Харуки Мураками - О чем я говорю, когда говорю о беге
В целом я чувствую себя совсем неплохо. Бегу в хорошем темпе, но при этом выкладываюсь всего лишь процентов на семьдесят. Дорога идет то в гору, то под гору. Но так как я двигаюсь из глубины материка к морю, то спусков чуть больше, чем подъемов. Город остался позади, потом кончились пригороды, теперь я оказался в сельской местности. Бегу по деревне Неа-Макри. Старики за столиками кафе потягивают из маленьких чашечек свой утренний кофе и, не проронив ни слова, провожают меня пристальными взглядами. Безмолвные свидетели еще одного ничем не примечательного кадра исторической хроники.
На двадцать седьмом километре опять подъем. Миную перевал, с вершины открывается вид на марафонские холмы. Я пробежал уже примерно две трети трассы. Подсчитываю сплит-тайм – время, которое мне понадобилось на прохождение разных этапов дистанции, – и прихожу к выводу, что вполне уложусь в три с половиной часа. Но все не так просто. На тридцатом километре поднимается ветер с моря, и чем ближе я к Марафону, тем сильнее он дует, царапая кожу, как наждачная бумага. Кажется, расслабься я хоть на секунду, меня тут же собьет с ног и унесет обратно в Афины.
В воздухе пахнет морем. Дорога мягко поднимается в гору. Это единственная дорога в Марафон – прямая, как линейка. Тут-то я и начинаю сдавать. Сколько ни пью, меня не перестает мучить жажда. Сейчас бы холодненького пивка!
Так, надо перестать думать о пиве. Надо перестать думать о солнце. И забыть о ветре, а также о статье, которую я должен буду написать. Надо сосредоточиться на движении и постановке ног – раз-два, раз-два. Эта проблема сейчас самая насущная.
Позади тридцать пять километров. Отсюда для меня начинается terra incognita: я еще никогда в жизни не пробегал больше тридцати пяти километров. Слева тянется цепь невысоких каменистых холмов. На них ни деревца, ни тропинки. Кому из многочисленных греческих богов пришло в голову сотворить нечто подобное? Справа – бесконечные оливковые сады. Все покрыто слоем белой пыли. Налетающий с моря ветер не стихает ни на секунду. Откуда он взялся вообще, этот ветер? Почему он такой сильный?
На тридцать восьмом километре я возненавидел всех и вся. Полная мерзопакость! Не хочу больше бежать! Я исчерпал весь запас энергии. Бегу и чувствую себя машиной, которая пытается ехать, хотя в баке ни капли бензина. Мне хочется пить, но я понимаю, что если сейчас остановлюсь, то вряд ли смогу заставить себя сдвинуться с места. Я умираю от жажды, но у меня даже нет сил, чтобы утолить ее. От этой мысли я прихожу в бешенство. Меня начинает бесить все: овцы, мирно жующие травку на придорожном пустыре; фотограф, бесперечь щелкающий затвором в своем фургоне. Звук затвора слишком громкий. Овец слишком много. Но спускать затвор – это работа фотографа, жевать траву – работа овец. Какие могут быть к ним претензии? И тем не менее я в бешенстве. На коже один за другим вздуваются белые пузырьки. Солнечный ожог. Что за чушь. Кому, в конце концов, нужна эта жара?
Я пробежал сорок километров.
«Еще два километра осталось, держитесь!» – слышится из фургона подбадривающий голос. «Легко сказать, два километра», – хочу ответить я, но ничего не говорю. Голое солнце жарит немилосердно. Начало десятого, но жара просто абсурдная. Пот льет вовсю. Соль щиплет глаза, на какое-то время я перестаю видеть. Хочу вытереть пот рукой, но сдерживаюсь: лицо и руки тоже покрыты солью, от этого глазам будет еще больнее.
Там, за высокой травой, уже видна моя цель – Марафонская стела, установленная на въезде в город. Эта штука появилась в поле зрения настолько неожиданно, что я даже не сразу понял, цель это или не цель. Разумеется, я рад, что финиш уже близко, однако ж такая внезапность меня дико раздражает. Я выхожу на финишную прямую и делаю отчаянную попытку прибавить скорость, но ноги меня не слушаются. Я не справляюсь с собственным телом. Такое ощущение, что кто-то прошелся по мышцам ржавым рубанком.
Финиш.
Я добежал до финиша. Не испытываю ничего похожего на чувство выполненного долга – только облегчение при мысли о том, что больше не надо никуда бежать. Вода из водопроводного крана на бензоколонке приятно освежает, смываю осточертевшую соляную корку. Харуки Мураками – человек соляное поле, я покрыт этой солью с ног до головы. Когда старик механик понимает, в чем, собственно, дело, он срывает несколько цветков с растения в горшке и преподносит мне букет со словами: «Молодец. Поздравляю!» Подобные жесты со стороны местного населения неизменно трогают меня до глубины души.
