Шанхай - Ёкомицу Риити
Ольга крепко сжала зубами платок и, кусая его, вцепилась в плечо Кои. «Что это она?!» – Коя заглянул ей в лицо. Оно начало меняться. «Похоже, припадок», – мелькнуло в голове. Коя совершенно не представлял, что ему теперь делать. Тут он понял хитрый и циничный замысел Ямагути, желавшего поскорее пристроить Ольгу. Но сейчас-то ничего не оставалось, как только крепче обхватить ее.
– Что с вами? Держитесь! Эй! эй!
Ольга продолжала дрожать, прильнув щекой к шее Кои. Костяшки сжатых в кулак пальцев побелели, голова затряслась. Открытые глаза неподвижно смотрели в одну точку. Дробно стуча зубами, Ольга все сильней стискивала шею Кои, потом вскрикнула и отчаянно забилась у него на коленях.
Не разжимая объятий, Коя перенес Ольгу на кровать. Тела их покрылись потом. Лицо Ольги совершенно побелело, по нему пробегали мелкие судороги, щеки начали багроветь. Не зная, что делать, Коя, не разжимая объятий, навалился на бьющуюся в конвульсиях Ольгу и принялся растирать ее. Но вскоре не только ее стремительно бледнеющее тело, а и его собственное забилось, изгибаясь в ритмичных конвульсиях. Ему вдруг открылась необузданная красота этой женщины, ее почти идеальная женственность. Страх, который он до сих пор испытывал перед Ольгой, исчез и сменился нежностью.
Вскоре растирание подействовало: Ольга глубоко вздохнула, и конвульсии прекратились. Лицо разгладилось, вернулось ровное, здоровое дыхание, и она наконец уснула.
Оставив Ольгу, Коя раскрыл окно и подставил лицо свежему ветру. Река, несущая обильные хлопья черной пены, скрывалась между домами с темными окнами. Промчался автомобиль с шотландцами-караульными, а потом вновь стало тихо, слышалось только дыхание Ольги.
«Ну вот и ладно…»
Ольга спала. Тело ее блестело от пота, и Кое показалось, будто перед ним невеста в подвенечном платье. Он снял пиджак и повесил его на крючок. Потом, взбив помазком пену, намылил лицо и раскрыл словно нарочно оставленную Ямагути опасную бритву.
44
Когда Санки подошел к дому Мияко, уже спустились сумерки. Едва увидев его, Мияко сказала:
– Сегодня здесь объявились эти бандиты. Я видела, как какой-то японец в разорванной рубахе спасался бегством. А вчера, вчера на автомобиле привезли другого японца, тот был весь в крови. К тому же, говорят, что сегодня ночью возможны перебои с водой. Я рада вашему приходу! Теперь вы тут надолго. Во всяком случае, сегодня ночью я вас ни за что не отпущу.
Санки плюхнулся на диван.
– Послушайте, дайте мне что-нибудь поесть, я со вчерашнего вечера ничего не ел. Куда ни приду, всюду продукты кончились, я и решил, что у вас что-нибудь да найдется.
– Так, значит, вы пришли вовсе не ради меня?
– Это – другое. Об этом потом. Сегодня к вам пришел нищий, поэтому давайте-ка глупости отложим на потом.
– Что ж, прекрасно, – весело сказала Мияко и вынула из буфета хлеб. – Вот, взгляните, это мне принес один английский доброволец. А теперь вы пришли ко мне, чтобы его отобрать.
– Догадываюсь, на что вы намекаете. Скажите уж наконец: могу я его взять или нет? Если нет, пойду снова искать еду. А ваше кокетство я ненавижу!
– Берите, берите! Ничего не случится, если чуть-чуть поголодаю. Все равно эта краюха ненадолго спасла бы меня от голода. Вот вы, верно, думаете, что это просто хлеб, возьмете его сейчас и съедите, а каких усилий стоит мне отдать его вам – значения не имеет, правда?
– И как же мне быть? – Санки совсем растерялся.
– А вы подумайте. Разве не ясно? Я же издеваюсь над вами! Только не говорите, что не знаете почему. Вы не представляете, как я вас ждала последнее время. И вот вы наконец пришли, я подумала: какая радость! А вы с порога: дайте хлеба. Да вам только это надо! Так вот: не дам я вам никакого хлеба!
– Понятно. – Санки нащупал шляпу и поднялся. Мияко бросила хлеб на стол:
– Значит, ухо́дите?
– Да, ухожу. Незачем вам слушать мои стоны о пустом желудке. Да и доброволец наверняка принес хлеб не за просто так, а вы так легко готовы его отдать… Знал бы, ни за что не пришел бы к вам!
