Роберто Боланьо - Буба
Роберто Боланьо - Буба краткое содержание
Роберто Боланьо
Буба
Хуану Вильоро
Город благоразумия. Город здравого смысла. Так называли Барселону ее обитатели. Мне она нравилась. Это красивый город, и, помнится, я освоился там на второй же день (сказать «в первый» – было бы преувеличением), но удача отвернулась от нашего клуба, и люди сразу стали смотреть на нас как-то косо, такое всегда происходит, могу утверждать на собственном опыте: сперва болельщики просят у тебя автографы, поджидают у дверей гостиницы, чтобы поприветствовать, осыпают знаками внимания, но едва ты вступишь в полосу неудач, они сразу же кривят губы: ты, мол, слабак, ты, мол, ночи напролет шляешься по дискотекам, ты, мол, путаешься со шлюхами – ну, вы меня понимаете, люди начинают въедливо интересоваться тем, сколько ты получаешь, прикидывают, подсчитывают, и непременно найдется добрячок, который публично назовет тебя мошенником, а то и в тысячу раз похлеще. Так или иначе, но подобные вещи происходят повсюду, и со мной лично такое уже случалось, но тогда я играл у себя на родине, то есть был своим, а здесь я на положении иностранца, а пресса и болельщики всегда ждут от иностранца чего-то из ряда вон выходящего, ведь для этого их и пригласили, разве не так?
Я, например, как все знают, левый крайний. Когда я играл в Латинской Америке (в Чили, а потом в Аргентине), то в среднем забивал голов по десять за сезон. Здесь же мой дебют прошел хуже некуда: в третьем матче меня подбили, понадобилось делать операцию на связках, и стоит ли говорить, что выздоровление, которое в теории предполагалось быстрым, шло медленно и тяжело. И вдруг я опять почувствовал, что один как перст. Вот чем это закончилось. Я тратил кучу денег на телефонные звонки в Сантьяго и добился только того, что встревожил мать с отцом, которые не могли понять, что происходит. И тогда я решил снять проститутку. Признаюсь честно. Так оно и было. По правде говоря, я всего лишь последовал совету, однажды услышанному от Серроне, аргентинского вратаря. Серроне сказал мне: слушай, парень, если ты не знаешь, как поступить и проблемы тебя гробят, поищи совета у шлюхи. Хорошим человеком был Серроне! В ту пору мне было лет девятнадцать, не больше, и я только что пришел в клуб «Химнасиа и эсгрима». А Серроне уже стукнуло тридцать пять, может – даже сорок, точного его возраста никто никогда не знал, и Серроне, единственный из ветеранов, все еще оставался холостяком. Поговаривали, что не без причины, что с ним не все ладно. Это поначалу мешало мне сойтись с ним поближе. Я был довольно робким, и мне казалось, что стоит познакомиться с гомосексуалистом, как он тотчас захочет с тобой переспать. Короче, как бы оно там ни было, на деле все получилось совсем иначе: однажды я чувствовал себя вконец раздавленным, и он отвел меня в сторону – впервые мы с ним, что называется, разговаривали – и сказал, что вечером познакомит меня с кое-какими девушками из Буэнос-Айреса. Никогда не забуду наш с ним тогдашний поход. Квартира находилась в центре, и пока Серроне сидел в гостиной, выпивая, и смотрел ночную программу по телевизору, я впервые в жизни лег в постель с аргентинкой – и депрессия моя начала улетучиваться. На следующее утро, возвращаясь домой, я знал, что все будет отлично и что карьера в аргентинском футболе еще принесет мне много славных побед. Депрессий не избежать, думал я про себя, но Серроне указал мне отличное средство, как с ними бороться.
К этому средству я и обратился в первом своем европейском клубе: отправился к шлюхам – и, знаете, помогло примириться и с травмой, и с затянувшимся выздоровлением, и с одиночеством. Что? Взял ли я это себе в привычку? Может, да, а может, и нет, сам не берусь судить, да и вряд ли здесь существует однозначный ответ. Проститутки там – настоящие конфетки, девушки экстра-класса, то есть я хочу сказать, что они, кроме всего прочего, еще и довольно умные и образованные, поэтому пристраститься к этому делу – по-настоящему, что называется, пристраститься – не так уж и трудно.
В общем, наладился я гулять каждую ночь, включая воскресенья, когда проходили матчи, и от нас, тех, кто с травмой, ожидалось, что мы будем сидеть на трибуне в качестве особого рода болельщиков. Но на трибуне от травмы не вылечишься, и я предпочитал проводить это время в массажном салоне – со стаканом виски в руке и чтобы с каждого бока у меня было по девочке, рассуждавшей о чем-нибудь таком серьезном. Поначалу, разумеется, никто ничего не заметил. Не я один был травмирован, нас простаивало человек шесть-семь – клуб попал в полосу невезения. А потом, как всегда и бывает, отыскался пронырливый репортер, который углядел, как я выходил в четыре утра с дискотеки, – и на тебе! В Барселоне, которая кажется такой огромной и такой культурной, новости разлетаются словно на крыльях. Я имею в виду новости, связанные с футболом.
