Север и Юг - Гаскелл Элизабет

− Вы можете не продолжать, мисс Хейл. Я знаю, что вы не питаете ко мне никаких симпатий. Теперь я знаю, что вы поступили так благородно всего лишь из-за вашего врожденного чувства справедливости. Да, хоть я и хозяин, я тоже могу страдать от несправедливости. Я знаю, вы презираете меня. Позвольте вам сказать, это потому, что вы не понимаете меня.

− Я и не желаю понимать, — ответила она, вцепившись руками в стол, чтобы не упасть.

Она считала его жестоким — он таким и был — а она была слабой от негодования.

− Да, я вижу. Вы пристрастны и несправедливы.

Маргарет сжала губы. Она не могла ответить на такие обвинения. А он, несмотря на все его жестокие речи, был готов броситься к ее ногам и целовать подол ее платья. Она молчала и не двигалась. Лишь по щекам бежали горячие слезы — слезы раненой гордости. Он немного подождал, ожидая ее ответа. Она молчала и не двигалась. Он ожидал возмущения, даже насмешки, — хоть слова, на которое он смог бы ответить. Но она все еще молчала. Он взял свою шляпу.

− Еще одно слово. Вы выглядите так, будто вам противно, что я люблю вас. Но вы не сможете избежать этого. Нет, даже если бы я захотел, я бы не смог избавиться от своей любви. И я бы никогда не захотел избавить вас от нее, даже если бы я мог. Я никогда не любил ни одну женщину, в моей жизни было слишком много иных занятий, я уделял внимание совсем другим вещам. Теперь я люблю и буду любить. Но не бойтесь сильного проявления моих чувств.

− Я не боюсь, — ответила она, выпрямляясь. — Еще никто не был дерзок со мной, и никто не будет. Но, мистер Торнтон, вы были очень добры к моему отцу, — сказала Маргарет, смягчившись. — Давайте больше не будем сердиться друг на друга. Прошу вас.

Он, не обратив внимания на ее слова, какое-то время разглаживал рукавом ворс на шляпе, а затем, проигнорировав ее протянутую руку и притворившись, что не заметил ее виноватого взгляда, резко повернулся и вышел из комнаты. Маргарет мельком увидела его лицо.

Когда он ушел, ей показалось, что она видела, как в его глазах блеснули слезы, и ее гордая неприязнь сменилась каким-то другим чувством, более добрым, но причинявшим ей душевную боль, будто она упрекала себя за то, что так унизила другого человека.

− Но как иначе я могла поступить? — спросила она себя. — Я никогда не любила его. Я была вежливой и не пыталась скрывать свое безразличие. Честно говоря, я никогда не думала о себе и о нем, и своим поведением старалась показать это. Он ошибся в том, что произошло вчера. Но это его ошибка, не моя. Я бы снова так поступила, если бы было нужно, даже если бы знала, что заставлю его беспокоиться, а сама буду стыдиться.

Глава XXV

Фредерик

Маргарет размышляла о том, все ли предложения руки и сердца так же неожиданны и неприятны, как те два, которые она получила. Она невольно сравнивала слова мистера Леннокса и мистера Торнтона. Маргарет очень сожалела, что Генри Леннокс принял дружбу за выражение иного, более сильного чувства. И это сожаление она ощущала всякий раз, когда вспоминала их последнюю встречу. Но сейчас, когда эхо слов мистера Торнтона еще звучало в комнате, она чувствовала себя ошеломленной и подавленной. Мистер Леннокс, который всегда вел себя как верный друг, вдруг признался ей в любви, а мгновение спустя уже сожалел о своих словах так же сильно, как и она, хотя и по другой причине. Маргарет и мистер Торнтон, напротив, никогда не были друзьями. Они скорее испытывали друг к другу взаимную неприязнь. Их мнения по одному и тому же вопросу никогда не совпадали, да и Маргарет никогда не приходило в голову, что ему интересны ее суждения. Высказывая свое мнение, она словно бросала вызов его несгибаемой, властной натуре, его силе чувств, и он, как ей казалось, отвергал ее суждения с презрением, пока она не понимала бесполезность своих возражений. А теперь он пришел и в таких странных пылких выражениях признался, что любит ее. Поначалу она предположила, что он сделал предложение из благодарности, испытывая сожаление, что она подвергла себя опасности, защищая его, — он, как и другие, неправильно понял ее поступок, и это возмутило ее. И все же, еще до того, как он ушел, Маргарет ясно поняла, словно на нее снизошло озарение, что он давно уже искренне любил ее, что он любит ее, что он будет любить ее. И тогда она невольно съежилась и задрожала, ощущая притягательность его огромной любви, и вся ее прошлая жизнь показалась ей незначительной. Она пыталась избежать, спрятаться от его чувства. Но это было бесполезно. Как сказано у Тассо Фейрфакса: [18]

