Джером Сэлинджер - Два рассказа
-- О господи, я тебе всю ночь спать не даю. Что бы я ни делал, я...
-- Ты мне вовсе не мешаешь, -- сказал седовласый. -- И нечего об этом думать. Я же тебе сказал, я теперь сплю часа четыре в сутки. Но я бы очень хотел тебе помочь, дружище, если только это в человеческих силах. -- Он помолчал. -- Артур! Ты слушаешь?
-- Ага. Слушай. Вот что. Все равно я тебе спать не даю. Можно я зайду к тебе и выпью стаканчик? Ты не против?
Седовласый выпрямился и свободной рукой взялся за голову.
-- Прямо сейчас? -- спросил он.
-- Ну да. То есть если ты не против. Я только на минутку. Просто мне хочется пойти куда-то и сесть, и... не знаю. Можно?
-- Да, отчего же. Но только, Артур, я думаю, не стоит, -сказал седовласый и опустил руку. -- То есть я буду очень рад, если ты придешь, но, уверяю тебя, сейчас ты должен взять себя в руки, и успокоиться, и дождаться Джоанну. Уверяю тебя. Когда она прискачет домой, ты должен быть на месте и ждать ее. Разве я не прав?
-- Д-да. Не знаю. Честное слово, не знаю.
-- Зато я знаю, можешь мне поверить, -- сказал седовласый. -- Слушай, почему бы тебе сейчас не лечь в постель и не отдохнуть, а потом, если хочешь, позвони мне опять. То есть если тебе захочется поговорить. И не волнуйся ты! Это самое главное. Слышишь? Ну как, согласен?
-- Ладно.
Седовласый еще минуту прислушивался, потом опустил трубку на рычаг.
-- Что он сказал? -- тотчас спросила женщина.
Седовласый взял с пепельницы сигарету -- выбрал среди окурков выкуренную наполовину. Затянулся, потом сказал:
-- Он хотел прийти сюда и выпить.
-- О боже! А ты что?
-- Ты же слышала, -- сказал седовласый, глядя на женщину. -- Ты сама слышала. Разве ты не слыхала, что я ему говорил? -Он смял сигарету.
-- Ты был изумителен. Просто великолепен, -- сказала женщина, не сводя с него глаз. -- Боже мой, я чувствую себя ужасной дрянью.
-- Да-а, -- сказал седовласый. -- Положение не из легких. Уж не знаю, насколько я был великолепен.
-- Нет-нет. Ты был изумителен, -- сказала женщина. -- А на меня такая слабость нашла. Просто ужасная слабость. Посмотри на меня.
Седовласый посмотрел.
-- Да, действительно, положение невозможное, -- сказал он. -- То есть все это настолько неправдоподобно...
-- Прости, милый, одну минутку, -- поспешно сказала женщина и перегнулась к нему. -- Мне показалось, ты горишь! -Быстрыми, легкими движениями она что-то смахнула с его руки. -Нет, ничего. Просто пепел. Но ты был великолепен. Боже мой, я чувствую себя настоящей дрянью.
-- Да, положение тяжелое. Он, видно в скверном...
Зазвонил телефон.
-- А черт! -- выругался седовласый, но тотчас снял трубку. -- Да?
-- Ли? Я тебя разбудил?
-- Нет, нет.
-- Слушай, я подумал, что тебе будет интересно. Сию минуту ввалилась Джоанна.
-- Что? -- переспросил седовласый и левой рукой заслонил глаза, хотя лампа светила не в лицо ему, а в затылок.
-- Ага. Вот только что ввалилась. Прошло, наверно, секунд десять, как мы с тобой кончили разговаривать. Вот я и решил тебе позвонить, пока она в уборной. Слушай, Ли, огромное тебе спасибо. Я серьезно -- ты знаешь, о чем я говорю. Я тебя не разбудил, нет?
-- Нет, нет. Я как раз... нет, нет, -- сказал седовласый, все еще заслоняя глаза рукой, и откашлялся.
-- Ну вот. Получилось, видно, так: Леона здорово напилась и закатила истерику, и Боб упросил Джоанну поехать с ними еще куда-нибудь выпить, пока все не утрясется. Я-то не знаю. Тебе лучше знать. Все очень сложно. Ну и вот, она уже дома. Какая-то мышиная возня. Честное слово, это все подлый Нью-Йорк. Я вот что думаю: если все наладится, может, мы снимем домик где-нибудь в Коннектикуте. Не обязательно забираться уж очень далеко, но куда-нибудь, где можно жить по-людски, черт возьми. Понимаешь, у нее страсть -- цветы, кусты и всякое такое. Если бы ей свой садик и все такое, она, верно, с ума сойдет от радости. Понимаешь? Ведь в Нью-Йорке все наши знакомые -- кроме тебя, конечно, -- просто психи, понимаешь? От этого и нормальный человек рано или поздно поневоле спятит. Ты меня понимаешь?
Седовласый все не отвечал. Глаза его за щитком ладони были закрыты.
-- Словом, я хочу сегодня с нею об этом поговорить. Или, может быть, завтра утром. Она все еще немножко не в себе. Понимаешь, в сущности, она ужасно славная девочка, и если нам все-таки еще можно хоть как-то все наладить, глупо будет не попробовать. Да, кстати, я заодно попытаюсь уладить эту гнусную историю с клопами. Я уж кое-что надумал. Ли, как по-твоему, если мне прямо пойти к шефу и поговорить, могу я...
-- Извини, Артур, если ты не против, я бы...
-- Ты только не думай, я не потому тебе звоню, что беспокоюсь из-за моей дурацкой службы или что-нибудь в этом роде. Ничего подобного. В сущности, меня это мало трогает, черт подери. Просто я подумал, если бы удалось не слишком лезть вон из кожи и все-таки успокоить шефа, так дурак я буду...
-- Послушай, Артур, -- прервал седовласый, отнимая руку от лица, -- у меня вдруг зверски разболелась голова. Черт ее знает, с чего это. Ты извинишь, если мы сейчас кончим? Потолкуем утром, ладно? -- Он слушал еще минуту, потом положил трубку.
Женщина тотчас начала что-то говорить, но он не ответил. Взял с пепельницы не докуренную ею сигарету и поднес было к губам, но уронил. Женщина хотела помочь ему отыскать сигарету -- еще прожжет что-нибудь, -- но он сказал, чтобы она, ради всего святого, сидела смирно, -- и она убрала руку.
