Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк
Первыми шли девочки. Замыкающей в их ряду была Ева. Линди стояла перед ней. Первая девочка, подойдя к алтарю, опустилась на колени, и пастор положил ей на ладони облатку. Причастившись от хлеба, девочка пригубила из поданной чаши с вином.
Постепенно продвигаясь вперед, Ева не сводила глаз с лица отца. Она еле сдерживала слезы. Глядя, как отец мягко улыбается каждой преклоняющей колени девочке, Ева вдруг поняла, что ей ужасно хочется простить его, невзирая на всю причиненную ей боль. В конце концов, хотя она и злилась на него, ее дочерняя любовь никуда не делась. К тому же, Ева не сомневалась, что папа сам сожалеет о случившемся. Как же ей было не простить его здесь, под древним деревянным крестом, принимая причастие как символ Божьей милости?
Ева еще на шаг приблизилась к алтарю, не обращая внимания на ехидные комментарии о происходящем, которые ей то и дело шептал стоявший за ней в очереди Вольф. Собрание запело очередной гимн. От звуков пения, наполняющих храм, у Евы промелькнуло забытое чувство безмятежности и предвкушения чего-то хорошего.
К алтарю подошла Линди. Неуклюже опустившись на колени, она открыла ладони для облатки как раз в тот момент, когда закончился второй куплет гимна.
— Только не она, — резко произнес женский голос в образовавшейся паузе.
Люди в первых рядах зашушукались. Преподобный Фольк удивленно поднял глаза на собрание, но в этот момент зазвучал третий куплет, и он положил облатку на вспотевшие ладони Линди.
— Прими Тело Христа…
— Только не она! — на этот раз женщина почти крикнула. Органист перестал играть, и собрание напряженно умолкло.
Потрясенная Ева оглянулась на общину.
— Прошу вас, — начал нерешительно пастор, — пожалуйста…
— Папа, останови их, — прошептала ему Ева.
— Да…
Фрау Шарф демонстративно встала.
— Пастор, мы не услышали от вашей дочери и Линди Краузе исповедания грехов. Они не должны принимать святое причастие.
Пастор растерянно посмотрел на общину.
— Исповедания грехов? — вмешался Вольф, заслоняя собой Еву. — Вы что, католичка? Им не в чем исповедоваться.
Лицо Евы пылало.
— Неужели? А разве не из-за них у нас появились проблемы? — крикнула фрау Шарф, поворачиваясь к собранию. — Если бы они не крутили хвостами перед теми французами…
Увидев, что Линди вот-вот упадет в обморок, Ева обняла подругу за плечи и с помощью Анны усадила ее на скамью. Пока пастор судорожно соображал, что ему делать, в зале начали раздаваться недовольные голоса прихожан.
— Это ложь! — крикнул Вольф, решительно расправляя плечи. — Почему бы тебе самой не исповедаться в грехах, Эльга Шарф? Может, покаешься за своего хахаля?
По залу пронесся удивленный гомон. Преподобный Фольк попытался вмешаться, но Вольф резко оборвал его.
— Ну нет, пастор. Я хочу услышать, какими именами эта старая корова называет своего французика.
Зал умолк, ожидая продолжения.
— Ну, давай, рассказывай! — крикнул с балкона Андреас.
— Прошу вас, прекратите, — умолял преподобный Фольк — Это же дом Божий. Вы ведете себя неподобающе.
Ева посмотрела на своего нервно мнущего пальцы отца.
— Папа, ты скажешь Шарф, чтобы она ушла?
— Я… Я ничего не знаю ни о каком французе… Я…
— Эх ты! — крикнула Ева. — Идем отсюда, — сказала она, поворачиваясь к Вольфу.
* * *На следующее утро Ева сидела за обеденным столом в ожидании завтрака, глядя пустыми глазами на блестящую чистоту своей тарелки. Срыв конфирмации вновь погрузил ее в мрачные глубины тоски и одиночества. Любовь отца в очередной раз оказалась под сомнением. Линди была совершенно разбита, а церковь источала враждебность. Единственным убежищем от этой реальности для Евы могли стать долины отрешенности. Оставалось только догадываться сколько людей в деревне разделяет точку зрения фрау Шарф Все эти размышления вновь оживили в памяти Евы мучительные воспоминания о той фатальной ночи.
Правда, у нее еще оставались Вольф с Андреасом и небольшая группа контрабандистов Бибера, но разве этого было достаточно?
