Олег Ёлшин - Миллион для гения
– Что же вы молчали раньше? – презрительно спросила Галя, – если вы знали, что их никто не купит, зачем их печатали и морочили нам головы?
– Мы делали нашу работу, – грустно сказал издатель. И добавил: – Но все пункты договора мы выполнили. Абсолютно все! И к нам не может быть никаких претензий. У нас договор.
Так вот почему здесь было столько книг. Они дожидались своих авторов. Выдерживались. Отстаивались. А «издатели» просто зарабатывали деньги – грузили, перевозили, снова грузили так, как работают настоящие, истинные грузчики, а потом книги складировали. «Продавали».
Он таскал тяжелые коробки по коридору… коридорчику и впервые в жизни понял, что такое быть грузчиком.
– Что ты веселишься? – спросила Галя.
– Знаешь, кто я?
– Ну?
– Грузчик.
– Да уж.
– Значит, мы на верном пути! От грузчика до издателя – один шаг! А правильный костюмчик у меня уже есть.
И еще одно вспомнилось ему – волшебное озеро. Оно все стояло перед глазами, и чудесные бугорки-острова возникали из воды, где росли удивительные деревья, а волшебные плоды свисали с ветвей. Только не было людей в лодках. И лодок не было. Никого не было. Озеро это находилось на далекой-далекой планете, где не могло быть никого – планета была необитаемой.
Теперь он находился в своей комнате, и книги его были рядом. Огромные коробки поднимались до потолка, небоскребами строились в широкие улицы и проспекты, а в них жили люди. Тысячи людей. Его персонажи. Они ходили по этим улицам, строили города, летали в космос, а иногда, снимая обувь, выходили на берег океана и босиком брели по песку. И он тоже ходил вместе с ними. Теперь это был целый мир – придуманный мир. Только об этом пока знали он и несколько близких ему людей. И еще – его Ангел.
Алка! Черт ее побери! Он совсем забыл! Он обещал позвонить ей через неделю-другую, а прошел уже месяц! Второй месяц! Неудобно получилось, – подумал он. Хотя, что такое два месяца, когда они не виделись почти двадцать лет. Все равно неудобно! Она давно ждет его звонка, и не решается позвонить сама, не хочет быть навязчивой. Она всегда была аккуратной скромной девочкой. Алка! Алла! Аллочка!
Он набрал номер и отпрянул от телефона, который задрожал, завибрировал всеми своими микрофонами и микросхемами и готов был разлететься вдребезги. А откуда-то накатило шумной морской волной, свежим дыханьем океана и запахом водорослей. И бензина. Целая флотилия, армада водяных скутеров и моторных лодок с невероятной скоростью утюжила, разрезала на кусочки поверхность океана. Алка на маленькой ракете неслась по волнам.
Снова за ребенком на кружок плывет, – подумал он, – снова не вовремя.
А она действительно мчалась стрелой, рассекая волны, поднимая небольшие цунами стремительным аппаратом-стрелой.
– Леонидов! Ты что ли? Леонидов! Как ты вовремя позвонил! Я так рада тебя слышать!
И сделала широкий вираж, поднимая огромную волну.
– Леонидов! Ты умница, что позвонил, но я тебя не слышу! – кричала она, заходя на второй вираж. – Говори громче!
А он уже летел рядом с ней. Вернее не рядом, но очень близко. Он зацепился длинным тросом за ее ракету и теперь мчался на водных лыжах следом на ее волне. И кричал:
– Ну, как книги?
– Книги? – кричала радостно Алка. – Какие книги?
– Мои книги! Тебе понравились?
Она притормозила и в ужасе на него посмотрела, как на сумасшедшего.
– Леонидов, я не читаю книг! Уже двадцать лет я их не читаю! И не буду читать!
Вдруг спохватилась: – Прости! Вспомнила! Это же твои книги. Я вспомнила! – радостно прокричала она. – Фу, ты, черт! Я совсем забыла! Я не успела! Такой цейтнот, столько дел, столько суеты, голова идет кругом! Позвони мне!
– Когда?
– Через неделю…
Она уже давила на педаль газа и неслась по волнам.
– Через две! – радостно вторил он, чувствуя сумасшедшую скорость.
– Хорошо! – кричала она. – Через две!
– Нет, через три! – кричал он, войдя во вкус.
– Да, да, через три! – эхом отвечала Алка.
– А еще лучше, через двадцать лет! – закричал он. – Так будет лучше! Намного лучше! Чтобы наверняка! Через двадцать!
– Хорошо, через двадцать лет. Но ни днем позже! – кричала в ответ Алка. – Поможем! Обязательно поможем! Какие могут быть вопросы! Звони ровно через двадцать лет, и не днем позже!
