Поздний развод - Иегошуа Авраам Бен
Женщина с благодарным доверием смотрит на нее, но глава этого маленького семейства гневно хрипит:
– Его незачем спасать. Прежде всего, потому, что он ни в чем не виноват!
Мать Кедми одаряет его понимающей улыбкой, завороженная его непримиримой неуступчивостью, но стоит на своем:
– Вот увидите. Если даже он и на самом деле ее убил, Израэль его спасет.
– Кто убил? Дедушка? – спрашивает Гадди, который сидит рядом со мной.
– Никто никого не убивал, – восклицаем все мы в один голос. – Все целы.
Цви улыбается. Ссутулившись в своем кресле, он поигрывает своей миниатюрной Агадой.
– Тогда зачем же полиция приедет, чтобы арестовать его?
– Потому что они думают, что он кого-то убил. Но твой папа докажет им, что это не так.
Отец убийцы злобно смотрит на Гадди, а мы все замираем, прислушиваясь к тому, что Кедми говорит в телефонную трубку с присущей ему всезнающей агрессивностью, рассчитанной на то, чтобы спровоцировать собеседника. Лишь Цви сидит с совершенно беспечным видом, сохраняя на лице ироничную улыбку, в то время как его пальцы сооружают небольшую пирамиду из мацы, засыпая крошками белую скатерть. В конце концов Кедми возвращается в столовую с сияющим видом, таща за собою беглеца, как если бы он боялся выпустить его из своих рук даже на секунду. Идиотам из полиции давно пора бы уже появиться здесь… Остается лишь надеяться, что рано или поздно это произойдет.
– Ну хорошо, а теперь давайте завершим пасхальный седер до того, как начнется вся эта кутерьма.
Родители молодого человека встревоженно вскакивают с мест.
– Тогда нам лучше сейчас уйти. Мы и так доставили вам столько беспокойства.
– Как вы можете такое говорить? – спрашивает Цви. – Никакого беспокойства вы нам не причинили. – Весь сплошная учтивость, он уже стоит на ногах. – Оставайтесь с нами до тех пор, пока не появится полиция. Тогда вы сможете попрощаться с ним.
– Правильно, – согласно кивает головою Яэль. – Если хотите, можете пойти в гостиную. Побудете там в тишине… одни…
– Но зачем им уходить туда? – протестующе восклицает Цви, охваченный внезапным подозрением. – Оставайтесь с нами… Если, конечно, хотите этого. – Он глядит на меня, улыбаясь. – У вас будет возможность услышать, как мой отец распевает пасхальные псалмы. – И он очищает место для молодого человека, приносит кресло, усаживает его и дает в руки Агаду.
Холодок пробегает у меня по спине, когда я вижу, каким взглядом мой сын смотрит на этого юношу. Кедми захвачен врасплох, но это длится недолго, и он снова берет все дело в свои руки – не исключено, что у него есть причины бояться, что пойманный беглец вновь может исчезнуть, если оставить его в соседней комнате без присмотра. Гости нерешительно покидают свои места и начинают прислушиваться к слабому и нечеткому пению – моему, матери Кедми и Гадди, присоединившему свой детский голос к нашим, тогда как остальные гудят сами по себе. И таким вот образом седер подходит к концу, оставляя нас сидеть вокруг стола в ожидании полиции.
Кедми поднимается и идет открывать наружную дверь, чтобы пророк Элиягу мог войти [12]. Выходя, он подмигивает мне. Внезапно все звуки исчезают. Мы все сидим, замерев, не производя ни звука, за исключением Цви, который шепчет что-то на ухо убийце, щеки его пылают, но беглец отвечает ему раздраженным, недоумевающим взглядом. И это продолжается до тех пор, пока до нас не доносится с лестницы звук тяжелых шагов. Кедми опять спешит к двери, успевая по дороге пошутить:
– Летят, как на крыльях. – Ему смешно, нам почему-то нет. – Единственное событие, которое может заставить полицейского прибавить шагу, – это трансляция футбольного матча по телевизору.
Тем временем появляется источник тяжелого топота. Это усатый толстяк в полицейской, довольно тесной ему форме. Остановившись в коридоре, он шумно переводит дыхание. В руке он держит листок бумаги, а на бедре у него болтается огромный пистолет.