– Как вы смеете говорить мне такое?! Я вовсе не обязана перед вами оправдываться. Уходите!
Санки пошел к двери. А дойдя до нее, подумал: о чем тут спорить? Просто отнять хлеб, да и делу конец. Но он так ослаб, что ни на что другое был уже не способен, кроме как с трудом переставлять ноги. Спустившись по лестнице, Санки вышел на улицу. Мияко выбежала за ним.
– Господин Санки, ну почему вы меня так ненавидите! Какой же вы глупец… Ладно, возьмите хлеб и уходите. Вы мне не нужны. – С этими словами Мияко схватила Санки за руку и повела назад.
– Ну, я только хлеб возьму.
– Хлеб или еще что, забирайте все, что хотите. С таким ненормальным, как вы, я больше спорить не намерена.
Вернувшись в комнату, Санки взял хлеб и рассмеялся:
– И это поддержит ваше бренное существование? До смешного легкий.
– Ешьте скорее, а то как подумаю, что скандалила из-за куска хлеба, так видеть его не могу.
Санки как бы увидел себя со стороны – смеющегося, с краюхой хлеба в руках, – и засмеялся еще громче.
– Не понимаю я, в чем участвую – в трагедии или в комедии? Пока я сыт, стремлюсь к одиночеству. Как только начинаю голодать, выхожу к людям и отнимаю у них хлеб, а насытившись, снова становлюсь нелюдимым. Выходит, моя утроба, как фабрика, перерабатывает еду в одиночество. Когда-нибудь в моем желудке начнется забастовка, и я сделаюсь банкротом. Ну а до тех пор покорнейше прошу меня потерпеть.
Мияко торопливо выставляла на стол масло и колбасу.
– Да ладно, нечего оправдываться. Мне достаточно и того, что вы живы. Надо же, никогда ни о ком так не заботилась. Ешьте, ешьте, нечего смущаться.
Отложив хлеб, Санки подошел к Мияко и обнял ее сзади. Та застыла, откинув назад голову. Серебряный поднос с рюмкой ликера задрожал в ее руках. Но Санки вспомнил нежность и презрение в глазах Цюлань, когда та его поцеловала, и, отпустив Мияко, снова взял хлеб. Мияко, не оборачиваясь, спокойно стояла молча, как невинная деревенская девушка.
– Что же вы, пейте ликер, – сказал Санки.
Мияко круто повернулась и злобно взглянула на него.
– Вы унизили меня.
Санки молчал жевал хлеб, отрывая кусочки грязными руками.
– Вы унизили меня, и сделали это нарочно. – Мияко стала бледнеть. – Я вас ненавижу. Уходите. Вон отсюда!
– Да что вы, в самом деле, что за глупости. Я лишь хотел поблагодарить вас, а вы взбеленились ни с того ни с сего.
Мияко подскочила к Санки и вышибла хлеб из его рук. Он с сожалением вздохнул, глядя, как хлеб, подпрыгивая, покатился по ковру и замер у стены.
– Ну вот…
Санки повалился на диван, вытянул ноги и закрыл глаза.
– Уходите, уходите немедленно!
Мияко трясла и толкала его изо всех сил, а Санки вообразил себе их возможную совместную жизнь. Вот так изо дня в день они и будут проводить время – в бесконечном противоборстве бурных страстей.
Наконец Мияко сбросила его на пол, но у него не осталось сил даже пошевелиться. Лежа на полу, он смотрел на хлеб. Окажется ли когда-нибудь эта краюха у него во рту? Лучше всего, конечно, полежать, пока настроение Мияко не улучшится, но пока он валяется, Мияко ни за что не перестанет злиться. И почему его не тянет к ней?
А дело-то в том, что между ним и Мияко незримо расположилась Цюлань. А раз так, сократить расстояние между ним и хлебом не удастся.
Пошатываясь, Санки поднялся на ноги перед бледной от злости Мияко и молча пошел прочь.
45
На улице стояла кромешная тьма. Несколько рикш сидели на земле и, вытянув ноги на дорогу, били вшей и кидали их в рот. Дожевывая последние крошки хлеба, Санки раздумывал, куда бы пойти. По улице, между рядами колючей проволоки, спутанной, как сухие лианы, медленно проехал автомобиль. В нем сидели добровольцы со сверкающими клинками наголо. Поднятый машиной ветер кружил над дорогой обрывки чьих-то волос. По дороге ползал ребенок и слизывал с асфальта белые следы арахисового масла.
