Север и Юг - Гаскелл Элизабет

− Торнтон! Это вы? Зайдите на пару минут. Я хочу поговорить с вами.

Мистер Торнтон прошел в кабинет, а Диксон пришлось вернуться на кухню и восстанавливать собственное самоуважение необыкновенной историей об экипаже сэра Джона Бересфорда и его шестерке лошадей, когда он был шерифом графства.

− Я не знаю, что хотел вам сказать. Только грустно сидеть в комнате, где все напоминает тебе о твоем умершем друге. И к тому же Маргарет и ее тетя должны побыть в гостиной наедине.

− Миссис… ее тетя приехала? — спросил мистер Торнтон.

− Приехала? А, да! Со служанкой и прочим. Кто бы мог подумать, что она сама приедет в такое время! И теперь мне придется собраться и вернуться обратно в «Кларендон».

− Вам не нужно возвращаться в «Кларендон». У нас в доме пустуют пять или шесть комнат.

− Хорошо проветренных?

− Я думаю, в этом вы можете положиться на мою мать.

− Тогда я только поднимусь наверх и пожелаю этой измученной девочке спокойной ночи, поклонюсь ее тете и сразу же уйду с вами.

Мистер Белл провел какое-то время наверху. Мистеру Торнтону его отсутствие показалось слишком долгим — у него было много дел, и он едва смог улучить минуту, чтобы зайти в Крэмптон и справиться о здоровье мисс Хейл.

Когда они вышли из дома, мистер Белл сказал:

− Меня задержали в гостиной женщины. Миссис Шоу торопится вернуться домой — как она говорит, из-за своей дочери, — и хочет, чтобы Маргарет немедленно уехала с ней. Сейчас она годится для путешествия не больше, чем я — для полета. Кроме того, Маргарет говорит и очень правильно, что у нее есть друзья, которых она должна повидать… что она должна попрощаться с некоторыми людьми. А потом тетя взволновала ее своими давними жалобами, что она забывает о своих старых друзьях. А Маргарет ответила, громко рыдая, что она будет рада уехать из этого места, где так много страдала. Завтра я должен вернуться в Оксфорд, и теперь не знаю, на какую чашу весов бросить свой голос.

Мистер Белл замолчал, словно задал вопрос, но не получил ответа от своего спутника, в мыслях которого эхом отдавались слова…

«Где она так много страдала». Увы! Именно такими запомнятся ей эти восемнадцать месяцев в Милтоне — для него невыразимо драгоценные даже в своей горечи, которая стоила радости всей остальной жизни. Ни потеря отца, ни потеря матери, столь же дорогих ей, как и она сама для мистера Торнтона, не могли отравить воспоминания о тех неделях, днях, часах, когда прогулка в две мили была наслаждением, потому что каждый шаг приближал его к ней. Каждый шаг этого пути был бесценным — уводя его все дальше от нее, он заставлял вспоминать подлинную грацию ее манер или приятную остроту ее характера. Да! Что бы ни происходило с ним, не относящееся к его чувствам, он никогда бы не назвал то время, когда он мог видеть ее каждый день… когда она была так близко… временем страданий. Для него это время было царской роскошью, несмотря на боль и унижение, теперь же серая действительность заполнила собой все вокруг, лишив его жизнь надежд и страхов.

Миссис Торнтон и Фанни сидели в гостиной. Последняя трепетала от восторга, когда служанка разворачивала один блестящий материал за другим, чтобы ее хозяйки могли оценить, как ткань для свадебного платья «играет» при свете свечей. Миссис Торнтон пыталась сочувствовать дочери, но тщетно. Она не могла думать ни о фасоне, ни о платье, и искренне желала, чтобы Фанни приняла предложение брата и заказала свадебное платье у самой лучшей лондонской портнихи без бесконечных мучительных обсуждений, нерешительных колебаний, которые возникали из желания Фанни выбирать и руководить всем самой. Мистер Торнтон был только рад оказать любезность любому здравомыслящему мужчине, которого могли бы очаровать посредственные, напыщенные манеры Фанни, выделив ей достаточно средств на покупку роскошного платья, в ее глазах не менее, а может быть и более ценного, чем сам возлюбленный. Когда вошли ее брат и мистер Белл, Фанни покраснела, притворно заулыбалась и захлопотала над тканями, но ее манеры только напомнили мистеру Беллу о бледной, скорбящей Маргарет, которая сидела неподвижно, склонив голову, скрестив руки, в комнате, где тишина была такой звенящей, что казалось, будто этот звон вызван духами мертвых, которые все еще витают возле своих любимых. Когда мистер Белл впервые поднялся наверх, миссис Шоу спала на диване, и ни один звук не нарушил тишины.