– Здесь проживает некий Израэль Кедми? – вопрошает он, обводя присутствующих настороженным взглядом.
– Да, – отвечает немедленно Кедми. – И должен сказать, что вы прибежали очень вовремя. Потому что ваши люди появляются быстро только во время киносъемок. А на практике вас обгонит любой крот…
Слова эти еще висят в воздухе, когда сержант, вытащив пару наручников из бездонного своего кармана, ловко и неправдоподобно быстро защелкивает их на запястьях Кедми, от удивления потерявшего дар речи.
– Считай, приятель, что ты удачно сострил, – говорит он и тащит Кедми по направлению к двери. – А теперь пошевеливайся, остряк!
Кедми впадает в ярость:
– Э-э… минуту… ты, псих! Я адвокат! Ты сначала дочитай свою вонючую бумажку до конца…
Цви задыхается от смеха, издавая странные булькающие звуки, мы, остальные, окружаем сержанта, рядом со мной Гадди удерживает смех, прикусив губы. Юноша, виновник всего этого сыр-бора, хватает сержанта за рукав и негромко произносит:
– Э-э… Ты ошибся. Это я… тот, кто тебе нужен.
Но полицейский невозмутим. Он вовсе не собирается тут же признать свою ошибку. Он стоит, как стоял, тихо и флегматично, и только по сощуренным глазам его можно догадаться, что он и сам получает удовольствие от этой сцены, героем которой он и является.
– Что ты имел в виду, говоря, что это ты?
– То, что я – тот парень, который убежал…
– То есть ты и есть Израэль Кедми?
– Нет. Я – Норам Миллер.
– Так какого же черта ты суешься ко мне?..
– Потому что… это я.
– Никто не сказал мне ни единого слова ни о каком Миллере. Но если ты хочешь составить компанию этому парню – милости просим…
Кедми тем временем впадает в совершенное бешенство. Потрясая наручниками, он кричит, ревет, вопит:
– Немедленно… сию же минуту сними с меня это дерьмо… Ты, кретин, идиот, тупица! Я – адвокат! Адвокат… понял, ублюдок!
Но сержант с силой дергает цепочку наручников и, выворачивая скованные запястья адвоката, тянет его за собой.
– Адвокат, говоришь? Тогда заткнись, умник, и перестань меня обзывать. У меня в ордере на арест вписан Израэль Кедми. Это ты? Это все, что я хочу знать.
В этом месте я подхожу к толстяку вплотную и легонько трогаю его за руку. И объясняю ситуацию просто и доходчиво. Он слушает меня и начинает понемногу понимать, что все не так просто – не только для нас, но и для него, особенно когда он бросает взгляд на побелевшее от ярости лицо Кедми, адвоката, глаза которого полны ненависти и, кажется, вот-вот вылезут из орбит. Затем сержант достает «уоки-токи», отстегивает его от ремня и делает попытку связаться с полицейским управлением. Слышно шипение, треск и какие-то непонятные звуки. Он просит Яэль принести ему стакан воды, кладет «уоки-токи» на стол, берет стакан свободной рукой и выпивает воду одним глотком. Тем временем аппарат оживает. Девичий голос сообщает:
– Управление полиции слушает!
Сержант называет свое имя и служебный номер.
– Так кого же ты схватил там? – щебечет девушка.
– Израэля Кедми, – говорит сержант.
Огнедышащий взгляд Кедми устремлен на пейджер.
– Тебе следует задержать Йорама Миллера, – сообщает дежурная. – Ты его видишь?
– Да, – наливаясь кровью, сообщает сержант.
– Тогда немедленно схвати его. Он и есть беглец. И будь осторожен – он очень опасен.
С кривой улыбкой сержант освобождает Кедми от наручников.
– Ладно, – говорит он. – Бывает. Ты уж не сердись…
Отпрянув от него, Кедми начинает массировать руку. Сержант тем временем надевает наручники на нового их владельца.
– Виноват… – говорит он, обращаясь к Кедми. Но тот непримирим:
– Если кто и виноват, то это твои родители, давшие жизнь такому идиоту, как ты. А сейчас, будь добр, подпишись на моем заявлении, что я передал тебе парня из рук в руки согласно его решению по доброй воле вернуться обратно.
Бумагу, которую Кедми протягивает ему, полицейский не удостаивает даже взглядом.
