Алан Силлитоу - Одиночество бегуна на длинные дистанции (сборник)
– Да, – ответила «официальная представительница».
Он улыбнулся, глядя на то, как она пытается играть первую скрипку.
– И как вас зовут?
– Альма, – ответила она, – а ее Джоан. – Она слегка кивнула в сторону девочки помладше.
– И вам часто хочется есть?
Она перестала жевать и посмотрела на него, не зная, как ответить.
– Нет, не очень, – уклончиво ответила она и принялась за второе пирожное.
– Но сегодня вам есть хотелось?
– Да, – сказала она, отбросив дипломатические экивоки, словно обертку от пирожного, которую она скинула на пол.
Какое-то время он молчал, прижав ко рту костяшки пальцев.
– Слушайте, – вдруг снова заговорил он. – Я каждый день примерно в половине первого прихожу сюда обедать, и если вы проголодаетесь, то приходите, и я вас покормлю.
Они согласились, взяли у него шесть пенсов на автобус домой, сказали «большое спасибо» и «до свидания».
В последующие несколько недель они приезжали к нему почти каждый день. Иногда, когда денег у него бывало немного, он довольствовался чашкой чая на пустой желудок, в то время как Альма и Джоан основательно наедались на пять шиллингов. Но он был счастлив и очень доволен, видя, как они жадно поглощают яйца, бекон и пирожные. Его охватило такое дивное чувство, что ему есть зачем жить, что он почти не вспоминал одиноко тянувшиеся дни, когда в надежде с кем-то поговорить он шел в паб и напивался. Теперь он был счастлив, потому что он мог заботиться о «малышках», как он стал их называть.
Он начал тратить все деньги им на подарки, так что часто оставался должен за комнату. Он по-прежнему не покупал себе новую одежду, ведь если раньше он спускал деньги на пиво, то теперь он покупал на них еду и подарки девочкам, продолжая ходить все в том же старом макинтоше и рубашке без воротничка. Даже его кепка потеряла былую чистоту.
Каждый день сразу после школы Альма с Джоан бежали на идущий в центр города автобус и через несколько минут, радостные и запыхавшиеся, входили в кафе, где их ждал Эрнест. Шли дни и недели, и когда Альма заметила, как сильно Эрнест к ним привязывается, как он счастлив видеть их и как переживает, когда они не приходят – что теперь случалось редко, – она стала выпрашивать больше подарков, больше еды, больше денег, но делала это с такой трогательной детской наивностью, что Эрнест, упоенный свалившимся на него счастьем, не замечал этого.
Однако некоторые посетители кафе, приходившие туда каждый день, не могли не видеть того, как девочки просили его купить это и то, и он всегда добродушно соглашался (так добродушно, что это казалось подозрительным) с таким видом, будто вообще не понимает, что происходит на самом деле. Ему бы и в голову не пришло задуматься над их просьбами, ведь для него эти девочки, к которым он относился почти как к дочерям, сделались единственными дорогими существами на свете.
Собираясь приступить к еде, Эрнест заметил двух хорошо одетых мужчин, сидевших за столиком в нескольких метрах от него. Они сидели там вчера и позавчера тоже, но он сразу же забыл о них, потому что в кафе вошли Джоан с Альмой и быстро направились к его столику.
– Привет, дядюшка Эрнест! – весело воскликнули они. – Что у нас сегодня на обед?
Альма посмотрела на написанный мелом на доске список блюд.
Безразличная сосредоточенность на еде исчезла с его лица, и счастливая улыбка озарила его глаза, губы и щеки.
– Что захотите, – ответил он.
– А что у них есть? – раздраженно спросила Альма. – Я не могу разобрать их каракули.
– Подойди к прилавку и попроси обед, – посоветовал он, рассмеявшись.
– А вы дадите мне немножко денег? – спросила она, вытянув руку.
Джоан молча стояла рядом. Ей не хватало уверенности Альмы, и на ее лице читались робость и беспокойство, потому что она еще не понимала сути регулярного перехода денег от Эрнеста к ним и боялась, что однажды они вот так встанут в ожидании денег, а Эрнест совершенно искренне удивится и скажет, что ничего им не даст.
Он только что закончил ремонтировать антикварный набор мебели, и тем утром ему заплатили за работу, так что Альма взяла у него пять шиллингов, и они отправились к прилавку за едой. Пока их обслуживали, двое хорошо одетых мужчин, наблюдавшие за Эрнестом последние несколько дней, встали и подошли к нему.
Говорил только один, а второй молча стоял и смотрел.
– Те две девочки – ваши дочери или родственницы? – спросил первый, кивнув в сторону прилавка.
Эрнест взглянул на него и улыбнулся.
– Нет, – тихо объяснил он. – Они просто мои друзья, а что?
Взгляд мужчины сделался жестким, и он нарочито наивным голосом спросил:
– В каком смысле друзья?
– Просто друзья. А что? Кто вы такие? – Эрнест вздрогнул, ощутив, как в нем рождается какое-то странное чувство вины за некий странный проступок, которого, он надеялся, он не совершал.
