Джонатан Кэрролл - Замужем за облаком. Полное собрание рассказов
Ведран
– Он не филе миньон, он даже не бифштекс. Разве что ростбиф. В лучшем случае – лондонское жаркое.
Вот так это началось для Эдмондса. Это были первые слова, услышанные им в то утро после того, как он опустился на сиденье, посмотрел за окно и подумал: какого черта я здесь делаю? Впрочем, ответ на этот вопрос он уже знал: ему оставалось либо сесть в этот автобус, либо вернуться домой и покончить счеты с жизнью. Выбор был жесток и прост.
Большой желто-белый автобус стоял в парковочном кармане; двигатель работал, выплевывая серые клубы газов. Водитель прислонился к борту рядом с открытой дверцей, покуривая сигарету и безразлично глядя на группу пожилых людей, собравшихся на тротуаре в ожидании посадки.
Чуть раньше, идя по улице в их сторону, Эдмондс впервые с начала дня улыбнулся, заметив, как расфрантилась эта престарелая публика. Высокие зафиксированные прически дам, похожие на вазы из непрозрачного стекла, определенно указывали на недавний визит к парикмахеру. Большинство мужчин были в новеньких блестящих ботинках без морщин в местах сгиба, в темных костюмах либо идеально отутюженных спортивных пиджаках; и все они без исключения носили галстуки, хотя было всего шесть утра, а времена их офисных бдений остались далеко позади.
Кто-то из соседей по дому говорил Эдмондсу, что с этого места раз в месяц отправляются однодневные автобусные экскурсии, организованные то ли городскими властями, то ли местным клубом пожилых людей. Автобусы возят пенсионеров в соседние городки для осмотра музеев или исторических мест. Иногда они ездят в близлежащий национальный парк, где старики совершают пешую прогулку, обедают на свежем воздухе и по возвращении высаживаются на том же месте с легким загаром на щеках, подгибающимися от усталости ногами и приятным сознанием полезности проведенного дня, подтверждаемой множеством фотоснимков.
На подходе к ним Эдмондса захлестнули густые волны конфликтующих парфюмерных запахов. Он представил себе, как каждая из дам щедро опрыскивает себя любимыми духами перед выходом из дому этим утром. Возможно, то были одинокие женщины, задумавшие таким образом привлечь внимание холостяков, участвующих в поездке. Хотя могли перестараться и замужние особы. Во всяком случае, надушились они так основательно, что Эдмондс буквально уткнулся в незримую стену запахов за несколько шагов до них. Интересно, много ли здесь одиночек? И если да, то кого больше – мужчин или женщин? Неужели кто-то в шестьдесят пять, семьдесят, семьдесят пять лет все еще надеется найти спутника жизни? Или им нужен только приятный партнер на один день?
Вид этих франтоватых старых калош, с их широкими галстуками и свинцово-тяжелым ароматом духов, в сочетании с мыслью об увеселительных поездках и однодневных романтических отношениях в возрасте семидесяти пяти лет, вызвал у Эдмондса приступ дикого отчаяния и тоски по любимой жене. Желание вернуться домой и разом положить всему конец овладело им почти с неодолимой силой. Покончить с этими страданиями и просто уснуть навек. Один его друг, полицейский, рассказывал, что, если действовать грамотно, повешение – это лучший и наименее болезненный способ самоубийства. Однажды в чрезмерном подпитии он даже продемонстрировал, как нужно это делать, не заметив, что Уильям Эдмондс наблюдает за его манипуляциями с каким-то уж очень заинтересованным видом.
Эдмондс знал точно, что в свои семьдесят пять он будет одинок – разумеется, если доживет до этого возраста. Всегда есть вероятность подхватить какую-нибудь ужасную болезнь, вроде той, что сожрала изнутри и свела в могилу его бедную супругу.
Проходя с такими мыслями мимо двери автобуса, он вдруг сделал резкий поворот налево и поднялся в салон. Водитель видел этот неожиданный маневр, но ничего не сказал. Почему Эдмондс так поступил? Он и сам не мог сказать. Возможно, сработал инстинкт самосохранения, а может, то была просто причуда, – мол, а почему бы нет? Или у него случилось внезапное помутнение рассудка. Кто знает?
В то утро он оказался первым пассажиром, вошедшим в автобус. Проследовав по узкому проходу, он выбрал одно из кресел, плюхнулся в него и повернул голову к окну. Холодный застоявшийся воздух в салоне пропитался сигаретным дымом и еще чем-то терпким, химическим – может, средством для чистки? Или то пахло синтетическое покрытие сидений?
Вслед за ним в переднюю дверь потянулись и остальные пассажиры. Кто-то искоса поглядывал на него, двигаясь по проходу, другие были слишком заняты процессом медленного и осторожного опускания в кресла. Иные при этом покряхтывали и выпускали газы; их руки мелко дрожали, когда они цеплялись за спинки и подлокотники, поворачиваясь и переводя свои негнущиеся тела в сидячее положение.
