Поздний развод - Иегошуа Авраам Бен
Мне показалось, что она его даже не слышала. По крайней мере, она к нему не повернулась. Она неотрывно смотрела на меня, потрясенная моим отказом.
– Тогда дай мне немного денег, Аси…
– Для чего тебе деньги, Дина?
– Мне нужно.
– Но ведь вчера…
– Это было вчера. А теперь сегодня.
Отец подал голос:
– Эй, парочка! Вам нужны деньги?
– Нет, папа, все в порядке.
Я вытащил свой бумажник и дал ей пятьсот фунтов.
– И это все?
– Это все, что у меня есть. Ну, еще немного, что я оставил для себя.
Опять отцовский голос: «Если вам нужны деньги, скажите мне…»
– Чепуха. Я зайду в банк и сниму со счета.
– На твоем… на нашем счете ничего нет.
– Он даст мне, сколько мне нужно.
– Кто?
– Тот парень… тот маленький клерк, который прошлым вечером принес мне мою брынзу.
И она внезапно залилась смехом. Нежно на мгновение повисла у отца на шее, стиснула сильно мою руку и растворилась в толпе студентов.
– Совсем простые люди. Я был в их бакалейной лавке. Это что-то вроде страницы из романа о еврейском местечке девятнадцатого века. Лавочка с бочкой маринованной селедки у входа. Просто литературная бакалейная лавочка! Тоска зеленая… И вот еще что – они очень религиозны, пусть даже у ее отца нет длинных пейсов. Не просто религиозны, а очень. Можешь мне поверить, у меня на такие вещи развито шестое чувство, мне достаточно одного взгляда. Не прошло и двух минут, как они сообщили мне, что принадлежат к маленькой хасидской секте из Венгрии, в которой всем на свете правит столетний ребе, с которым они советуются по всем вопросам, касающимся жизни и смерти. Он говорит им, что делать и как думать. Ты знал об этом? Не ухмыляйся – и сам ты, дорогой мой мистер Каминка, профессор университета, в его руках, и он управляет твоей жизнью и твоими поступками, натягивая невидимые нити, кхе-кхе…
(Что это с ним?)
– Это наш автобус? Экспресс до Хайфы? Узнай-ка получше… Разреши мне заплатить. Ах, лиры… Просто ужас – я до сих пор не добрался до банка, чтобы поменять доллары. Ну, ладно, я верну тебе деньги за билеты в Хайфе, сейчас главное – оказаться на автостанции, и не позднее часа. Яэль и Кедми будут ждать нас. Нет, мне все равно, где сидеть. Хочешь у окна? Садись там. О чем я спрашивал себя во время этого удивительного визита к ее родителям этим утром – это что ты просто увидел молоденькую красотку у себя в университете, и тебе даже не пришло в голову разузнать, кто она и откуда взялась. В какую чудовищную мешанину превратился наш мир! Каких-нибудь двадцать лет тому назад молоденькая девушка из подобной семьи ни за что не вышла бы за пределы квартала, где она родилась, а если бы осмелилась выйти на улицу, то была бы с ног до головы укутана в темное облачение настолько, что ты – да и никто – даже не взглянул бы в ее сторону. Но сейчас все настолько изменилось и перемешалось самым поразительным образом, что незыблемые ранее барьеры просто исчезли. Полный хаос! И посмотри, что получилось в итоге: анархист вроде тебя попадает в ситуацию вроде твоей. Правда, я уверен, что ты-то разберешься со всем этим… ты ведь со времен детского сада этим отличался – умением разобраться с ситуацией. «Наш Аси как никто другой знает, что надо делать» – так обычно говорили мы друг другу с твоей матерью. Когда этот автобус собирается отходить? Я рад, что выбрался повидаться с ними, в противном случае это было бы воспринято как оскорбление. Не понимаю, почему ты против них так настроен. Так или иначе, мы вернемся как раз вовремя. Твоя Дина, может быть, немного ребячлива, и я рад, что ты не позволил ей присоединиться к нам и к тем испытаниям, что еще ждут нас сегодня. Кстати, ты заметил, что я держался в стороне? Но что касается утренней поездки, она была совершенно права. Согласись, что я делал это и для тебя тоже. И тут я с тобой не могу согласиться. Ты что, стыдишься их? Да, они принадлежат к низшим социальным слоям, к простому, скажем так, народу, но они вполне добропорядочные люди. Кстати, собственный твой отец не мог бы служить образцом для подражания, кхе-кхе…
(Это не кашель. Это у него появилась такая новая привычка посмеиваться. И звучит это как-то странно. Уж слишком пронзительно. Откуда это у него?)
