Антония Байетт - Детская книга
– Я вас многому научу, мистер Бедный Богач. Может быть, я даже представлю вас своей умненькой дочке.
Она заглянула ему в лицо – проверить, не зашла ли слишком далеко, не отпугнула ли его.
– Я буду рад, – ответил Чарльз – Карл.
* * *Герберт Метли доверительно склонился через кафедру к публике. Он сообщил ей, что он – трудящийся. Он трудится на земле – на своем клочке земли в здешнем графстве, в «саду Англии», а кроме того, за столом, описывая жизнь в этом «саду». Но полиция в сапожищах и шлемах отобрала плоды его трудов и швырнула в огненную печь, где они и погибли. Ему сказали, что его книга постыдна. Но на самом деле стыдиться должны люди в шлемах и люди в судейских мантиях.
Метли был жилистый, загорелый. Алый шелковый шейный платок прикрывал выпуклое адамово яблоко. У Метли была привычка, свойственная всем хорошим ораторам, – блуждать взором по аудитории, выискивая слушающие или скучающие лица. Он увидел в первых рядах Гризельду и Дороти с Томом и двумя немцами. В дальнем ряду, сбоку, сидели Джулиан и Джеральд. Флоренции с ними не было. Она сидела с Герантом – ближе к первому ряду, в середине. За ними расположились в ряд женщины постарше, благоразумные, собранные, – Мэриан, Феба, Пэтти Дейс. Элси Уоррен тоже сидела в задних рядах. Чарльз – Карл увидел рядом с ней свободное место и занял его. Она сидела очень прямо, сложив руки на груди. Пришла опоздавшая Филлис и уселась прямо за Леоном. Фрэнк Моллет и Артур Доббин тоже присутствовали. Метли кивнул им, прежде чем обрушиться на священников.
Он вопросил, откуда взялось само понятие стыда. Наши предки в первозданном саду его не знали, хотя мы иногда заставляем себя стыдиться за них, к нашему стыду. Нам говорят, что стыд возник, когда невинные мужчина и женщина узнали, что они наги, и устыдились. Но по какой причине? Причиной – коварство змия, который заставил их съесть запретный плод, сообщив, что в нем кроется познание добра и зла. «Причинные места», – произнес Метли, намекая, что добро и зло кроются в особых частях тела, которые познавшим стыд людям с тех пор приходится закрывать. Но почему это так и так ли это? Разве добро и зло не кроются в гораздо большей – бесконечно большей – степени в жестокости, в стремлении унизить других, в эгоизме, в злоупотреблении властью, в воровстве… я мог бы продолжать до конца лекции, завершил фразу Метли. Добро и зло не в человеческой плоти, которой мы должны возрадоваться, которой мы не должны – ни мужчины, ни женщины – стыдиться. В этом лагере молодые люди каждый день выполняют на гимнастических занятиях прекрасные, сложные и восхитительные телодвижения. Он улыбнулся, представив себе эти телодвижения.
Джеральд со скабрезной серьезностью, принятой у «апостолов», шепнул Джулиану:
– По-моему, он источает своего рода мускус. Из-под мышек. Видишь, у него хорошо разработанные подмышки.
– Ш-ш-ш, – ответил Джулиан.
Лектор принялся дальше развивать метафору сада. Он перешел на Блейка и его «Сад Любви», в котором построили храм:
Я увидел затворы его,
«Ты не должен!» – прочел на вратах.
И взглянул я на Сад Любви,
Что всегда утопал в цветах.
Но вместо душистых цветов
Мне предстали надгробья, ограды
И священники в черном, вязавшие терном
Желанья мои и отрады.
Он долго говорил о том, что уродующая стыдливость общества – историческое последствие многих веков целибатного священства. Он взглянул на Фрэнка Моллета, который ответил безмятежным взглядом.
В результате пострадал жанр романа. В Англии романы пишутся для чтения вслух у семейного очага, в доме женатого священника или диакона, и предназначаются для слуха его серьезной жены. Во Франции женщин и детей окормляют священники, а романы пишутся для отдельной – часто сладострастной – мужской аудитории.
Роман не может правдиво описывать бóльшую часть мира.
А должен бы. Честные романы нам гораздо нужней морализаторских трактатов.
Его собственный роман «Мистер Вудхаус и Дикарка» повествовал о современном лесном жителе, вудхусе, любившем женщину, как мужчинам положено любить женщин.
Мистер Метли сказал, что верит в языческое единство природы. Мы все – одна жизнь, которая началась задолго до всяких оград и священников в черном. Наши чувства за миллионы лет эволюционировали тончайшим образом – от колыхания слизи в болоте до медленных холоднокровных рептилий в тропических джунглях, до существ, карабкавшихся по деревьям, что ныне обратились в уголь. Он сказал, что человечество может, совершив титаническое усилие, заново открыть сильную, первобытную радость жизни. Нужно вернуться к корням вещей. Он процитировал Марвелла:
Любовь свою, как семечко, посеяв,
Я терпеливо был бы ждать готов
Ростка, ствола, цветенья и плодов.