– Неважно, кто мы такие. Я просто хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос.
Эрнест чуть повысил голос, но все же не решился встретиться глазами с высокомерным взглядом этого господина.
– А что такое?! – воскликнул он. – Какое ваше дело? Почему вы задаете мне такие вопросы?
– Мы из полицейского участка, – сухо заметил мужчина, – и нас информировали, что вы даете этим маленьким девочкам деньги и сбиваете их с пути истинного!
Эрнесту хотелось рассмеяться, но лишь от горечи. И в то же время смеяться он не хотел, чтобы попусту не раздражать двух сыщиков. Он было произнес:
– Но… Но… – И тут понял, что не может и слова сказать. А сказать хотелось так много, но слова почему-то не шли, и в его глазах постепенно появился взгляд затравленного зверя.
– Послушайте, – с нажимом начал господин, – нам не нужны все эти ваши «но». Мы все о вас знаем. Мы знаем, кто вы такой. На самом деле нам уже много лет все о вас известно, и мы просим вас оставить этих девочек в покое и больше не иметь с ними никаких отношений. Мужчины вроде вас не должны давать деньги маленьким девочкам. Вам следовало бы знать, что вы делаете, и проявить больше благоразумия.
Наконец, Эрнест громко возмутился:
– Говорю же вам, что они мои друзья. У меня и в мыслях нет ничего плохого. Я забочусь о них и дарю им подарки, потому что отношусь к ним, как к родным дочерям. Только с ними я и могу поговорить. В любом разе, почему мне нельзя о них заботиться? Почему вам нужно забрать их у меня? Да что вы себе позволяете? Оставьте меня в покое, оставьте меня! – В его вскрике прозвучали слабые дерзкие нотки, и в многолюдном зале кафе люди оборачивались, уставившись на него и желая знать, в чем причина скандала.
Сыщики действовали быстро и умело, но без бросающейся в глаза спешки. Они встали по бокам от него, подняли с места и провели мимо прилавка прямиком на улицу, крепко держа его за запястья. Когда его вели мимо прилавка, Эрнест увидел девочек с тарелками в руках, со страхом и удивлением наблюдавших, как его выводят прочь.
Сыщики отвели его в дальний конец улицы и несколько секунд стояли и говорили с ним, продолжая удерживать его, вцепившись в запястья.
– Слушай сюда, мы не хотим больше с тобой связываться, но если тебя еще хоть раз увидят рядом с теми девочками, то угодишь на скамью подсудимых. – Не терпящий возражений тон словно пригнул Эрнеста к земле, так что он едва с ума не сошел.
Он стоял, лишившись дара речи. Ему хотелось так много сказать, но слова застряли у него в горле. Они беспомощно дрожали от стыда и ненависти, но выхода себе не находили.
– Мы тебя по-хорошему просим, – продолжал сыщик, – оставь их в покое. Ясно тебе?
– Да, – пришлось ответить Эрнесту.
– Отлично. А теперь иди. И не вздумай снова попадаться нам на глаза рядом с теми девочками.
Он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, как его охватывает панический ужас, он ощутил, как из какого-то неведомого уголка внутри него разрастается и накатывает знакомая невыносимая пустота. Затем его объяла ненависть ко всему, а потом острая жалость ко всему окружающему и, наконец, еще более острая жалость к самому себе. Хотелось плакать, но он не смог: он смог лишь уйти прочь от своего стыда.
Затем он начал с каждым шагом избавляться от муки. Горечь ушла прочь, а ее место заняло чувство, глубину которого он дотоле не знал. В его шагах появилась какая-то целеустремленность, когда он шел по тротуару среди полуденной толпы. И ему казалось, что его больше уже ничто не волнует, когда он распахнул двустворчатые двери и вошел в переполненный шумный паб и уставился на призывно манящий к себе ряд пивных кружек, которые перенесут его в самое надежное и самое приятное забвение.
Школьный учитель мистер Рейнор
Теперь, когда мальчики немного успокоились, мистер Рейнор посмотрел в окно классной комнаты на витрину магазина мануфактурных товаров Гаррисона, стоявшего на противоположной стороне мощеной улицы. Сквозь очки в роговой оправе, делавшие его зрение более острым, он наблюдал, как новенькая девушка-продавщица поднимает руки над головой, чтобы добраться до верхних ящиков с хлопчатобумажным бельем. Из-за этого ее бюст под темно-синим платьем вытягивался так, что она выглядела почти плоскогрудой. Мистер Рейнор потер ботинками о перекладину своего высокого табурета, когда-то ставшего предметом шуток в учительской, заключавшихся в том, что он хорошо заплатил смотрителю школы, дабы тот сделал ножки табурета повыше, чтобы Рейнор мог с комфортом смотреть в окно и разглядывать продавщиц в заведении Гаррисона напротив. Большинство сидевших перед ним мальчиков настолько привыкли к этим его долгим минутам отвлеченного созерцания (когда можно было бить баклуши), что им уже приелось зубоскалить над причиной этой его «задумчивости».