– Подумай вот еще о чем. Рано или поздно они отойдут, а ты останешься с женой, которая лет через десять станет сногсшибательной красоткой. Думаешь, я не заметил, как мужчины пялятся на нее? Это сейчас, когда она еще не до конца созрела, но подожди еще несколько лет, и ты увидишь, что будет. Благодаря ей для тебя откроются множество дверей… твой отец в таких делах кое-что понимает…
(Он что, и вправду подмигнул мне? Это просто отвратительно…)
– Не скрою, о тебе мы говорили тоже. Они тебя очень любят. Ну, может быть, слово «любят» не совсем точное, но что точно, так это то, что они тебя уважают, хотя и не без какой-то опаски. А вот ее они просто обожают. Если ты относишься к ней как к маленькой девочке, то для них она – вообще младенец, дитя, единственный свет в окошке, они готовы отдать за нее все на свете, целовать следы ее ног и благословлять каждый глоток воды, который она делает. Я очень доволен, что у тебя хватило ума не поселиться в непосредственной близости к ним, – случись нечто подобное, ты обнаружил бы их в вашей постели вместе с их преданностью и волнением. Возможно, если вы подарите им внуков, они немного угомонятся и оставят вас в покое… прислушайся к тому, что я говорю тебе, или по крайней мере подумай об этом. Я знаю, как дорого тебе твое время, но мой совет – это лучшее решение из всех возможных. Сейчас она не занята на постоянной работе… так почему бы ей не использовать это время, чтобы воспитывать ребенка… и пусть она при этом пишет свои поэмы. Они несколько раз возвращались к этому вопросу, пытаясь перетянуть меня на свою сторону. Полагаю, что и сам ты не раз и не два слышал об этом от них. Допускаю, что за всем этим стоит еще их обожаемый рабби, кхе-кхе… и при всем при том они простые и добрые люди. А мы должны казаться им чуть ли не выходцами из другого мира, пойми. Я заметил, как они на нас смотрят, и я не представляю, как они восприняли бы историю нашей семьи, обмолвись ты хоть о малейшей детали этой истории. Но пока что они не трепещут перед тобой от страха, разве что чуть-чуть. Считай, что тебе повезло: ведь могло случиться, что они захотели бы увидеть тебя во всем твоем блеске во время лекции и услышать, как ты разглагольствуешь об этой молоденькой мисс Засулевич… они были бы уверены, что она была твоей близкой подружкой…
Засулич? Правильно, виноват, Засулич. Но на что она, в самом деле, могла быть похожа? На такую же, как она, молодежь, ощутившую себя вершительницей истории с помощью пули и динамита? Ты и сам ведь говорил, что она была вхожа в семью этого генерала… и после этого стрелять в него в упор… нет, нет, только не пытайся убедить меня, что ею двигала идеология. Чего я ищу в подобных делах – это персональный мотив, и я всегда желаю своим друзьям-историкам, чтобы они спустились с небес на землю и присоединились к этим поискам. Конни научила меня обращать внимание на психологические детали, и можешь мне поверить, что после этого словно пелена упала с моих глаз, и я прозрел, увидев мир новыми глазами. Но более глубокое проникновение в тему, которую ты сейчас преподаешь, мне кажется, невозможно, если ты не можешь читать документы на языке оригинала… по-русски…
– Я этим сейчас и занимаюсь…
– Невероятно! Я рад это услышать. Жаль, что в этом я мало чем могу тебе помочь. Что это было?
– О чем ты?
– Вот те штуки позади… из металлических труб?
– Это памятник военной авиации.
– Что-то новое, да?
– Нет. Он стоял здесь и в твое время.
– Никогда его раньше не замечал.
– Как часто ты бывал в Иерусалиме?
– Значит, так… Последние годы я бывал там редко. Я оказался узником… заключенным вместе с ней в этом доме. Каждая моя попытка выйти наружу кончалась скандалом. Но ты обо всем этом позабыл и теперь проклинаешь меня за попытку спастись… и спасти то, что осталось еще в моей жизни. Что с тобой?
