Ирвин Уэлш - Сексуальная жизнь сиамских близнецов
Обзор книги Ирвин Уэлш - Сексуальная жизнь сиамских близнецов
Ирвин Уэлш
Сексуальная жизнь сиамских близнецов
(Снова) посвящаю Элизабет
Irvine Welsh
THE SEX LIVES OF SIAMESE TWINS
Copyright © Irvine Welsh, 2014
First published as The Sex Lives of Siamese Twins by Jonathan Cape
All rights reserved
Перевод с английского Максима Шера под редакцией Дмитрия Симановского
Русское издание подготовлено при участии издательства АЗБУКА®.
Часть первая
Понаехавшие
Я должен сотворить систему, чтоб не стать рабом чужих систем.
Уильям Блейк[1]1
Лепрозорий
Раз-два-три-четыре, выше руки, ноги шире!
Главный американский загон – это цифры. Все время надо что-то замерять: разваленную экономику – в процентах роста, потребительских расходах, индексах промпроизводства, ВВП, ВНП, Доу – Джонсах; общество – по числу убийств, изнасилований, подростковых беременностей, нищих детей, нелегальных мигрантов, наркоманов – зарегистрированных и тех, кто пока держится; людей – по росту, весу, объему бедер, талии, груди, ИМТ.
Но сейчас у меня в голове цифра, из-за которой больше всего проблем. Это цифра 2.
Поругались с Майлзом (рост 185, вес 95) из-за какой-то ерунды, но достаточно крепко, чтобы я не осталась у него ночевать. А живет этот мудак в вымершем мидтауне. Ныл, сука, весь вечер, как у него спина болит. Лишь бы ничего не делать, как маленький ребенок, блядь. Чем мокрее его глаза, тем суше у меня между ног. Просто, как дважды два. Смотрели «Теорию большого взрыва», и на последних минутах он на меня зашикал – типа тихо! Еще эта маленькая тварь Чико – чихуа-хуа с глазами навыкате: все время тявкал, а Майлз отказался запирать его в другой комнате, мол, сейчас успокоится.
Ну и хуй с тобой.
Когда я решила, что надо валить, он раскис: начались эти все позы, губы надул, как ребенок. Давай, будь мужиком, сука! Есть мужики, которые даже злость не умеют изобразить. Чико и то смелее: вдруг перестал тявкать и запрыгнул мне на колени, хотя я все время спускала его на пол.
Уже почти полчетвертого утра, но я все равно решила поехать обратно на Саут-Бич. Ночь тихая, над городом висит луна, сыпь из звезд мерцает на густом розовато-лиловом небе. Завожу осипший «кадиллак-девилль» девяносто восьмого года – от мамы достался – и сразу замечаю, что погода резко переменилась. А мне и дела нет: из колонок горланит «I Hate Myself For Loving You»[2] Джоан Джетт, но, как только я выруливаю на Джулия-Татл-Козвей[3], в машину начинают бить порывы ветра. Притормаживаю, по лобовому стеклу уже хлещет дождь, и мне приходится всматриваться сквозь мельтешащие перед глазами дворники.
Внезапно ливень сменяется моросью, спидометр опять подбирается к восьмидесяти, и вдруг из черной, теперь уже беззвездной тьмы возникают двое; они бегут на меня прямо посередине почти пустой автострады и машут руками. Тот, что ближе ко мне, тяжело дышит, надул щеки, как хомяк, это хорошо видно под яркими фонарями автострады, и вылупился на меня, как псих. Первая мысль – это такой юмор: какие-нибудь студенты перепились или нарки развлекаются. Потом я резко охуеваю: блядь, это же хитрая подстава – и думаю: Люси, не тормози, пусть эти уроды отойдут с дороги, но они не отходят, и я все-таки резко торможу: машину трясет и заносит. Я держусь за руль; ощущение, что какой-то великан пытается вырвать у меня из рук руль, потом тупой удар, какое-то шуршание, и я вижу, как один из парней падает мне на капот. Машина застывает на месте, откинув меня на спинку сиденья, мотор глохнет, и проигрыватель вырубается как раз на припеве. Я смотрю по сторонам, пытаясь понять, что происходит. В соседнем ряду кто-то не успел так быстро среагировать: второй чувак отлетает от капота вверх, делает какое-то безумное сальто и падает на асфальт. Машина рвет вперед в темноту, даже не пытаясь притормозить.
Слава пресвятому сладенькому Младенцу Иисусу, что за нами никого не было.
Угонщикам на такие кульбиты пороху бы не хватило, да эти и напуганы слишком сильно… Каким-то чудесным образом чувак, которого сбила вторая машина, – маленький коренастый латинос – нетвердо встает. Он прям сочится ужасом и даже не смотрит на второго придурка, которого уебала я, а пялится через плечо куда-то в сумрак и пиздюхает дальше. Теперь я вижу в зеркале «своего»: белый доходяга – тоже уже на ногах, светлые жидкие волосы зачесаны назад – быстро ковыляет, словно какой-то покоцанный паук, в кусты на разделительной полосе. Тут латинос разворачивается и, прихрамывая, чешет прямо на меня. Он стучит в стекло и кричит:
– ПОМОГИ!
