и по выражению его лица я понял, что он хочет сообщить нечто очень важное.
– Я ухожу, – сказал он.
Должно быть, его поразил появившийся в моих глазах ужас, потому что он быстро отвернулся, как будто чувствовал вину за то, что делает со мной.
– Я собираюсь жить со своей девушкой и наконец отделаюсь от забулдыги.
Ему удалось найти способ сбежать из ада, из окружения нашей семьи, и я завидовал ему. Мне не терпелось последовать за ним, если, конечно, я выживу здесь еще хоть немного.
– Я вернусь за тобой, как только смогу, – сказал Уолли. – Обещаю, я не брошу тебя здесь.
Во мне вспыхнула надежда. Если мне удастся прожить еще несколько недель, говорил я себе, Уолли вернется, чтобы спасти меня, и возьмет меня жить с собой и его милой девушкой, и мы будем счастливой семьей.
Но проходили дни, и ничего не менялось. Я оставался в той же обстановке и ждал, воображая, что Уолли рассказал обо мне кому-то за пределами этого страшного дома. Конечно, они скоро придут искать меня и спасут, вышибив двери и победив мать, Амани и братьев, словно несущаяся на выручку кавалерия.
Я представлял, как их поразит мой вид, когда они меня найдут, и как будут жалеть, и как захотят помочь и будут кормить меня вкусной-превкусной едой и укладывать в чистую, теплую постель. Прошла неделя, другая… и еще много времени, прежде чем моя надежда начала угасать.
Думаю, Уолли никому ничего не рассказал; а если и рассказал, то ему никто не поверил. История о матери, которая держит пленником в подвале немого маленького брата, мучает его голодом и издевается над ним забавы ради, звучала бы как выдумка. И еще, наверно, хотя Уолли и выбрался из дома, он все еще ужасно боялся матери, боялся выступить против нее, потому что она могла придти за ним или сделать что-нибудь с его девушкой.
Так что Уолли просто исчез из моей жизни, и я больше ни разу его не видел. Могу представить, какое облегчение он почувствовал, сбежав от матери, но как он мог оставить меня на их милость, зная, как они со мной обращаются? Как он мог засыпать ночью, зная, что я все еще сижу под землей без единого союзника там, наверху?
– Я присмотрю за тобой, – пообещал мне Амани, и, несмотря на все те мерзкие вещи, которые он творил со мной, это все же пробудило в моем сердце крошечный лучик надежды. – Я буду стараться куда лучше, чем пытался Уолли. Если ты будешь хорошим мальчиком, то получишь его спальню.
Он так часто обещал мне спальню Уолли в последующие несколько недель, что меня захватила эта идея. Я не мог не улыбаться от мысли об удобной, мягкой кровати или даже о нескольких старых детских игрушках Уолли, с которыми я мог бы играть.
– Если будешь делать то, что я говорю, мы хорошо поладим, – заверил меня Амани. Я надеялся, что это правда, потому что теперь он был моим единственным шансом.
Но прошло совсем немного времени, прежде чем мама решила, кто какую комнату получит, и разрушила все мои мечты о том, что я наконец покину подвал. Элли и Томас перебрались в комнату Уолли, а я остался там же, где и был.
Может, Амани и был физически крепким и сильным парнем, но заправляла всем по-прежнему мама. Да его, по сути, ничего и не беспокоило, потому что от нашей семьи он получал ровно то, что хотел. А о большем Амани и не мог мечтать.
