Стефан Цвейг - Жозеф Фуше
И снова дает герцог веселый ответ: "Одного раза недостаточно! Два раза - один раз утром, другой раз вечером". Теперь барон де Витроль может спокойно оставаться в Париже и, ведя под крылышком герцога Отрантского переговоры с королем, сообщить ему, что ворота Парижа для него открыты, если... если Людовик XVIII готов принять герцога Отрантского в качестве министра нового королевского правительства.
Когда Людовику XVIII предложили купить Фуше, швырнув ему как чаевые пост министра, чтобы таким способом открыть себе ворота Парижа, обычно флегматичный Бурбон вскипел. "Никогда!" - заявляет он тем, кто хотел включить в список это ненавистное имя. И действительно, какое нелепое предложение: ввести в правительство убийцу короля, одного из тех, кто подписал смертный приговор его родному брату, беглого священника, свирепого атеиста и слугу Наполеона! "Никогда!"- кричит он вне себя от возмущения. Но ведь из истории известно, что означают эти "никогда" в устах королей, политиков и генералов: они почти всегда являются началом капитуляции. Разве Париж не стоит мессы? Разве его королевские предки со времен Генриха IV не приносили подобных sacrifici dell'inteletto, жертв ума и совести, ради обладания властью?
Под влиянием настойчивых уговоров со стороны придворных генералов, Веллингтона и прежде всего Талейрана (ему, женатому епископу, нужно, чтобы среди придворных был еще более дискредитированный человек) король начинает понемногу колебаться. Все без исключения уверяют его, что только один человек способен беспрепятственно открыть ему ворота Парижа: только Фуше! Только этот человек, который, примыкая ко всем партиям и разделяя самые различные мнения, является постоянным и самым лучшим стремянным всех претендентов на корону, только он может предотвратить кровопролитие. Кроме того, этот старый якобинец уже давно стал решительным консерватором, раскаялся и прекрасным образом предал Наполеона. В конце концов король, дабы облегчить свою совесть, исповедуется; говорят, что, воскликнув: "Мой бедный брат, если бы ты мог видеть меня в эту минуту!" - он изъявил готовность тайно принять Фуше в Нельи - тайно, ибо в Париже не должны догадываться, что избранный народом вождь продает свою страну за пост министра, а претендент на престол - свою честь за королевскую корону. Во мраке, в присутствии одного только свидетеля, беглого епископа, тайно завершается этот позорнейший в новой истории сговор между бывшим якобинцем и будущим королем.
Там, в Нельи, разыгрывается жуткая, фантастическая сцена, достойная Шекспира или Аретино: потомок Людовика Святого, король Людовик XVIII, принимает одного из убийц своего брата, семикратного клятвопреступника Фуше, министра времен Конвента, императора и республики, чтобы принять у него присягу, восьмую присягу на верность. Талейран, бывший епископ, впоследствии республиканец, а затем слуга императора, вводит своего сотоварища. Чтобы лучше ступать, хромой Талейран кладет руку на плечо Фуше,- "порок, опирающийся на предательство", по язвительному замечанию Шатобриана,- и таким манером эти два атеиста, приспособленца, приближаются, словно братья, к наследнику Людовика Святого. Сперва низкий поклон. Затем Талейран принимает на себя неприятную обязанность представить королю в качестве министра убийцу его брата. Преклонив колени перед "тираном" и "деспотом" для принесения присяги, худощавый человек, став бледнее обычного, целует руку, в которой течет та же кровь, что он однажды помог пролить, и присягает во имя бога, чьи церкви он некогда разграбил и осквернил со своей шайкой в Лионе. Это чрезмерно даже для Фуше.
Поэтому, покидая комнату, где происходила аудиенция, герцог Отрантский все еще бледен и должен опереться на прихрамывающего Талейрана. Он не произносит ни слова. Даже иронические замечания прожженного циника епископа, которому отслужить мессу все равно что сыграть в карты, не могут вывести Фуше из смущения, и он продолжает хранить молчание. Ночью, увозя в кармане подписанный королем декрет о своем назначении министром, возвращается он в Тюильри к своим ничего не подозревающим коллегам, которых он завтра разгонит, а послезавтра отправит в ссылку; должно быть, ему было среди них слегка не по себе. Только что этот самый неверный из слуг был свободен, но - сколь удивительны противоречия судьбы! - низменные души не выносят свободы, они неизменно бегут от нее обратно в рабство. И вот Фуше, вчера еще сильный и независимый, вновь унижается перед господином, вновь приковывает себя к галере власти (воображая, что стоит у кормила судьбы). Но скоро он будет носить и клеймо-знак своей галеры.
