Шанхай - Ёкомицу Риити

Санки шел вдоль канала. Где-то там квартал, где жила о-Суги. Он давно забыл про нее, про ту, которая из-за него лишилась работы, про ту, которая любила его и наверняка не знала, что была любима им. Как там она? Чем занимается, пока он о ней вспоминает?..

Но скоро сопровождавшая его по берегу канала сентиментальность угасла, и вместо о-Суги напомнил о себе пустой желудок. Кусочки хлеба Мияко растворились в нем, будто их и не было вовсе. Санки чувствовал себя невесомым, почти прозрачным. Стоя на мосту, он рассеянно смотрел вниз, на сточные воды канала. Медленно подступающий с моря прилив раскачивал стоящие в ряд лодки, они терлись друг о друга бортами и скрипели. Между ними скопились городские нечистоты, никто их не убирал, и они растекались под бледным сиянием звезд и медленно плыли вместе с течением. Этот вид всегда напоминал Санки о грязных и ржавых подъемниках, торчащих из воды в низовье реки. Там в мирное время с наступлением ночи продавала цветные абажуры девочка с распущенными волосами, украшенными цветком жасмина… Из-за складов медленно выплыла баржа контрабандистов под черным парусом и, как злой дух наполняя тьмой окрестности, тихо заскользила вверх по течению.

Санки вспомнил скопище парусов в устье реки той далекой ночью, когда он мчался под дождем до самой больницы, неся на руках раненую Цюлань. А потом – в китайский квартал, к ее дому. Где-то она сейчас?..

Вдруг Санки ощутил сбоку какое-то движение и в следующий момент заметил краем глаза несколько силуэтов, которые приблизились к нему из-за угла набережной и встали у него за спиной. Санки изо всех сил старался не оглядываться и продолжал разглядывать поверхность воды, словно увидел там что-то необычное. Но эти, похоже, не собирались уходить. Санки круто обернулся и при свете звезд увидел перед собой нескольких мужчин с изъеденными оспой лицами. Две руки даже как будто ласково обхватили его в замо́к и приподняли так, что он завис над парапетом. Санки почувствовал поясницей холод, но не сопротивлялся, а только уперся руками в плечи схватившего его типа и пристально смотрел ему в глаза. И тут все остальные бросились на него. На мгновение ему показалось, будто небо над головой раскололось надвое, и в тот же миг, перевалившись через парапет вверх ногами, он упал в сильный порыв ветра.

Первое, что Санки почувствовал, когда очнулся после падения, – будто он застрял в какой-то расщелине. Лежал он на чем-то деревянном – так ему показалось на ощупь.

Попытавшись вытянуть ноги, он обнаружил себя лежащим по шею в воде в лодке, на которую только что смотрел сверху. У самых глаз плавали, покачиваясь вместе с лодкой, фекалии. Он попытался было встать, но тут же подумал: а зачем? Тягостная аура его прошлого постепенно всплыла перед ним черным видением и унеслась прочь, оставив после себя темные пятна-тучи. Лежа в фекалиях, он чувствовал, что голова кружится все слабее и слабее. Интересно, может ли голова так сильно закружиться, что в конце концов оторвется и улетит? – Санки всерьез начал обдумывать эту мысль, но на смену ей пришло осознание того, что он по уши погружен в нечистоты, будто собирается дерьмом измерить свой удельный вес. Смешно!

Сколько же ему еще лежать?

Мокрая одежда облепила тело и стала тесной. Санки посмотрел вверх, на мост. Китайцы все еще стояли у перил и пристально смотрели на него. Придется лежать, не шевелясь, и ждать, пока они не уйдут.

Ах, этот пропитавший лодку запах навоза…

Он напомнил ему родную японскую деревню. Наверное, сейчас дома его мать надела обвязанные нитками тронутые медной окисью очки и пришивает подошву к носкам-таби [54]. «Она и представить себе не может, что я теперь лежу в грязной лодке по уши в дерьме».

«Нет, лучше буду думать о Цюлань. Ах, красавица Цюлань, вызволи меня отсюда! Мне надо встретиться с тобой еще хотя бы раз. Но что мне предложить ей при встрече? – задумался Санки. – Разве что покаяться перед ней во всех грехах, пока жив!»

