Кэти Стаут - Привет, я люблю тебя
Я поворачиваюсь и успеваю заметить гримасу на его лице. Гордыня не любит извиняться.
– За что? – Я хочу, чтобы он пострадал, признал, что он не прав.
– За то, что обидел тебя, – цедит он сквозь стиснутые зубы. – Я был.
– Груб? – перебиваю его я.
– Да.
– Ты прав. Ты действительно был груб. – Я возвращаюсь к стулу. – Но ты прощен.
На данный момент, во всяком случае.
– Над какой песней ты хочешь поработать?
Он вздыхает, правда, почти незаметно, с облегчением, как будто радуется, что мы снова в почти хороших отношениях, и протягивает мне лист с записями. В них полная неразбериха – одни ноты зачеркнуты, другие подписаны сверху, – но даже при беглом просмотре я вижу чистую мелодию, которая вызывает у меня неподдельное удивление.
– Но это… совсем другое, – говорю я.
– Сыграть? – предлагает он.
– Нет, я и так поняла.
– Не слушая?
– Я слышу в голове.
Я вижу, что он все еще сомневается, однако ничего не говорит.
Я негромко пропеваю несколько аккордов, ведя пальцем по нотам.
– А для чего эта песня? Она совсем не сочетается с тем, что вы исполняете.
– Для телевизионного фильма. Они хотят, чтобы я написал для них песню.
– Что за фильм?
– Корейский.
– Очевидно.
Он опять хмурится и снова молчит, предоставляя мне додумывать самой.
– Это все, что у тебя есть? – Я возвращаю ему листок.
– Пока да. Я пытался закончить припев, прежде чем писать стихи. – Он выжидательно смотрит на меня, и неуверенность, что я замечаю в его взгляде, ошеломляет не только своей нетипичностью, но и своей невероятной прелестью. – Что думаешь? – спрашивает он.
– Неплохо. Я… мне, в общем, нравится. – Сюрприз. Сюрприз. – Но все это слишком четко очерчено. Слишком гладко. Где синкопа? Где джаз? Как будто ты пытаешься писать что-то в духе блюза, но настроен на поп. Тебе нужно выйти из рамок. Вот прямо сейчас – ты «Битлз», но хочешь быть «Роллинг Стоунз». Понимаешь?
Я ищу нужную терминологию, но не могу найти, так как мне не хватает классического музыкального образования. Ну, почему я не слушала папу, когда он уговаривал меня брать уроки музыкальной теории? Два года игры на пианино в средних классах научили меня читать ноты, но я не представляю, как объяснить то, что звучит у меня в голове.
– Не знаю, как это описать, – говорю я, – но это выглядит так, будто ты пытаешься втиснуть рок-н-ролл в рамки поп-музыки, и у тебя получается ни то ни се.
– То есть ты говоришь, что это плохо?
– Нет, я не это имею в виду. – Я издаю стон, бессилие раздражает меня. Бесит, что я не могу выразить свою мысль. – Здесь нужно больше блюза. Вот что я хочу сказать. Здесь нужно больше грязи, разболтанности, небрежности.
– Ты ведь понимаешь, что это не песенка в стиле кантри, да?
– Да, – отвечаю я. – Но ты спросил мое мнение, и я тебе отвечаю. Ты еще сказал, что считаешь свою музыку – цитирую – «ужасной». Может, если ты прислушаешься к моим предложениям, она тебе понравится.
Я уже готова к тому, что он ответит мне колкостями, но он просто смотрит в листок с нотами и тихо бормочет что-то. Когда я уже собираюсь попросить его говорить погромче – и желательно по-английски, – он говорит:
– Думаю, на сегодня хватит. Вернемся завтра.
Он избегает моего взгляда, и я чувствую укол совести. Только как он может обижаться на меня, если сам чувствует, что его музыка не такая, какой должна быть?
– Надеюсь… я не обидела тебя? – спрашиваю я.
У него тут же напрягается спина.
– Чем?
– Я просто хотела убедиться, что мои слова не показались тебе слишком резкими.
Он снисходительно оглядывает меня.
– Никакие твои слова, Грейс, не заставят меня расстроиться.
Вот так. И едва появившиеся ростки дружеских чувств быстро увядают. Однако я не могу не отметить, что сегодня он впервые назвал меня по имени. И из его уст оно прозвучало очень красиво.
Глава седьмая
Суббота, и я лежу в постели и таращусь в дно кровати Софи, а бледный утренний свет просачивается в щели жалюзи. Я держу телефон, и он кажется мне неестественно тяжелым. Сообщение от Джейн все еще крутится у меня в голове. За три недели, что я в Корее, мы обменялись как минимум десятком сообщений, и только последнее заставило меня со всей остротой ощутить свою вину.
«Мама страшно обижена на тебя, – написала она. – Почему ты до сих пор не поговорила с ней? НАПИШИ ЕЙ НА МЫЛО!»