На следующее утро в Париж вступают войска союзников. Согласно тайному сговору, они занимают Тюильри и просто-напросто запирают двери перед депутатами. Это дает удобный повод мнимо изумленному Фуше предложить своим коллегам, в виде протеста против угрозы штыками, сложить с себя полномочия правительства. Одураченные министры соглашаются на этот патетический жест. Таким образом, как было сговорено, престол внезапно оказывается незанятым, и в течение целого дня в Париже не существует никакого правительства. Людовику XVIII достаточно приблизиться к воротам Парижа, и его восторженно принимают как спасителя, окруженного шумным ликованием, которое подготовил за деньги новый министр полиции. Отныне Франция опять королевство.
Только теперь понимают коллеги Фуше, как ловко он их провел. Из "Moniteur" они узнают, и за какую цену был куплен Фуше. И в эту минуту глубоко порядочный, честный, ничем не запятнанный (а лишь несколько ограниченный) Карно приходит в ярость. "Куда же мне теперь идти, предатель?" - презрительно спрашивает он новоиспеченного королевского министра полиции.
Но Фуше отвечает ему столь же презрительно: "Куда тебе угодно, дурак".
Этим лаконическим диалогом, характеризующим обоих старых якобинцев и последних термидорианцев, завершается удивительнейшая драма нового времени, революция, и ее ослепительная фантасмагория-шествие Наполеона через мировую историю. Эпоха героических авантюр угасла, начинается эпоха мирных буржуа.
Глава девятая. ПАДЕНИЕ И ЗАКАТ. 1815-1820
28 июля 1815 года-сто дней наполеоновского интермеццо уже позади -король Людовик XVIII в пышной парадной карете, запряженной белыми иноходцами, снова въезжает в свой город Париж. Оказанный ему прием великолепен. Фуше поработал на славу. Ликующие толпы окружают карету, над домами реют белые флаги, тот же, у кого их не оказалось, наскоро привязав к тростям носовые платки и скатерти, высунул их из окна. Вечером город сверкает мириадами огней, женщины от избытка радости танцуют даже с офицерами английских и прусских оккупационных войск. Не слышно ни одного враждебного выкрика, и предусмотрительно вызванная жандармерия оказывается излишней; да, Жозеф Фуше, новый министр полиции христианнейшего короля, превосходно позаботился о своем новом суверене. В Тюильри, том самом дворце, где еще месяц тому назад он почтительно называл себя вернейшим слугой императора Наполеона, ожидает герцог Отрантский короля Людовика XVIII, брата того "тирана", которому он двадцать два года тому назад в этом же доме вынес смертный приговор. Теперь, однако, он низко и подобострастно склоняется перед потомком Людовика Святого, подписываясь в своих письмах таким образом: "С почтением наивернейший и наипреданнейший подданный вашего величества" (буквально эти слова можно прочесть в дюжине докладов, собственноручно написанных Фуше). Из всех сумасшедших прыжков его акробатического характера это самый дерзкий, но он станет его последним сальтомортале на политической арене. Поначалу, впрочем, кажется, что все отлично пойдет на лад. Пока король недостаточно прочно сидит на троне, он не пренебрегает услугами господина Фуше. Да к тому же он еще нуждается в этом Фигаро, который умеет так блестяще жонглировать в любых положениях. Прежде всего Фуше нужен для выборов, так как при дворе хотят обеспечить надежное большинство роялистов в народном парламенте; "испытанного" республиканца и человека, вышедшего из народа, используют " этом как непревзойденного погонщика. Кроме того, нужно заняться еще всякого рода неприятными кровавыми делами: почему же не использовать эту поношенную перчатку? Ведь потом ее можно будет выбросить, даже не запачкав королевских рук.
Такое грязное дело предстоит совершить уже в первые дни. Правда, находясь в изгнании, король торжественно обещал амнистировать всех тех, кто в течение "ста дней" служил возвратившемуся узурпатору. Но после обеда рассуждаешь иначе: только в очень редких случаях короли считают себя обязанными выполнить то, что они обещали, будучи претендентами на престол. Злобные роялисты, гордые собственной верностью, требуют, чтобы теперь, когда король уверенно сидит в седле, были наказаны те, кто в период "ста дней" отпал от знамени, расшитого лилиями. Побуждаемый роялистами, которые всегда более монархичны, чем сам монарх, Людовик XVIII, наконец, сдается, и на долю министра полиции выпадает тяжелая обязанность составить список осужденных.