Однажды утром мне позвонил тренер и сказал, что до него дошли слухи, будто я веду образ жизни, недопустимый для спортсмена, и с этим надо поскорее, что называется, завязывать. Я, само собой, пообещал, сказав, что только раз кутнул, и все, но сам продолжал в том же духе, а чем еще мне было заниматься, пока не восстановился после травмы, скажите на милость? Команда тем временем все ниже опускалась в таблице, так что тошно было раскрывать газету по понедельникам, чтобы взглянуть на результаты. Кроме того, логично было предположить, что средство, которое помогло мне в Аргентине, непременно поможет и в Испании, и, на беду, оно и вправду помогло. Но тут вмешались клубные чиновники и сказали мне: слушай, Асеведо, ты давай, кончай, ты показываешь дурной пример молодежи, и еще выходит, что клуб зря потратил на тебя денежки, а у нас работают люди серьезные, так что отныне и впредь чтоб никаких ночных гулянок… И не успел я и глазом моргнуть, как узнал, что на меня наложен штраф, который я, разумеется, был в состоянии заплатить, но предпочел бы послать эти деньги в Чили, ну, например, дяде Хулио, чтобы он отремонтировал дом.
Но такие неприятности проходят, надо только сжать зубы и терпеть. Вот я сжал зубы и терпел, твердо решив гулять поменьше, скажем – отрываться раз в две недели, не чаще, но тут как раз и появился Буба, и люди из клуба постановили, что для меня лучше всего будет съехать из гостиницы и поселиться в квартире, выделенной для Бубы, квартире довольно милой – две комнаты и крошечная-прекрошечная терраска, но с хорошим видом и совсем близко от нашего тренировочного поля. Спорить не приходилось. Так что я собрал чемоданы, и администратор клуба отвез меня на эту квартиру, а так как Бубы пока там не было, я сам выбрал себе спальню – какая больше понравилась, распаковал вещи и разложил в шкафу. Администратор вручил мне ключи и ушел, а я устроил себе сиесту.
Было часов пять, я перед тем плотно пообедал, съел фидеуа – типично барселонское блюдо, которое пробовал уже раньше и которое мне страшно понравилось, хотя оно и тяжеловато для желудка, поэтому, как только прилег на свою новую кровать, сразу почувствовал такую сонливость, что едва успел снять ботинки, прежде чем отключиться. Мне приснился в тот раз ужасно странный сон. Будто я снова оказался в Сантьяго, в моем районе Ла-Систерна, и мы с отцом шли через площадь, через ту самую, где стоял памятник Че, первый памятник Че в Латинской Америке, если не считать Кубы, именно об этом и рассказывал мне во сне отец – историю памятника и обо всех покушениях, которые он выдержал, прежде чем к власти пришли военные и взорвали его к чертям собачьим, и когда мы шагали, я вертел головой и смотрел по сторонам, а двигались мы будто бы через сельву, и отец говорил: вот где-то здесь должен быть памятник, но ничего не было видно, вокруг росла очень высокая трава, а у деревьев кроны были такие густые, что сквозь них едва-едва пробивались солнечные лучики – ровно настолько, чтобы было понятно, что дело происходит днем, и мы шли по тропинке – по земле, покрытой камнями, и по обе стороны даже свисали лианы и ничего не было видно, только тени, но тут мы вдруг очутились вроде как на поляне, на поляне, окруженной сельвой, и тогда отец остановился, одну руку положил мне на плечо, а другой указал куда-то в середину поляны, там возвышался цементный пьедестал светло-серого цвета, но на нем не было ничего, не было даже следа от памятника Че, правда, мы с отцом это заранее знали и этого ожидали, Че убрали оттуда уже очень давно, это нас нисколько не удивило, главное, что мы с моим стариком пришли туда вместе и отыскали нужную поляну, где раньше возвышался памятник, но пока мы созерцали ее, не смея двинуться с места, словно очарованные своей находкой, я заметил: с другой стороны под пьедесталом что-то было, что-то темное там шевелилось, я выпустил руку отца (до тех пор я держал его за руку) и начал медленно обходить пьедестал.
И тут я его увидел: за пьедесталом сидел голый негр и рисовал на земле, я тотчас сообразил, что это Буба, мой товарищ по клубу и мой сосед по квартире, хотя, если честно, Бубу я видел лишь пару раз на фотографиях, и другие ребята тоже, а ведь никто не может составить верное представление о человеке, если видел его только в газете или журнале, да и то мельком. Но это точно был Буба, тут у меня не возникло ни малейших сомнений. И тогда я подумал: черт, наверное, мне снится сон, я ведь не в Чили, не в Ла-Систерне, отец не приводил меня ни на какую площадь и этот голый придурок – никакой не Буба, не тот африканец, которого только что купил наш клуб.
