Мишель Ростен - Звезда и старуха
– Прочь! Возвращайся в школу!
Официант опрометью бросился на кухню.
Звезды несправедливы. Нет, неверное утверждение. Скорее так: они правят нами, не задумываясь, что справедливо, а что – нет.
Не успел бедняга скрыться из виду со злополучной тарелкой, как ее величество Одетт уже рассказывала новую историю (еще одна особенность звезды: она внезапно нападает на вас и тут же забывает об этом).
– Как-то раз мне позвонил один друг. Очень состоятельный человек, абсолютно слепой. «Одетт, приезжай немедленно, я тебя жду!» – «Постой, я была у тебя вчера, принесла продукты, приготовила ужин». «Помощь мне не нужна. Я не для того тебя зову. Говорю же, срочно приезжай! Сию минуту!»
Одетт явно нравилось повелевать и приказывать. «Исполнить мигом, без рассуждений!» Бог и Музыка тоже это любят.
– Пришлось подчиниться. Если в тебе нуждаются, поспеши на зов. Слепой сам открыл мне дверь – ничего удивительного, ведь он знал свой дом наизусть, прожил там сто лет, так что встретил меня без труда. И с порога сунул мне в руку красивые дорогие швейцарские часы с эмалевым браслетом, такие тогда тысяч шесть франков стоили – роскошный подарок. Слепой говорит: «Это тебе. Я давно хотел тебя как-нибудь отблагодарить». А я в ответ: «Не возьму, не нужно мне подарков, я не ради корысти стараюсь. Если я надену эти часы, люди подумают, будто я тебе помогаю, только чтобы что-нибудь выманить». Отказалась наотрез, так-то вот. Слепой поневоле спрятал часы в карман. Но я не хотела его обидеть, а потому один подарок все-таки приняла: плитку шоколада из холодильника.
Постановщик, мотай на ус: если в будущем Одетт позовет тебя, бросай все и беги к ней, раз уж ты в ее свите, на новой орбите. Таков закон ее небесной механики.
Странное дело: ужин подходил к концу, а они так и не обсудили спектакль. Постановщик отважился заговорить о завтрашней репетиции. Черт дернул его затеять этот разговор так не вовремя, неудачно: Одетт мгновенно съела ряд ключевых фигур на шахматной доске. Заявила, что сама знает, каким должен быть гала-концерт. Что без современных композиторов вполне можно обойтись. Что она не желает понапрасну тратить время и силы на бесконечные репетиции. Что самое главное – непосредственный контакт с публикой. И все в таком духе. На него обрушился шквал ее непреложных истин.
Как переубедить звезду? С чего начать: со сценария, репертуара, современной композиции, рабочего графика? Постановщик растерялся, замешкался, а всякое промедление – роковая ошибка. Пока он подыскивал нужные слова, Одетт нанесла ему новый удар: вопреки своему весеннему обещанию, она не станет играть наизусть. Тут постановщик не выдержал и перебил ее:
– Но ты же сама говорила, что «наизусть» – значит «наилучшим образом, из уст души». Нет, так не пойдет, знать партитуру очень важно!
Согласна, говорила и, более того, всю жизнь играла наизусть. Однако теперь ей нужны ноты и пюпитр.
– В твоем спектакле Одетт играет по нотам.
И точка. Даже не извинилась и ничего не объяснила.
Постановщик замер точно громом пораженный. Только что он упивался ее воспоминаниями, восхищался беззвучной игрой на аккордеоне, и у него возникло столько замыслов, столько идей… И вдруг они все растоптаны, смыты потоком ее красноречия…
«Скорей, скорей, скорей отмени спектакль!» – кричал внутри знакомый голосок.
Но вместо того, чтобы грамотно отступить, он пошел в атаку – вечно ему хотелось договориться, прийти к разумному соглашению:
– Одетт, это невозможно, сама посуди: ты же не будешь признаваться в любви по бумажке, верно? Если актер обнажает перед зрителями тело, душу, свою сокровенную суть, ему не поможет ни суфлер, ни монитор, ни бегущая строка, ни пюпитр. В жизни мы каждый день заново изобретаем слова любви, слова утешения. И на сцене тоже, от репетиции к репетиции, от спектакля к спектаклю, рождается новая спонтанная правда. Нельзя искренне и честно разделить ее с залом, если между вами изгородь из подсказок. За шпаргалками не спрячешься…
Он мог бы сказать еще многое, однако Одетт внезапно остановила его резким повелительным взмахом руки. Хватит! То есть как это хватит? Ему и возразить не дают? Постановщик обиделся. Встал, собираясь уйти. Она схватила его за руку: нет-нет, останься, сядь. Одетт смотрела куда-то в сторону и лучезарно улыбалась. Тут он понял, что в данный момент ее занимают вовсе не его пламенные речи, а шеф-повар с женой, что направлялись к их столику с виниловой пластинкой и шариковой ручкой наготове.