Впавшую в уныние девочку не радовал даже приезд дяди Руди. Раньше он всегда рассказывал интересные истории и часто находил время поговорить с Евой один на один, но на этот раз дядя Руди ограничился лишь единственной короткой прогулкой с племянницей, да и то выглядел каким-то растерянным. Было видно, что он тоже охладел к Еве, что погрузило ее в еще большую тоску. Вдобавок ко всему, дядя Руди каждый раз, садясь за обеденный стол, расстраивал всех удручающими новостями о положении дел в Германии и в мире. Ева ничуть не сомневалась, что этот завтрак не станет исключением.
Глава 5
«Я знаю немцев, их склонности и методы, поэтому прекрасно понимаю, что каждый немец, от которого мы можем тем или иным образом избавиться, должен покинуть Польшу».
Кирилл Ратайски, будущий министр внутренних дел ПольшиРуди вошел в столовую, рассказывая о проблемах, назревающих на востоке. В Японии недавно убили премьер-министра, и, судя по всему, к этому приложили руку военные. Когда дядя Руди упомянул о зверствах Иосифа Сталина в России, Ева немного оживилась, но вскоре опять безучастно уставилась в пустую тарелку. Ей так хотелось поскорее вырваться из дома в гости к Анне Келлер, которой на днях при везли из Берлина новую пластинку с записью джазового ансамбля. «Позавтракаю — и только вы меня и видели», — угрюмо подумала девочка.
— Знаешь, Герда, мне очень жаль, но я уезжаю прямо после завтрака. У меня важная встреча во Франкфурте, — Руди посмотрел на сестру, которая в этот момент ставила на стол корзинку с хлебом.
— Что ж поделаешь. Хорошо, что хоть столько побыл, — сказал Пауль, выдвигая из-под стола стул. — И спасибо за бакалею.
— Не за что. А вам спасибо за гостеприимство, — ответил Руди. — Я смотрю, ваша деревня совсем пришла в упадок. Как вам тут вообще живется?
— Справляемся по Божьей милости, — бодро ответил Пауль.
— А если честно? — наклонился через стол Руди.
— Нет, правда, мы справляемся. У меня есть стабильное жалование…
— И эти копейки ты называешь жалованьем? — проворчала Герда. — Даниэль, пей молоко! — прикрикнула она на своего четырехлетнего сына.
— Кроме того, прихожане каждый год снабжают нас свининой, овощами и вином.
— Ну смотри… Если вам вдруг что-нибудь понадобится…
— Спасибо, но у нас действительно все нормально.
Желая поскорее сменить тему разговора, пастор предложил всем склонить головы для молитвы. Помолившись, он подал корзинку с хлебом гостю. Руди молча взяв горбушку, положил себе на тарелку вареное яйцо и кусок ветчины и передал корзинку сестре. Герда, выбрав кусок хлеба, намазала на него тонкий слой смородинового варенья.
Очищая яйца от скорлупы, Руди завел разговор о другом важном для семьи вопросе. Их с Гердой мать, Эльга фон Ландек, переживала не лучшие времена. Она жила в Восточной Пруссии, которая, хотя и оставалась частью Германии, из-за Версальского договора географически оказалась отрезанной от остальной территории страны.
— Мама этой зимой сильно мерзла, — сказал Руди. — Она жалуется, что поляки не пропускают поезда с углем из Германии. Эти мерзавцы не позволяют нам снабжать наших же соотечественников.
— Да сколько же это будет продолжаться! — гневно стукнула по столу ножом Герда. — Как они могут держать часть Германии в изоляции от всей страны! Это же не по-христиански!
Руди кивнул.
— Мама говорит, поляки расписывают стены ее дома выражениями наподобие «Немцы — собаки».
— Ничего, придет и их час, — злобно сказала Герда. — А как там другие родственники в Пруссии?
Прежде чем ответить, Руди откусил и проглотил кусок хлеба.
— Мама иногда получает письма от Гельмута. Их родня тоже страдает. Одним пришлось уехать с ферм, других поляки уволили с работы, — Руди откусил от горбушки очередной кусок. — В общем, дела скверные.
— Я читал в газетах, что поляки сильно притесняют и евреев, — сказал Пауль, протягивая руку за сыром.
— Ну и что? — пожал плечами Руди. — Евреи наживают себе врагов везде, где бы они ни появились. Так всегда было. Большинство из них ведет себя так, как будто они какие-то особенные. И к тому же, евреи всегда наживаются на тяжелом труде других. Вы когда-нибудь видели еврея с мозолями на руках? — раскурив сигарету, Руди выпустил облако дыма и рассмеялся. — Удивительно! С одной стороны, все евреи — одинаковые, и в то же время они везде разные. Например, в Польше они придерживаются своих традиций, носят черные шляпы и плащи, отращивают длинные бороды и все такое. Представьте себе: у них пейсы — даже у мальчиков! — Скорчив страшную гримасу, Руди посмотрел на Даниэля. — А еще у них — черные глаза и большие носы!