И тут вся армада собралась, выстроилась в линию и рванула с этого мокрого места, мчась в непроглядную даль океана, где только волны, скорость и ветер в лицо. Леонидов не ожидал такого рывка, и трос его лопнул, как гнилая нитка. Он грохнулся в океан и последнее, что запомнил, была лодка – маленькое белое суденышко. Ее окатило веселой волной от пролетевших скутеров, и человек с веслами навстречу ей гордо поднял голову. А лицо его теперь было мокрым, сияя на солнце, и глаза улыбались.
Они сидели напротив друг друга, и Петров держал в руках весла. Он медленно греб, а вокруг был спокойный океан и больше никого. Теперь это был не лайнер и не большая ракета, а лодка. Маленькая лодочка, медленно плывущая по волнам. Зато она была белого цвета. Петров сидел в форме капитана, а на голове была фуражка. Мокрая фуражка, с которой стекала вода.
Петров вытащил его из воды, он не дал ему захлебнуться, и теперь они оба мокрые сидели в лодке и смотрели вдаль.
– Вот, видишь, – наконец заговорил Петров, – я говорил, что поможет, значит, поможет, обязательно поможет. Через двадцать лет и ни днем позже. Теперь уже точно. А иначе и быть не могло. Это же одна компания. Ближе этих ребят по жизни никого и не осталось. А тут какие-то двадцать лет. Тьфу!
И они засмеялись.
– Можешь меня поздравить, – продолжал он, – я закончил фильм.
– Поздравляю, – искренне порадовался Леонидов.
– Правда, пришлось уволить всех. Деньги кончились. Сам понимаешь. Один пошел на сварку, другой на монтаж, третий вернулся в электрики. Пришлось заканчивать самому.
– Слушай, – спросил его Леонидов, – а куда подевались настоящие композиторы, художники, сценаристы? Ведь раньше они были? Где они все?
– Не знаю, куда подевались, – проворчал Петров. – Были и куда-то делись. Сам не знаю куда.
Он немного помолчал…
– Ты помнишь такого Балашова?
– Серегу! Конечно, помню! Работали в одном спектакле когда-то. Он лет на двадцать старше нас. Ему даже «Народного» дали, помнишь? Как он? Ты видишься с ним?
– Ты ничего не знаешь? – спросил Петров.
– Нет… А что?
– Умер Балашов.
– Как умер? – он был потрясен.
– На стройке.
– Что он там делал? Дом себе строил? Несчастный случай?
– Работал он там. Каменщиком второго разряда. Несколько лет работал, потом сердце не выдержало.
– Каменщиком? Он же Народный артист!
– Народный… Да, Народный. А работал каменщиком. Понимаешь, в последние годы он был, как это сказать, не в «формате». В рекламе не снимался, в «остальном» не хотел, уж лучше каменщиком. Неформат! Это как приговор.
Они сидели и долго молча смотрели на воду. Одежда подсохла, ласковое солнце согревало, нежно играя на волнах, а они все сидели и молчали.
– «Неформат», – снова заговорил Леонидов. – А кто сегодня определяет этот формат? Кто эти люди? Нет цензуры, нет Отделов культуры. Ты помнишь, сколько всего тогда осталось лежать на полках?
– Определяют те, кто в формате, – ответил Петров, – кто платит, тот и заказывает музыку. У кого деньги есть, короче.
И тут Леонидову стало страшно, он задумался и тихо произнес:
– А ты понимаешь, у кого сегодня эти деньги и как они за последние двадцать лет их «зарабатывали?» И какую музыку теперь от них ждать?
Снова долгая пауза повисла над лодкой. Даже чайки, присмирев, перестали кричать и беспечно носиться над волнами.
– Кошмар, – наконец, произнес Петров. – Так и двадцати лет не хватит на то, чтобы люди снова пошли в театр или взяли в руки книгу. Сначала должны вымереть эти новые динозавры, затем вырасти их дети, закончить свой Оксфорд и только тогда… может быть…
– А не кажется тебе, что все мы теперь «не формат»? Не бомонд. Да и грузчики мы плохие.
– Нормальные грузчики, – зло ответил Петров, – грузчики – что надо и фильмы снимать умеем, и книги писать…
– Когда показ? Канала не будет? Кто его теперь покажет?
– Покажет, – сказал Петров. – Обязательно покажет! Буду искать!
– А ты уверен, что кому-нибудь сегодня нужен фильм о театре?
– А книги твои кому нужны?
Они долго смотрели друг на друга, потом Петров перевел взгляд на океан…
– Извини, я не хотел, – наконец, произнес Леонидов.
– Да, и я не хотел. Фильм о театре! Конечно же, он нужен, и люди остались, которые еще помнят, как читать, помнят, что такое театр, – загладил свою бестактность Леонидов. А Петров все смотрел, не отрываясь, вдаль океана, словно где-то там находились ответы на все вопросы.
– Я, старик, завелся, – наконец, медленно, серьезно произнес Петров: – Я пойду до конца, чего бы это ни стоило. Я двадцать лет ждал, еще двадцать ждать не стану. И уезжать не хочу – это моя страна.
