Тим Тарп - Захватывающее время
Глава 16
Она отшатывается, удивленная тем, что я шевелюсь.
– Ты жив, – говорит она. – Я думала, ты умер. Я ей:
– Я думаю, что не умер. – Только в этот момент я ни в чем не уверен. – Где я, черт возьми?
– Во дворе, – отвечает она. – Ты знаешь кого-то, кто здесь живет?
Я сажусь и смотрю на уродливый розовый кирпичный домишко со встроенным в окно кондиционером.
– Нет, впервые вижу.
– Ты попал в аварию?
– Понятия не имею. А что? Где моя машина?
– Не одна из вон тех?
Она указывает в сторону улицы, где у обочины стоят две машины, а на противоположной – ржавый белый пикап. Двигатель у пикапа работает, и я догадываюсь, что машина – девчонкина.
– Нет, у меня «Митсубиси», – отвечаю я. – Господи, я, наверное, заснул.
Я озираюсь по сторонам и пытаюсь собраться с мыслями. Над нами нависает вяз, и сквозь его голые ветки смотрит луна. В центре неухоженной лужайки стоит стул, в траве, в паре футов от него, валяются две пустые пивные банки. Я смутно вспоминаю, что сидел на этом стуле, но не помню, как оказался здесь.
– Значит, – говорит она, – ты не знаешь, где оставил свою машину?
– Дай подумать, – прошу я, но моя голова еще не готова думать. – Нет, не знаю. Я не помню, где она. Может, я оставил ее дома и сюда пришел пешком?
Она качает головой.
– Нет. Сомневаюсь, что ты живешь где-то поблизости, Саттер.
Моему изумлению нет предела.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? Мы где-то с тобой встречались, да?
– Мы учимся в одной школе, – отвечает она, причем совершенно нормальным тоном, а не тем, в котором слышится, что я идиот. У нее добрый голос, добрые глаза. Она смотрит на меня, как на птичку со сломанным крылом.
– Мы вместе сидим на каких-то предметах? – спрашиваю я.
– В этом году нет. А в средних классах сидели. Ты меня не вспомнишь.
Выясняется, что ее зовут Эйми Файнки. И она права, я действительно не могу вспомнить ее, хотя и делаю вид, что вспоминаю. По ее словам, сейчас пять утра, и она оказалась здесь в такую рань потому, что это ее «газетный» маршрут.
– Вообще-то это наш с мамой маршрут, – поясняет она, – но мама со своим бойфрендом вчера вечером отправилась в Шони, в индейское казино. Думаю, они там задержались допоздна и решили переночевать в мотеле. Они иногда так делают.
«Газетный» маршрут наводит меня на мысль. Так как Эйми все равно садиться за руль, она могла бы взять меня с собой. Наверняка моя тачка где-то поблизости. Если учесть то состояние, в котором я был вчера, вряд ли я мог уйти слишком далеко от нее.
Моя идея кажется ей el fabuloso[20]. Обычно пикап по «газетному» маршруту ведет ее мама, а она просто бросает газеты в окно. Если я смогу почувствовать правильный угол броска, то из меня, как она считает, получится классный разносчик газет.
В багажнике белого пикапа лежат три пачки развернутых газет, свернутыми же, хрустящими, как чипсы, он забит до самого верха.
– И какой длины этот твой «газетный» маршрут? – спрашиваю я, когда мы отъезжаем от обочины.
– Практически вся эта часть города, – отвечает она.
– Господи, – говорю, – я и не знал, что доставка газет такой большой бизнес. Ты, наверное, гребешь огромные деньжищи.
– Не я, мама. И из них она дает мне на расходы.
– Как-то не очень справедливо звучит.
– Разве?
– Ну да. Если ты делаешь половину работы, то и получать должна пятьдесят процентов. А, может, и больше, так как ты работаешь за нее, пока она ездит спускать деньги в индейское казино.
– Ну и пусть, – говорит она. – Зато она оплачивает большую часть счетов.
– Большую часть?
– Ну, иногда и мне приходиться вкладываться.
– Уверен, она знала, что ты на это поведешься. Мы едем по улицам со скоростью престарелого водителя, так как Эйми приходится показывать мне, в какие дома забрасывать газеты. Я сразу же приступаю к процессу. Это движение рукой от груди вперед, примерно такое же, когда бросаешь «фрисби». К концу квартала у меня уже получается забрасывать газеты на двор, почти до крыльца. Да я создан для этой работы.
У меня все еще слегка кружится голова, но мозги постепенно прочищаются, и это совсем не радует. Меня начинает допекать мысль о том, что мама и Гич скажут на то, что я не ночевал дома. Предугадать не трудно: Гич пригрозит старой доброй военной школой. Вероятно, он записал свою угрозу на чипе и вставил его себе в тупую робо-башку.