Я не шевелюсь. Пахнет горелой резиной и тормозными колодками. Что делать-то, блядь? Из темноты возникает третий и быстро идет по шоссе в нашу сторону. Латинос воет от боли – шок, наверное, прошел – и, кажется, оседает на корточки, прислонившись к заднему боковому стеклу.
Я открываю дверцу и выхожу: ноги дрожат на твердом бетоне, в желудке тянет от пустоты. В этот момент раздается хлопок и что-то со свистом пролетает мимо моего левого уха. С какой-то странной отстраненностью осознаю, что это был выстрел: третий чувак, возникнув из темноты, указывает в сторону машины, сжимая в руке какую-то херь, скорее всего пистолет. Он почти поравнялся со мной. Я вся холодею, потому что у него в руке действительно пушка. Чувствую, как у меня округляются глаза, и инстинктивно молю о пощаде; вот так и приходит конец, думаю я, но чувак проходит мимо, будто я невидимка, хотя проходит он буквально на расстоянии вытянутой руки: я вижу в профиль его маленький остекленевший глаз безумной ищейки и даже чувствую запах несвежего тела. Но он четко идет к своей выпавшей на корты цели.
– НЕТ! ПОЖАЛУЙСТА!.. НЕ НАДО… – молит латинос. Он привалился к машине, закрыл глаза, склонил голову и выставил над собой ладонь.
Стрелок медленно опускает руку и направляет пистолет на жертву. Повинуясь какому-то инстинкту, я подпрыгиваю и бью обеими ногами ему промеж лопаток. Он, худой и потрепанный, валится вперед на человека, в которого только что целился, и падает на асфальт, роняя пистолет. Латинос, совершенно растерянный, пытается дотянуться до пистолета, но я его опережаю и запинываю пистолет под машину. Несостоявшаяся жертва секунду смотрит на меня с открытым ртом, потом встает и, прихрамывая, отходит. Я бросаюсь на стрелка, наваливаюсь на него всем телом, больно обдираю голые колени об нагретый асфальт пустынного шоссе и обеими руками хватаю его за тонкую цыплячью шею. Роста он невысокого (белый, примерно 165 см, 55 кг), но и сопротивляться не пытается, а я ору:
– ТЫ ЧЕ, БЛЯДЬ, ВЫТВОРЯЕШЬ, ПРИДУРОК?
В ответ прерывистые детские всхлипы и между ними жалостливое:
– Ты этого не поймешь, никто не понимает…
На дороге появляется еще одна машина, но быстро пролетает мимо. Теперь я прямо чувствую, как до меня доходит осознание очередного пиздеца. Я поднимаю взгляд и вижу латиноса, идущего к кустам на разделительной полосе вслед за своим белым друганом. Меня охватывают разные мысли; хорошо, что хоть кеды надела, а то ведь хотела пойти в гладиаторах на шпильке, чтобы сочетались с короткой джинсовой юбкой и рубашкой и чтобы Майлз думал хуем, а не больной спиной. Теперь юбка задралась, и хорошо, думаю, что хоть про трусы я не забыла.
Вдруг прямо мне в ухо кто-то пронзительно орет:
– Я все видела, вы герой! Я сняла все на телефон! Я вызвала полицию! Я все сняла на телефон! Доказательства будут!
Я поднимаю голову и вижу маленькую толстую девку, глаза у нее почти полностью скрыты длинной черной челкой, рост 157, может, 160, вес 100. Возраст, как у всех людей с избыточным весом, определить сложновато, но, наверно, где-то к тридцати.
– Я вызвала полицию, – повторяет она и машет мобильником. – В телефоне все есть! Я вон там стояла.
Она показывает рукой, и я вытягиваю шею в направлении ее машины, которую видно под фонарями: она стоит на обочине, практически въехав задом в кусты и деревья, высаженные между дорогой и заливом. Девка смотрит на распростертого человека подо мной и на мои бедра, которыми я приперла его к асфальту: чувака трясет от рыданий.
– Он что, плачет? Вы что, плачете, мистер?
– Он у меня еще поплачет! – рычу я; приближается сирена, и вскоре около нас резко тормозит полицейская машина, залив нас синим светом мигалки.
Я вдруг чувствую, что от чувака, на котором я сижу, страшно воняет мочой. Горячий воздух наполняется смрадом.
– Фу! – загудела толстуха, зажав нос. Так воняет от старых алкашей после нескольких дней запоя.
Но даже когда теплая влага, разливаясь по асфальту, затекает мне под ободранные колени, я продолжаю прижимать мудака к дороге; он скулит. Свет фонаря бьет в лицо, властный голос велит медленно подняться. Я щурюсь и вижу, как толстуху отводит один из копов. Я пытаюсь встать, но меня как будто заклинило. Тут я наконец осознаю всю картину: я в короткой юбке оседлала развалившееся на асфальте обоссанное чмо, вокруг копы, мимо проносятся машины. Кто-то грубым рывком ставит меня на ноги, хиляк продолжает сдавленно рыдать. Невысокая мужеподобная латиноска в форме нагибается, хватает меня руками в перчатках за подмышки и резко тянет вверх:
