Свободное падение - Голдинг Уильям
— Ничего-ничего.
Тяжесть с шеи снялась. Ухватив за плечи, чьи-то руки выпрямили меня и вдавили в кресло.
— Посиди минуточку спокойно.
Сознание стремительно приблизилось ко мне через неимоверно долгие коридоры и нарисовало образ Кеннета за письменным столом. Я открыл глаза и увидел его перед собой. Он одарил меня профессионально бодрой улыбкой:
— Поначалу и вправду бывает не по себе, а потом привыкаешь.
Я принудил органы речи выполнить необходимую работу:
— Не сомневаюсь.
Постепенно мое тело стало мне подчиняться — и я уже вслушивался в трепотню Кеннета. Кое-что настоятельно требовалось у него выяснить. Пошарив в карманах, я нащупал сигареты:
— Не возражаешь?
— Кури, кури… Так вот, я уже говорил…
— Есть ли какая-то надежда?
Он наконец замолчал.
— Я хочу знать: вы ее вылечите?
Кеннет вновь пустился в мудреные разглагольствования. Шарлатан. Одна болтология.
— Послушай, Кеннет. Ее можно вылечить?
— На современном уровне науки…
— Можно ее вылечить?
— Нет.
Пропитавший мои ботинки больничный смрад бил мне в ноздри. Мэйси, Миллисент, Мэри?
— Кеннет! Я хочу узнать…
— Что узнать?
— Узнать, почему она…
— А!
Сцепив пальцы, он откинулся на спинку стула:
— Прежде всего тебе следует уяснить себе, что определение психического состояния как нормального достаточно условно…
— О Боже! Отчего она сошла с ума? Отвечай прямо!
Кеннет недовольно хмыкнул:
— Неужели не ясно? Особых причин тут могло и не быть.
— То есть ты хочешь сказать, это все равно произошло бы — в любом случае?
Он вгляделся в меня, наморщив лоб:
— Как прикажете понимать? Что значит «в любом случае»?
— Послушай, ради всего святого… Я тебя спрашиваю: что-нибудь было такое, от чего она… отчего она могла…
Кеннет озадаченно посмотрел на меня, порылся на полке среди папок со скоросшивателями, вытащил нужную, раскрыл.
— Наследственность. Так-так, ясно. — Он перелистнул несколько страниц. — Детские болезни. Школа. Педагогический колледж. Помолвлена с…
Голос его замер на полуслове. Я что есть силы шарахнул кулаком по столу:
— Дальше, говорю тебе, дальше!
От прилива крови лицо его сделалось пунцовым. Он захлопнул папку и невидящим взглядом уставился мимо меня в угол:
— Ну конечно же… Иначе и быть не могло.
— Дальше! Читай мне все, что там написано!
Он, словно не слыша, продолжал бормотать себе под нос:
— Боже мой, Боже мой… Какой же я идиот! Мне бы надо было… Что же теперь делать?
— Послушай…
Он дернулся в мою сторону:
— Зачем же ты… так поступил? Откуда, черт побери, было мне знать? Я-то воображал, будто оказываю любезность вам обоим…
— Теффи в любезностях не нуждается.
— Нет, я не то хотел… Я мог бы… Я…
— Я должен был с ней увидеться.
Он в отчаянии зашипел:
— Ни одна душа на свете об этом не должна знать — слышишь? Меня могут выгнать…
— Из райского местечка, — докончил я.
Тут Кеннет обрушил на меня весь свой заряд ярости:
— Я всегда тебя ненавидел, всегда, — и чтобы таким вот, вроде тебя, доставались женщины такие, как Теффи!..
Он умолк, уселся напротив меня и заговорил спокойнее, умышленно оскорбительным тоном:
— Пропади ты пропадом со своими дерьмовыми картинами. Ты используешь всех и каждого. Использовал эту женщину. Использовал Теффи. А теперь вот и до меня добрался.
— Да. Вина целиком моя.
Голос его сделался пронзительным до визга:
— Я и говорю: твоя. Чья же еще?
— Хочешь, могу расписку дать?
— Еще бы! Думаешь, взял вину на себя — и делу конец? В знак мира облобызались — и снова друзья до гроба? Вытворяй что вздумается — надо только успеть покаяться вовремя.
— Нет, я смотрю на это совсем по-другому. Хотел бы так, как ты говоришь, да не выходит.
Наступила пауза.
Кеннет провел рукой по лбу. Глаза его задержались на папке.
— Кто скажет тебе что-нибудь наверняка? Не исключено, что да — из-за тебя. Возможно, именно ты дал решающий толчок — нанес ей удар, от которого она так и не сумела оправиться. Сам я склонен думать именно так. Как раз тогда она и попала к нам.
— Семь лет назад?
— Да, твоя Беатрис — наш старожил. Содержится здесь со дня основания клиники.
— Семь лет…
— С тех пор, как вы расстались… Находясь в состоянии, как мы констатируем, преувеличенного, неослабевающего беспокойства.
— С тех самых пор…
— Надеюсь, ты рад это слышать?
— Думаешь довести меня и поправить свои дела с Теффи?
— Я рад, что мы наконец говорим начистоту, без всяких яких. Да, меня влечет к ней.
— Знаю. Она мне сама сказала. Что ж, мы оба искренне сожалеем.
— К дьяволу твою жалость! И ее тоже.
— Тут уж ничего не попишешь…
— К дьяволу эту работу! И вообще — гори оно огнем… все на свете…
— Видишь ли, я сам ее об этом спросил. Иначе бы она тебя не выдала.
Кеннет отрывисто хохотнул:
— Разумеется, жена у тебя хоть куда — такая не подведет! Подхватит под руки, если тебе вздумается отпихнуть в сторону еще какого-нибудь сосунка.
— Знаешь, это было вовсе не так. Я совсем не собирался…
— Но своего, однако, добился.
— Считай, что да. Мне приснился сон. Это ведь не по твоей части? Впрочем, можешь дополнить историю болезни. Мистер X, бросивший мисс Y, видит сон. Она, спотыкаясь, торопится за ним, вода вокруг нее поднимается все выше и выше… Преувеличенное беспокойство, по-вашему. Причина неминуемо тащит за собой следствие. Прав был Ник, и мисс Прингл тоже права…
— Не понимаю, что ты городишь.
— А то, что я ее толкнул, я… Теперь уже ничего не поправишь, не переменишь. Невинные не властны прощать.
Криво усмехаясь, я глядел на Кеннета — и вдруг меня захлестнула теплая волна сочувствия к нему.
— Все путем, Кеннет. Да, я свое получил. Не впустую явился. И тебе большое спасибо.
— За что спасибо?
— За верность Гиппократу.
— За что, за что?
Внезапно передо мной возникла оплывшая Беатрис в зеленом балахоне — ее судорожные движения, прыгающие зрачки… Я прикрыл глаза рукой.
— За то, что сказал мне правду.
Кеннет вскочил, нервно прошелся до шкафа и обратно, потом снова плюхнулся в кресло.
— Послушай, Сэмми. Теперь вы оба не скоро меня увидите.
— Мне очень жаль.
— Ради Бога, не надо!
— Нет, я серьезно. Жаль, что редко когда разлад обходится без поножовщины.
— Я хочу сказать тебе еще одно: о предпосылках болезни — как это мне представляется. Суди сам. Возможно, именно ты выбил ее из колеи. Но, возможно, она и без того потеряла бы равновесие. Если бы ты не занял ее мысли собой, это могло случиться с ней годом раньше. Быть может, ты подарил ей целый год, лишний год душевного здоровья — и чего там еще в придачу… Быть может, она была бы счастлива До конца жизни, а ты у нее это отнял. Вот все: теперь ты осведомлен не хуже любого специалиста.
— Я благодарен тебе.
— Господи! Да я готов горло тебе перегрызть…
— Я думаю.
— Нет, не готов… Постой, не уходи. Мне надо с тобой поговорить. Выслушай меня, Сэм. Я люблю Теффи. Тебе это известно.
— Известно, но в голове не укладывается.
— Я сказал, что ненавижу тебя. Но это не так. Тут какой-то надрыв: мне ненавистна ваша совместная жизнь, ненавистен ваш дом. Мне хочется быть с вами. Если угодно, я люблю вас обоих.
— Для меня это чересчур сложно.
В ответ я постарался выжать из себя улыбку — вышла скорее гримаса: рот перекосило, губы скривились.
— Ну что ж…
— Сэмми.
Я обернулся, уже держась за ручку двери.
— Сэмми. Что же мне делать?
Я придал лицу приличествующее выражение. Бесполезно объяснять, что каждый человек — это целый континент. Нет смысла твердить, что каждое человеческое сознание — это настоящая Вселенная, ибо вмещает в себя множество Вселенных.
— Слишком многое можно сказать, Кеннет: и так, и эдак. Сплошная путаница. Но ты не задел нас так, чтобы стало больно. Рано или поздно — все пройдет. Все, что тебе предстоит сейчас пережить. Ничто из прошлого не заглянет тебе через плечо, ничто не даст тычка в зубы…