Марафон – маленькая, тихая и дружелюбная деревня. Трудно представить себе, что несколько тысяч лет назад здесь произошло кровопролитное сражение, принесшее грекам победу в войне с персами. Я сижу в деревенской кафешке и пью холодный «Амстел». Очень вкусно, но должен сказать, что ни «Амстел» и никакое другое пиво не сравнится с тем, о котором я мечтал во время бега… В мире вообще не может быть ничего прекраснее фантазий, посещающих головы обезумевших людей.
Путь от Афин до Марафона занял у меня три часа пятьдесят одну минуту. Не самый лучший результат, но все-таки я в одиночку пробежал всю дистанцию. Моими соперниками были транспортный ад, невообразимая жара и дикая жажда. Наверное, я могу гордиться собой. Но сейчас меня это не очень волнует. Я просто ужасно рад, что больше не нужно никуда бежать. Э-эх, вот оно счастье-то! Можно не бежать.
* * *Это был мой первый опыт, моя первая попытка пробежать от начала до конца сорок два километра (ну, или чуть меньше). И, к счастью, первый и последний раз, когда я совершал забег в таких чудовищных условиях. В декабре того же года я бежал марафон в Гонолулу и показал совсем неплохой результат. На Гавайях было жарко, но тамошняя жара не шла ни в какое сравнения с афинской. Марафон в Гонолулу стал моим первым официальным марафоном. С тех пор я взял за правило бегать марафон каждый год.
Перечитывая статью, которую я написал тогда в Греции, я обнаружил, что после двадцати с лишним лет и двадцати с лишним марафонов ничего не изменилось. Когда я бегу дистанцию в сорок два километра, я всегда испытываю одни и те же чувства. На тридцатом километре я уверен, что смогу пробежать с хорошим результатом, на тридцать пятом – у меня кончаются силы, и я начинаю тихо ненавидеть все вокруг. На последних километрах я чувствую себя машиной, которая едет без горючего. Но буквально через несколько часов после окончания забега я забываю о перенесенных мучениях и начинаю думать, как бы мне пробежать следующий марафон с гораздо лучшим результатом. Вы будете смеяться, но ни опыт, ни возраст не имеют никакого значения. Каждый новый забег для меня – лишь повторение предыдущего.
Мне кажется, в природе существуют процессы, которые, как ни старайся, невозможно изменить. И если вдруг оказывается, что один из таких процессов крайне важен для твоего существования, то единственное, что тебе остается, – путем неустанного повторения измениться (пусть даже до неузнаваемости) таким образом, чтобы он стал неотъемлемой частью твоей личности.
Вот и все. Э-эх!
Глава 4
Писать книги я во многом научился благодаря ежедневным пробежкам
19 сентября 2005 г.
Токио
Десятого сентября я распрощался с Кауайем и вернулся в Японию, где планирую провести две недели. Теперь езжу на машине из дома – я живу в префектуре Канагава – в свой токийский офис[5]. Разумеется, я продолжаю бегать, хотя за время моего долгого отсутствия накопилась куча дел, которую срочно нужно разгребать. А уж сколько народу мне необходимо за эти две недели повидать – страшно подумать. Поэтому бегать в таком же режиме, как в августе, я не могу. Но время от времени выкраиваю пару-тройку часов, чтобы пробежать дистанцию подлиннее. С тех пор как вернулся в Японию, я два раза пробегал по двадцать километров и один раз – тридцать. Стараюсь, чтобы в среднем получались все те же десять километров в день.
К тому же я специально бегаю по гористой местности. Рядом с нашим домом есть недлинная трасса, идущая по холмам (разница между самым высоким и самым низким участком равняется высоте пяти- или даже шестиэтажного дома). Недавно я пробежал ее двадцать один раз. За час сорок пять. В тот день была духота и большая влажность, и я, прямо скажем, слегка перенапрягся.
Сама по себе трасса Нью-Йоркского марафона ровная, но она проходит через семь крупных мостов, большинство из которых подвесные, а у подвесных мостов центральная часть заметно поднята. Я уже трижды участвовал в Нью-Йоркском марафоне, и каждый раз эти пологие подъемы и спуски нагружают мне ноги куда сильнее, чем я рассчитываю.
Последний этап марафона – Центральный парк. Там прямо от входа начинаются неровности рельефа, на которых я всегда торможу. Во время утренних пробежек по Центральному парку я их, как правило, почти не чувствую, но под конец продолжительного забега они становятся непреодолимой преградой. Они по капле выжимают из меня последнюю энергию. Финиш совсем близко, говорю я себе, но поскольку к тому времени мое продвижение вперед происходит только на ментальном уровне, то финиш как-то не спешит приближаться. В горле пересохло, однако желудок категорически не согласен принимать очередную порцию жидкости. Именно на этом этапе мои ноги начинают взывать о помощи.