«Его стойкий образ бродил в ее мыслях».

Мистер Торнтон вызвал у нее большее неприятие тем, что подчинил себе ее внутреннюю волю. Как он смел сказать, что все равно будет любить ее, — после того, как она с презрением отвергла его предложение!? Если бы в ту минуту она могла решительнее возразить ему! Но сейчас в резких, категоричных словах, которые пришли ей на ум, не было никакого смысла. Их разговор произвел на нее такое же сильное впечатление, какое оставляет после себя кошмарный сон: мы все еще находимся под его влиянием, хотя уже проснулись, протерли глаза и заставили себя улыбнуться. Кошмар не исчез, — он здесь, в одном из углов комнаты, съежившийся, что-то невнятно бормочущий, он следит за нами застывшим жутким взглядом, прислушивается, осмелимся ли мы рассказать о нем кому-то еще. А мы не осмеливаемся, жалкие трусы!

И Маргарет задрожала, расценив как угрозу слова мистера Торнтона, что он не перестанет любить ее. Что он имел в виду? Разве не в ее власти было остановить его? Нет, его слова были, скорее, дерзостью, чем угрозой. Неужели он связывал их с ее вчерашним поступком? Если бы понадобилось, она бы снова сделала то же самое: с готовностью защитила бы даже хромого нищего — так же, как мистера Торнтона — пусть бы он вновь ошибся в своих выводах, а женщины вновь выразили бы свое презрение. Она поступила так, потому что считала правильным и справедливым спасти человека, когда могла хотя бы попытаться его спасти. «Fais ce que dois, advienne que pourra». [19]

Маргарет стояла на том же месте, где ее оставил мистер Торнтон. Ничто не могло вывести ее из задумчивости. Она до сих пор слышала его последние слова, видела пристальный, неистовый взгляд его глаз, а бушевавший в них огонь лишал ее сил. Она подошла к окну и распахнула его, чтобы рассеять уныние, которое сгустилось в комнате. Затем она вышла, страстно желая избавиться от воспоминаний о событиях последнего часа в компании других людей или с помощью какого-то дела. Но дом был погружен в послеполуденную тишину — миссис Хейл пыталась восстановить силы в редкие минуты сна, которого была лишена ночью. Маргарет не желала оставаться одна. Что же ей делать? «Пойти и навестить Бесси Хиггинс», — подумала она, вспомнив о просьбе, которую ей передали прошлым вечером. Так она и сделала.

Бесси лежала на скамье, стоявшей близко у огня, хотя день был душный и знойный. Она откинулась навзничь, как будто отдыхала после приступа боли. Маргарет поняла, что Бесси нужно больше свежего воздуха, а для этого ей необходимо сесть. Не говоря ни слова, она приподняла девушку и так подложила ей под спину подушки, что Бесси почувствовала небольшое облегчение.

− Я думала, что больше не увижу вас, — сказала несчастная, тоскливо глядя на Маргарет.

− Боюсь, тебе стало намного хуже. Но я не могла прийти вчера, моя мама очень больна… и по другим причинам, — ответила Маргарет, краснея.

− Вы могли подумать, что я уже умерла, раз Мэри пришла к вам. Но эти споры и громкие голоса просто доконали меня, и я подумала (когда отец ушел), что, если бы я услышала ваш голос, читающий мне о покое и надежде, я бы успокоилась, ощущая поддержку Бога, как ребенок, которого мать укладывает спать, напевая ему колыбельную.