Что я видел. Эссе и памфлеты - Гюго Виктор
На фальшивом саркофаге поместили императорские регалии: корону, шпагу, скипетр и мантию. На позолоченных желобках, разделяющих Победы и орлов, несмотря на несколько облупившуюся позолоту, отчетливо видны стыки еловых досок. Еще один изъян. Это золото – всего лишь видимость. Ель и папье-маше – вот реальность. Я хотел бы подлинного великолепия для императорской колесницы.
Впрочем, эта скульптурная композиция не лишена стиля и благородства, хотя и колеблется между ренессансом и рококо.
Две огромные связки знамен, захваченных у всех наций Европы, колыхаются впереди и позади колесницы.
Нагруженная колесница весит двадцать шесть тысяч ливров. Один только гроб весит пять тысяч ливров8.
Нет ничего более поразительного и более великолепного, чем упряжка из шестнадцати лошадей, которые везут колесницу. Это исключительно сильные животные, украшенные до самого крупа белым плюмажем и с головы до ног покрытые попонами из золотого сукна, из-под которых видны только их глаза. Это придает им какой-то ужасный вид лошадей-призраков.
Слуги в императорских ливреях ведут под уздцы эту великолепную кавалькаду.
Зато достойные и уважаемые генералы, несущие ленты балдахина, выглядят совершенно не фантастично. Впереди идут два маршала, невысокий одноглазый [76] герцог де Реджо слева, граф Молитор – справа. Сзади справа – адмирал, толстый жизнерадостный моряк барон Дюперре, слева – генерал-лейтенант, постаревший, сломленный, истощенный, благородный и прославленный граф Бертран. Все четверо с красными орденскими лентами через плечо.
Говорили, что в колесницу должны были быть впряжены только восемь лошадей. Это символическое число, имеющее определенное значение в церемониале. Семь и девять лошадей – это транспортное средство; шестнадцать – ломовые дроги; восемь – для императора. [77]
Зрители на трибунах прекратили стучать ногами, чтобы согреться, только когда траурная колесница проехала мимо них. В этот момент молчали только ноги. Чувствуется, как великая мысль пронзает всю толпу.
Я, однако, недоволен. Не слышно никаких приветственных возгласов. Я снимаю шляпу, никто не следует моему примеру. Я вынужден крикнуть «Шляпы долой» дюжине парижских буржуа, стоящих передо мной. Только тогда они обнажают головы. Такое поведение, возможно, объясняется временем года. Очень холодно, они, и правда, очень замерзли.
В этот момент зритель, прибывший с Елисейских Полей, рассказывает, что народ, подлинный народ действовал совершенно иначе. Буржуа с трибун – это больше уже не народ. Народ крикнул: «Да здравствует император!» Он хотел распрячь лошадей, чтобы самим везти колесницу. Группа людей из пригорода встала на колени. Мужчины и женщины целовали креп саркофага.
Имел место следующий политический диалог:
– Долой Гизо! – кричал один.
– И долой Тьера! – отвечал другой.
– А что тебе сделал Тьер? – спрашивает первый. – Что ты от него хочешь? Его ведь сместили.
В то странное время, в которое мы живем, сапожник завидует премьер-министру.
Колесница вновь трогается в путь, барабаны бьют, пушечные залпы усиливаются. Наполеон приближается к решетке Дома инвалидов. Без десяти два.
Вслед за катафалком в гражданской одежде идут все бывшие слуги императора. За ними солдаты его гвардии в их прославленной форме, уже странно выглядящей в наших глазах.
Остальной кортеж, состоящий из армейских полков и национальной гвардии, сейчас, как говорят, находится на набережной Орсе, на мосту Людовика XVI, на площади Конкорд и на Елисейских Полях, вплоть до Триумфальной арки на площади л’Этуаль.
Колесница не въезжает во двор Дома инвалидов, поскольку решетка, сооруженная Людовиком XVI, слишком низка для нее. Она сворачивает направо, видно, как моряки достают гроб и вносят его во дворец. Они во дворе.
Зрелище закончилось для тех, кто наблюдает снаружи. Зрители поспешно и с громким шумом спускаются с трибун. Группы людей останавливаются перед объявлениями, развешанными на досках, на которых написано: «ЛЕРУА, ВЛАДЕЛЕЦ КАФЕ, улица Серп, рядом с Инвалидами. – Изысканные вина и горячая выпечка».