Я загружаю почту на телефоне, обнаруживаю еще одно сообщение от того репортера и начинаю писать письмо маме. Но мои пальцы так и зависают над клавиатурой. Что мне писать? Наконец я принимаюсь печатать:
«Мама,
Я учусь хорошо. Мне очень нравятся уроки физики. Моя соседка по комнате очень хорошая девочка, и я помогаю ее брату сочинять песню. Мне уже надоело каждый день есть рис, и я скучаю по вам, ребята.
Грейс».
Последнее – это небольшое преувеличение, я ни по кому не скучаю, включая ее. Но вряд ли такие слова помогут наладить отношения. Вообще-то письмо должно бы быть подлиннее, но я не могу придумать, что бы еще написать, поэтому сойдет и так. К тому же, если я позволю своим мыслям задержаться на маме и остальных, на поверхность тут же вынырнут воспоминания. А противостоять им я не смогу. Пока.
Я отправляю сообщение и папе, такое же короткое, но я знаю, что он не ответит.
Сверху свешивается Софи. Она без очков, щурится и смотрит на меня, как на мелкий шрифт.
– Какие планы на вечер? – спрашивает она.
– Ну, если учесть, что у меня нет подруг, кроме тебя, я бы сказала, что планирую заниматься тем же, что и ты.
Она радостно улыбается.
– А у меня сегодня день рождения.
– Что? – Я вскакиваю так резко, что бьюсь головой о планку. – Ой!
Она хихикает.
– Тэ Хва написал, чтобы я была готова к шести. Как думаешь, что они затеяли?
Я тру ушибленную макушку.
– Даже не знаю. Может, вечеринку?
– Вряд ли. Джейсон не любит, когда вокруг много народу, а сегодня и его день рождения, так что Тэ Хва и Йон Джэ обязательно примут это в расчет.
– Ах да, вы же близнецы.
День рождения Джейсона? Я пытаюсь осмыслить, что это значит, но не могу понять суть. Едва ли нас можно считать друзьями. У меня нет перед ним никаких обязательств, я не обязана дарить ему подарок или планировать празднование. А вот ради Софи постараться стоит. На свете еще не было худших соседок по комнате, чем я.
Я вылезаю из кровати и роюсь в шкафу в поисках чистых вещей.
– Если мы до шести сидим дома, что мы будем делать?
– Заниматься, наверное. В понедельник у меня контрольная.
– Ну а мне до ухода нужно кое-куда пойти. – Я надеваю шорты, сделанные из обрезанных джинсов, и майку с надписью «Twisted Sister»[19], дополняю свой наряд армейскими ботинками и огромными солнцезащитными очками, которыми я хочу скрыть отсутствие макияжа.
– Ты хочешь купить мне подарок? – догадывается Софи.
– Что? Нет!
Она смеется.
– Я не обижусь. Только постарайся не заблудиться. Может, возьмешь с собой кого-нибудь из ребят?
Я завязываю шнурки на ботинках и тайком списываю номер Йон Джэ из телефона Софи. Он отвечает после второго гудка, и мы договариваемся встретиться перед столовой. Почистив зубы и, насколько это возможно, взбив волосы, я ухожу.
Йон Джэ стоит, прислонившись к перилам лестницы, ведущей в столовую, и при виде меня расплывается в счастливой улыбке.
– Куда идем? – спрашивает он.
– Куда скажешь, но чтобы там можно было купить подарок для Софи.
Мы спускаемся в городок у подножия горы и оказываемся в корейской версии «Уол-Марта»[20]. Йон Джэ без малейшего неудовольствия ходит за мной по магазину, но я так ничего и не нахожу. К тому же я вижу, что мой спутник постепенно выдыхается.
Хорошо то, что на нас не набросились фаны. Йон Джэ рассказывал, что на Канхва уже привыкли к знаменитостям или их детям, которые здесь учатся. К тому же большинству горожан уже за пятьдесят, так что вряд ли среди них есть ярые фанаты «Эдема».
Наконец я нахожу бледно-розовое мини-платье с газовой юбкой и кружевным корсажем. Мне кажется, что Софи оно понравится. В соседнем магазине я покупаю к нему ожерелье из искусственного жемчуга и на этом останавливаюсь.
По дороге к выходу я замечаю музыкальный отдел и хочу пройти мимо, но ноги сами несут меня к прилавку. Я покупаю упаковку медиаторов с изображением американского флага. Только ради того, чтобы посмеяться, когда Джейсон будет их использовать. А еще я хорошая девочка и дарю подарки на день рождения даже тем, кто раздражает меня.
Когда мы выходим из автобуса около школы, часы показывают половину четвертого. Прежде чем расстаться с Йон Джэ, я спрашиваю у него:
– А какие планы на сегодняшний вечер?
– Не знаю. Тэ Хва что-то придумал. Кстати, оденься красиво. Надень что-нибудь вроде того, что ты купила для Софи.
Я, смеясь, поднимаюсь в нашу комнату, при этом мысленно перебираю свой гардероб в поисках подходящего туалета. Вхожу в комнату и вижу, что Софи с помощью подводки для глаз делает из себя роковую женщину.