– Пожалуйста, подпишите нам пластинку!
Оробевшие супруги почтительно склонились перед Одетт. Повар надел по такому случаю белоснежный фартук и парадный колпак, а его жена где-то за кулисами поспешно вытащила из пластикового чехла приличный серебристо-серый строгий пиджак. Звезда встретила их с распростертыми объятиями. Для нас, артистов, зрители – самые значимые люди на свете. Публика прежде всего, так ведь? Постановщик закивал, забормотал: понимаю, согласен, однако мы еще ни о чем не договорились, наш спектакль… Она оборвала его:
– Зрители куда важней!
Поднялась, обняла их. Улыбки, поцелуи, фото с мёсье, фото с мадам, эй, официант, сфотографируйте нас, пожалуйста, всех вместе! Благодарю вас, нет, это мы должны, поверьте, я так счастлива, для нас такая честь… Одетт снова села, положила перед собой пластинку, чтобы поставить автограф: «Арману и его милой жене с дружеским приветом, Одетт». Стандартная формула, всегда идущая от сердца, как она уверяла его и весной, и только что за ужином. Посетители подходили по двое, по трое, и вскоре вокруг их столика столпилось столько людей! Каждый хотел прикоснуться к ней, поцеловать, рассказать о себе все-все, рассмотреть ее поближе, привлечь к себе внимание. Она сама умела ставить спектакли и не жалела на это времени и сил, что бы там ни говорил придира-постановщик!
Одетт сияла, фанаты отражали ее свет. В конце концов она ушла с какой-то парой под ручку, покинула нашего героя, даже не вспомнив о нем.
Он не ожидал ни одного из сюрпризов того вечера: ни великолепного one woman show[63], ни бесцеремонных замечаний, капризов, вероломства в их совместном творчестве, ни странного, без предупреждения исчезновения главного действующего лица в финале…
Одетт давно ушла, а постановщик долго еще сидел неподвижно за разоренным столиком, наедине с недоеденным десертом, холодным кофе, смятыми салфетками и неоконченным разговором.
Их куцые репетиции начнутся завтра, однако от его сценария уже сейчас ничего не осталось. Знакомый голосок надсаживался: «Отмени спектакль! Разорви контракт!» Он молчал в ответ.
Снаружи завывал ветер, шумели волны, моряки не зря предсказывали бурю. Старый морской волк Жилу, давний его приятель, предостерегал:
– В полнолуние и новолуние самый сильный прилив – жди шторма!
За 11 дней до премьеры
На следующее утро постановщик ехал в Театр на первую репетицию. Живот подвело от страха, в голове гудел рой тревожных недобрых мыслей. Знаменитость одним своим присутствием подавляет тебя, неважно, уверен ты в себе или нет. И как на грех, когда он и так почти без тормозов…
Нет, сначала все шло как по маслу: шоссе на четыре полосы, пробок нет, погода прекрасная, фоном звучала красивая грустная песня «Radiohead»[64]… Как вдруг у самого въезда в город он увидел в зеркале заднего вида двух полицейских на мотоциклах, черт, черт, на спидометре – 150 км/ч, грубое превышение, он попался. Один полицейский его обогнал, другой следовал за ним вплотную, пришлось подъехать к обочине и остановиться.
– Превышение скорости.
– Да, но я…
– Ваши документы…
Вот они все, пожалуйста: права, техпаспорт, удостоверение личности, страховка, полис… Постановщик был в ярости. Когда полиция останавливает тебя просто так, ни за что, трудно сдержаться, но когда ты действительно виноват и к тому же опаздываешь, сдержаться в сто крат трудней. Полицейский обошел машину кругом, добросовестно и неторопливо осмотрел ветровое стекло, шины, багажник, записал номер. Постановщик стал объяснять, что спешит, что ему надо… Полицейский перебил:
– Обождите.
Половина десятого. Теперь постановщик наверняка опоздает. Полицейский запросил по рации центральное управление. Решил проверить, не числится ли машина в угоне. Процедура затягивалась. Без четверти десять. Постановщик рвал и метал. Он открыл дверцу, намереваясь подойти и поговорить с ревностным стражем порядка, но тот властно вскинул ладонь: стоп, ни с места, сиди внутри.
Помилуйте-отпустите, постановщик не мог опоздать в первый же день, опозориться перед звездой, она же с ним вообще считаться не будет… Он замахал руками: подойдите, мне нужно вам что-то сказать, очень важное, правда… Нет, жандарм упорно не замечал его, бубнил в свою рацию. Или делал вид, что не замечает.
Постановщик попытался связаться по мобильному с помрежем. Предупредить, что застрял. Нет ответа. Значит, все уже в сборе, в зале. Нет смысла посылать эсэмэс, оставлять голосовое сообщение…