Мама выступит со старым репертуаром, на тему, «Что подумали бы соседи, если бы увидели, как я в такое время брожу по улице». Мне только интересно, а ей-то что? Она соседей терпеть не может. Но это не имеет значения. Больше всего на свете ее волнует, что подумают люди. Как-то так получается, что я все время ставлю ее в неловкое положение. Наверное, я унаследовал это качество от папы.
А вообще я не понимаю, почему я должен кому-то что-то объяснять. Почему мне нельзя делать то, что я делаю? Это же так круто – выйти из дома ранним-ранним утром, когда солнце только поднимается над горизонтом. И с особой остротой ощутить силу жизни. Когда тебе открываются тайны, о которых скучные спящие люди даже не подозревают. В отличие от них, ты бодр и остро осознаешь свое существование именно в этот момент – между тем, что было, и тем, что будет. Уверен, все это чувствовал папа. Может, и мама раз или два. Гич? Нет. Роботы не представляют, что значит на самом деле быть живым, и никогда не узнают.
Глава 17
Через три улицы у нас заканчиваются свернутые газеты, а моя машина так и не находится. Эйми останавливается и переносит из багажника в салон пачку развернутых газет, и мы готовим их к доставке. Она показывает мне, как их надо сначала сложить, потом скрутить, потом скрепить резинкой. Она работает так быстро, что я не успеваю за ней. У нее волшебные руки. Честное слово, она ухитряется сложить три газеты, пока я вожусь с одной.
– Сколько таких штук ты свернула за свою жизнь? – спрашиваю я, когда она бросает очередную трубочку на пол к моим ногам.
– Не знаю. – Ее руки продолжают работать. – Такое ощущение, что сотню миллионов.
Я спрашиваю, есть ли у ее мамы какая-нибудь другая работа, она отвечает «нет», доставка газет – это ее единственное занятие. Выясняется, что бойфренд ее мамы – инвалид, у него повреждена спина. Он получает пенсию и торгует всякими вещами на «Ибэй». Когда не сидит перед телевизором в трениках. Из уст множества других людей этот рассказ звучал бы грустно, но только не от Эйми. Она рассказывает об этом с нежностью, как о человеке с неизлечимой болезнью.
Мы рассказываем друг дружке еще по паре историй о своих предках. Из ее слов я делаю вывод, что ее мама одержима азартными играми: индейскими казино, лотереями, бинго – в общем, всем, где можно быстро сорвать куш. Только она практически ничего не выигрывает. Она не удачливее броненосца, пересекающего шестиполосную скоростную трассу. Однако Эйми не осуждает ее. Потеря денег, выделенных на оплату газа, для нее просто жизненный факт. Вероятно, она думает, что такое бывает у всех.
Я рассказываю о маме и Гиче и об офисе моего настоящего отца на вершине здания «Чейз». В подробности я не вдаюсь, хотя чувствую, что Эйми можно рассказать что угодно, и она не станет осуждать меня. Ее голос останется ровным и мягким, как подушка, на которую кладешь голову после трудного дня.
Она миленькая, в ботанском смысле слова. Ну, вы знаете этот типаж: очки съехали на кончик носа, кожа бледная из-за постоянного сидения дома, рот слегка приоткрыт, как у всех ботанов, когда заложен нос. Однако у нее пухлые губы, изящные брови и красивая, тонкая шея. Она не скандинавская блондинка, как Кэссиди: ее волосы сероватые и прямые. А еще у нее нет голубых, как воды фьордов, глаз – они у нее светлее, цвета воды в общественном бассейне. И все же в ней есть нечто, что вызывает у меня настоятельное желание сделать ей что-нибудь. Не с ней. А именно для нее.
– Знаешь что? – говорю я. – Если мы найдем мою машину, я все равно помогу тебе закончить твой маршрут.
– Ты не обязан этого делать, – говорит она, но по ее глазам я вижу, что мое предложение ее обрадовало.
– Знаю, что не обязан, – говорю я. – Я просто так хочу.
Заготовив большую партию газет, мы снова трогаемся в путь. Моей машины нигде не видно, но чем дальше мы продвигаемся, тем слаженнее работаем. Я называю ее Капитаном и предлагаю ей называть меня Спецагентом Угрозой. Вместо того, чтобы скучными «сюда» или «тут» указывать мне, в какой дом бросать газету, она, по моему настоянию, кричит: «Пуск торпеды, спецагент Угроза, пуск торпеды!» Через какое-то время мы уже едем по улицам на пределе разрешенной скорости, и я ни разу не промахиваюсь.
– Знаешь, – говорит она. – Мне кажется, сегодня я впервые получаю удовольствие от этой работы.
– Мы отличная команда.
– Думаешь? – Ее взгляд полон надежды.
– Уверен.
И вдруг неожиданно возникает моя машина: стоит поперек чьей-то лужайки. Причем это лужайка одного из клиентов Эйми.