– Это неподражаемо, – сказал Джеральд. – Он что, нарочно?
– Думаю, да. Замолчи, наконец.
* * *Элси все это время сидела, крепко обхватив себя руками. Рот был плотно сжат. Чарльзу – Карлу хотелось отлепить ее пальцы от тела, помочь ей расслабиться, но он знал, что этого делать нельзя.
Взгляд Герберта Метли блуждал по запрокинутым лицам зрителей, как шмель по клумбе. У него был дар, который молодые люди еще не развили в себе. Он мог отличить женщин, которые, как он формулировал это про себя, хотели: потенциальных Дикарок. Смуглое лицо Дороти глядело на него осуждающе, и ему стало не по себе. Гризельда, светлая и безмятежная, обдумывала его аргументы – в ней была искорка жизни, и лицо ее было прекрасно, но в нем не было хотения. Филлис была хорошенькая, аккуратненькая, еще не развившаяся. На Элси он не стал смотреть, хоть и приметил красный пояс. Одна девушка возбудилась, часто дышала, ерзала на стуле, оглядывалась, словно что-то ища. Это была Флоренция Кейн. Метли сделал мысленную пометку.
Когда он закончил речь, кое-кто быстро вышел. Другие слушатели подошли поговорить. Фрэнк Моллет заметил:
– Вы мало сказали об удивительной живучести самого понятия «стыд». Если оно столь прочно, значит оно зачем-то очень нужно человеку.
– Хорошо подмечено.
– Кроме того, Марвелл говорил:
Бродил по травам и цветам,
Блаженно одинок, Адам.
– Да, действительно. Есть время для взаимной любви и время для уединения. Я сам уединяюсь и храню целомудрие, когда предаюсь творчеству.
Краем глаза он увидел, что Флоренция ушла с Герантом.
Ничего, будет еще другой раз. Или другая женщина.
* * *Флоренция и Герант шли по тропе вдоль Военного канала. По глади воды скользили стрекозы. Болотные курочки плыли, деловито работая лапками. Водяная крыса выскользнула из норки и поспешно скрылась. Солнце клонилось к закату, но светило еще ярко. Послышались нагоняющие торопливые шаги. Герант сердито обернулся. Это был Фрэнк Моллет.
– Я вас не задержу, извините, я только хотел спросить…
Он поравнялся с ними.
– Да? – сказал Герант.
– Вы давно последний раз беседовали со своим батюшкой?
– Наверное, несколько дней назад. Я его не видел со дня его лекции на прошлой неделе. Он после таких вещей обычно прячется. Я сейчас провожу мисс Кейн в Рай и вернусь в Пэрчейз-хауз.
Воцарилось молчание. Герант спросил:
– А вы его не видели?
– Тоже не видел уже несколько дней.
Фрэнк прошел вместе с ними несколько шагов вдоль канала и, кажется, принял какое-то решение.
– Не важно, не важно. Когда увидите его, передайте, что я о нем справлялся.
Он повернул обратно. Герант сказал Флоренции:
– Его что-то гложет. Мой отец умеет выбивать людей из колеи.
– Я знаю.
Последовала долгая пауза. Они шли дальше в дружелюбном молчании, приноровившись к шагу друг друга. Герант сказал, не глядя на Флоренцию:
– Наверное, я идиот и вылезаю совершенно не вовремя. Ну, когда мы вот так идем себе рядом… Ты можешь пока ничего не отвечать… Но – ты выйдешь за меня замуж? Погоди. Я желал этого много лет, ты наверняка знаешь. У меня пока почти ничего нет… но я уверен, что будет. Я делаю хорошую карьеру в Сити, и мистер Уэллвуд относится ко мне как к сыну. Я откладываю деньги. И еще, я люблю тебя. Правда люблю. Не говори пока ничего. Я знаю, что мы не сможем пожениться еще как минимум год или два. Я не могу тебя связывать. Может быть, это лишь несбыточная мечта. Но я никогда… никогда не встречал такую девушку, как ты. Я думаю о тебе… ты не знаешь, как много я о тебе думаю.
– Ну, теперь-то можно сказать?
– Если ты думаешь, что есть хоть малая вероятность… я спрошу тебя еще раз… потом… если ты…
– Можно я скажу? Я собиралась сказать… да. Да, я выйду за тебя замуж. Вот.
Они остановились и взглянули друг другу в лицо. Герант спросил:
– Надеюсь, это не потому, что ты просто устала от меня отбиваться?
– Я же сказала «да». Я знаю, чего хочу.
– Я хочу, чтобы ты была счастлива. В последнее время у тебя несчастный вид. Я хочу… больше всего на свете… чтобы у тебя было все, что ты хочешь. Конечно, неплохо было бы, если бы это был я.