Эдмондс и сам уже достиг возраста, когда тебе все труднее садиться и вылезать из кресел, автомобилей, ванн и других мест, требующих сгибания тела под непривычным углом. При этом он порой бессознательно издавал стон – от облегчения или от усталости. В последнее время признаки старения и износа организма проявлялись все чаще и очевиднее.
– Он не филе миньон, он даже не бифштекс. Разве что ростбиф. В лучшем случае – лондонское жаркое.
По проходу шла тучная женщина, сопровождаемая мужчиной, который громко говорил у нее за спиной. Добравшись до двух пустых сидений непосредственно перед Эдмондсом, женщина взглянула на него, боком втиснулась между рядов и села у окна. Ее муж занял сиденье рядом. По тому, как слаженно они двигались, можно было понять, что оба давно привыкли к такому распределению мест.
– Не знаю, почему ты о нем такого высокого мнения.
– Ш-ш-ш, не так громко. Тебя слышит весь автобус.
Муж полуобернулся и бросил недовольный взгляд на Эдмондса, как будто тот был в чем-то виноват.
– Ладно, ладно, – сказал он, чуть понизив голос. – Но объясни мне, что именно тебе в нем нравится?
Женщина ответила не сразу, собираясь с мыслями.
– Мне нравится, с каким достоинством он держится. Как он скрывает свою боль. Это очень… благородно. Многие люди, потерявшие близких, спешат сообщить всем и каждому, как они страдают от одиночества и чем пытаются занять свои пустые дни. Они хотят, чтобы их пожалели. Но с Кеном не так – мы знаем, как сильно он переживает и каким ударом стала для него смерть жены. Оно и понятно, если ты столько лет прожил с человеком душа в душу. Однако он не подает виду и никогда не обременяет других своими жалобами.
Эдмондс нахмурился. О ком они говорят? Как-то уж очень знакомо все это звучит.
Муж начал было возражать, но она резко его прервала:
– Ш-ш-ш, вот он идет.
Эдмондс поднял глаза на очередного пенсионера, медленно шедшего по проходу в их сторону. Дойдя до супружеской пары, он с улыбкой остановился:
– Доброе утро. Готовы к небольшой прогулке?
– Доброе утро, Кен. Да, мы готовы, как всегда.
Он улыбнулся и проследовал дальше.
Несколько минут спустя Эдмондс оглянулся на старика. Тот просматривал газету, в одиночестве расположившись на длинном сиденье в самом конце салона. Эдмондс поднялся, прошел в конец и присел рядом с ним:
– Не возражаете?
– Нисколько. Буду рад компании в этой поездке. Я Кен Элфорд. – Он протянул руку.
– Я Уильям Эдмондс.
Мужчины обменялись крепкими рукопожатиями.
– Называть вас Уильямом или Биллом?
– Как вам угодно, это не имеет значения.
– Хорошо, Билл. Не желаете перекусить?
Кен извлек из карманов пальто ватрушку в полиэтиленовой обертке и красно-белый пакет шоколадного молока. Эдмондс покачал головой: «Нет, спасибо». Кен понимающе кивнул, открыл пакет, сделал глоток, аккуратно навинтил крышечку и убрал пакет в карман. Потом зубами надорвал полиэтилен, развернул его и откусил большой кусок ватрушки. Можно было не сомневаться в том, что он получает удовольствие от еды, – жуя, он прикрывал глаза и издавал тихое утробное урчание.
Эдмондсу это понравилось. Кен походил на персонажей из телерекламы нового завтрака или какого-нибудь шоколадного батончика, смакующих рекламируемый продукт.
– Я впервые вижу вас здесь, Билл.
– Да, это моя первая поездка.
– Что ж, некоторые из них бывают интересными, а иные скучны, но даже в них всегда найдется что-нибудь сто́ящее внимания.
Передняя дверь с пневматическим шипением закрылась, и автобус тронулся.
– Я потерял жену в прошлое Рождество и после того стал участвовать в этих экскурсиях. Она никогда не любила путешествия, даже однодневные поездки, так что мы держались поближе к дому. А потом она заболела…
Голос Кена оставался ровным и бесстрастным. Это удивило Эдмондса, который не мог говорить о своей покойной жене без надрыва или дрожи в голосе.
– Вы женаты, Билл?
Эдмондс взглянул на свои руки:
– Моя жена тоже скончалась. Совсем недавно.
– Да, это тяжело. Сочувствую. – Однако в голосе Кена сочувствия не слышалось; более того, в нем проскальзывали бодрые, чуть ли не веселые нотки. – Погодите, я вам кое-что покажу.