Он, словно в бреду, почувствовал прикосновение губ Цюлань к своему грязному, липкому рту. Звезды напомнили ему о себе, засверкав еще ярче. Он посмотрел на мост. Китайцы исчезли, и только облупившаяся штукатурка парапета тускло блестела в звездном свете. Выбравшись из лодки, Санки побрел вдоль грубой облепленной грязью каменной ограды. Там он сбросил пиджак, брюки и, оставшись в одной сорочке, зашагал к дому о-Суги – просто потому, что тот был ближе всего. Если о-Суги там не окажется, придется еще раз перейти через мост и вернуться домой, где нет ни крошки хлеба. Ну что ж, остается только идти вперед, а там – застанет он о-Суги или нет, кто знает?

Он миновал опасный район, и забытые на время усталость и пустой желудок вновь напомнили о себе с новой силой. Дорогу к дому о-Суги заполнили горячечные видения жареных уток и пластов свиного жира. Еще совсем недавно здесь кипела оживленная торговля. А сейчас лишь глухой туберкулезный кашель доносился из пыли, плотным туманом закрывающей входы в проулки. Очертания стен изгибались при зыбком свете закопченной лампы у заколоченного входа в лавку китайских пельменей.

Ребра бесчисленных лестниц, изломанно уходящих высоко в небо; худосочные рикши, молча отдыхающие в своих колясках; несколько нитей рыбы-лапши меж камней ухабистой мостовой; лавка старьевщика с горками ржавых замков. И куда ни кинешь взгляд – у синих стен с облупившейся краской сидят на корточках слепые нищие и курильщики опиума.

Отыскав наконец дом о-Суги, Санки постучал в дверь. Во всем здании был погашен свет. Он стоял довольно долго, но изнутри не донеслось ни звука, даже малейшего шороха не было слышно. Он боялся, что, если позвать ее громко по имени, могут услышать китайцы, поэтому терпеливо негромко стучал в дверь металлическим кольцом. Через некоторое время смотровое окошко приоткрылось.

– Меня зовут Санки. Здесь живет женщина по имени о-Суги?

Окошко резко захлопнулось, но тут же открылась маленькая дверца, и незнакомка схватила Санки за руку. Увлекаемый ею, он молча переступил через порог и по узкой лестнице на ощупь стал подниматься вслед за ней. Лестница была крутая, и иногда пятки женщины задевали его грудь, а лоб касался ее бедер, и тогда он чувствовал исходящий от нее аромат. Наконец они поднялись на второй этаж, в комнату, устланную татами. «Это точно о-Суги», – подумал Санки, но все-таки решил уточнить:

– О-Суги?

– Да, – тихо ответила женщина.

Обрадованный Санки погладил ее липкие от пота щеки и плечи.

– Как давно мы не виделись! Какие-то бандиты сбросили меня в реку, я только что выбрался оттуда. Можно одолжить у тебя какую-нибудь одежду?

Не зажигая света, о-Суги с шумом рылась в стенном шкафу, а затем – так же на ощупь и молча – протянула легкое кимоно.

– Послушай, ты не зажжешь свет? Так темно, что ничего не разглядеть.

– Да. – О-Суги снова ответила тихо, но не сдвинулась с места, видимо, не решаясь включить свет. Санки подумал, что она не хочет включать свет потому, что стыдится показать ему свое лицо. Вздохнув, он переоделся и устало вытянулся на циновках.

«Нет, о-Суги не станет зажигать свет, ведь наверняка в комнате много вещей, которые мне не стоит видеть». Его приход был слишком неожиданным, да и о-Суги – проститутка, она уже не та женщина, что когда-то жила у него. «А вдруг у нее тут еще один гость?»

– У тебя не найдется чего-нибудь поесть? Я с утра голоден…

– А… – произнесла о-Суги, но больше не добавила ни слова и даже не сдвинулась с места.

– Значит, и у тебя тоже нет…

– Нет. Недавно было, но уже ничего не осталось.

На сей раз силы окончательно покинули Санки. Он понял, что придется как-то протянуть без еды до рассвета, и в голове закружилось бездонное небо, которое он видел сегодня утром. Говорить не хотелось, но как тогда передать о-Суги его радость от встречи с ней после долгой разлуки?

– Давно мы с тобой не виделись. Коя мне сказал, где ты живешь. Совсем недалеко от моего дома, верно? Почему ты до сих пор не давала о себе знать?