Миссис Торнтон оказала мистеру Беллу радушный прием. Особенно любезной она бывала, когда принимала друзей сына. И чем более неожиданным был приход гостей, тем больше она старалась предоставить гостю всевозможные удобства.

− Как мисс Хейл? — спросила она.

− Сломлена этим последним ударом.

− Хорошо, что у нее есть такой друг, как вы.

− Жаль, что я всего лишь ее друг, сударыня. Кажется, это звучит очень жестоко, но ее прекрасная тетя отстранила меня, вынудив уйти с поста утешителя и советчика. Кроме того, есть еще и кузены, которые требуют, чтобы Маргарет приехала в Лондон, как будто она — комнатная собачка, принадлежащая им. А она слишком слаба и несчастна, чтобы поступать по собственной воле.

− Она, должно быть, и в самом деле, слаба, — сказала миссис Торнтон, подразумевая совсем иное, но сын прекрасно ее понял. — Но где, — продолжила миссис Торнтон, — были эти родственники в то время, когда мисс Хейл оказалась почти без друзей и ей пришлось вынести много страданий? — но ответ на вопрос мало интересовал ее. Не дождавшись его, она вышла из комнаты, чтобы заняться домашними обязанностями.

− Они жили за границей. У них есть права на нее. Я отдам им должное. Тетя воспитала ее, а Маргарет со своей кузиной были как сестры. Единственное, чем я недоволен — то, что не могу принять ее как собственное дитя. И я ревную к этим людям, которые, кажется, не ценят привилегии своего права. Все было бы по-другому, если бы Фредерик потребовал, чтобы она приехала к нему.

− Фредерик?! — воскликнул мистер Торнтон. — Кто он? Какое право…? — он прервал свои неистовые вопросы.

− Фредерик, — ответил мистер Белл удивленно. — Разве вы не знаете? Он — ее брат. Разве вы не слышали…

− Я никогда не слышал его имени прежде. Где он? Кто он?

− Несомненно, я рассказывал вам о нем, когда их семья впервые приехала в Милтон… сын, который был замешан в том мятеже.

− Я впервые услышал о нем только сейчас. Где он живет?

− В Испании. Его арестуют сразу же, как только он ступит на английскую землю. Бедняга! Он будет сожалеть, что не сможет присутствовать на похоронах отца. Нам придется довольствоваться капитаном Ленноксом, поскольку я не знаю других родственников, которых можно было бы позвать.

− Я надеюсь, мне позволено поехать?

− Конечно, благодарю вас. Вы все-таки хороший человек, Торнтон. Хейл любил вас. На днях в Оксфорде он говорил мне о вас. Он очень жалел, что в последнее время редко виделся с вами. Я признателен вам за то, что вы хотите оказать ему уважение.

− Но о Фредерике. Он когда-нибудь приезжал в Англию?

− Никогда.

− И он не был здесь, когда умерла миссис Хейл?

− Нет. В то время я был там. Я не виделся с Хейлом много лет, если вы помните, я приехал… Нет, я приехал уже спустя какое-то время после похорон. Но бедного Фредерика Хейла здесь не было. Почему вы думаете, что он был?

− Однажды я видел молодого человека, прогуливающегося с мисс Хейл, — ответил Торнтон. — И я полагаю, это было в то самое время.

− О, должно быть, это был молодой Леннокс, брат капитана. Он — адвокат, они поддерживали с ним постоянную переписку. И я помню, мистер Хейл сказал мне, что думает, что он приедет. Вы знаете, — сказал мистер Белл, поворачиваясь и прищуривая один глаз, чтобы пристальнее наблюдать за лицом мистера Торнтона, — я однажды вообразил, что вы неравнодушны к Маргарет.

Ответа не последовало. Выражение лица не изменилось.

− И так же подумал бедный Хейл. Он и не подозревал об этом, пока я не сказал ему.