Теперь я могу рассмотреть украшения проспекта. Почти все эти гипсовые статуи отвратительны. Некоторые из них просто смешны. Людовик XVI, который издали казался впечатляющим, вблизи выглядит гротескно. Макдональд вылитый он, Мортье тоже. Ней был бы похож, если бы лоб не был таким высоким. В результате, стараясь изобразить маршала задумчивым, скульптор сделал его чрезмерным и смехотворным. Голова слишком большая. По этому поводу рассказывают, что в спешке плохо сняли размеры для статуи. Скульптор изваял ноги маршала Нея непомерно большими. Что же сделали служители искусства? Они отпилили у статуи в районе живота кусок дюймов двенадцать шириной и кое-как склеили оставшиеся части.
Раскрашенный под бронзу гипс, из которого была сделана статуя императора, потускнел и покрылся пятнами, что делает императорскую мантию похожей на старую зеленую саржу, покрытую заплатками.
Это напоминает мне – так странно взаимосвязаны мысли – что этим летом у месье Тьера я слышал, как камердинер Наполеона Маршан рассказывает, что тот любил старую одежду и шляпы. Я понимаю и разделяю эту любовь. Для мыслящего мозга невыносима теснота новой шляпы.
– Император, – говорил Маршан, – привез из Франции три сюртука, два редингота и две шляпы. С этим гардеробом он прожил на острове Святой Елены шесть лет. Он не носил форму.
Маршан добавил и другие любопытные детали. В Тюильри император часто внезапно менял костюм. В действительности в этом нет ничего удивительного. Обычно император был одет в штатское, то есть в белые казимировые панталоны, белые же шелковые чулки и туфли с пряжками. Но там же в соседнем кабинете у него всегда была пара высоких ботфорт на белой шелковой подкладке. Когда случалось что-то неожиданное, и император должен был сесть в седло, он скидывал туфли, надевал ботфорты и форму, и вот он уже военный. Затем он возвращался, снимал ботфорты, снова надевал туфли и становился штатским. Белые панталоны, чулки и туфли всегда служили ему только один день. На следующий день эта императорская одежда доставалась камердинеру.
Три часа. Артиллерийский залп возвещает, что в Доме инвалидов только что закончилась церемония. Я встречаю выходящего оттуда Б… Вид гроба произвел невыразимое впечатление. Слова были простыми и в то же время величественными. Принц де Жуанвиль сказал королю:
– Сир, я представляю вам тело императора Наполеона.
Король ответил:
– Я принимаю его от имени Франции.
Затем он сказал Бертрану:
– Генерал, положите на гроб славную шпагу императора. – И Гурго, – Генерал положите на гроб шляпу императора.
Реквием Моцарта не произвел большого впечатления. Прекрасная музыка, но уже устаревшая. Увы, музыка старится. Это едва ли искусство.
Катафалк был закончен только за час до прибытия гроба. Б… был в церкви в восемь часов утра. Она была только наполовину задрапирована. В ней было полно лестниц, инструментов и рабочих. Тем временем толпа прибывала.
Попытались прикрепить большие позолоченные пальмовые ветви высотой пять-шесть футов на четырех углах катафалка. Но после того, как их установили, оказалось, что это выглядит весьма посредственно. Тогда их сняли. [78]
Что до остального, Б… возмущен. За трибуной палаты поместили депутатов. Шестиклассников выпороли бы, если бы в столь торжественном месте у них были одежда и поведение этих господ. Кроме одной-единственной серьезной и торжественной группы, сохранявшей тишину, почти все вели себя непристойно. Большая часть присутствующих осталась в шляпах до того самого момента, когда они подошли к самому гробу. Некоторые даже, воспользовавшись темнотой, ни на секунду не обнажили головы. Однако они находились перед королем, перед императором и перед Богом, то есть перед величием живым, величием почившим и величием вечным. Месье Ташеро, в застегнутом на все пуговицы рединготе, растянулся сразу на пяти сиденьях, головой к арке и ногами к гробу Наполеона. Другие ходили взад и вперед, взбирались на сиденья, перешагивали через ограждения и лорнировали женщин. Перед прибытием гроба месье Ташеро разглагольствовал о том, как он возмущен тем, что его заставили прибыть сюда заранее. Он почти сказал, как Людовик XIV: «Мне чуть было не пришлось ждать». Он добавил еще кучу остроумных вещей:
