Джон Голсуори - Сага о Форсайдах
В то утро он проводил Флер и внука на взморье и скучал, особенно после того, как, проводив их, посмотрел карту Сэссекса и обнаружил, что Флер будет жить в двух шагах от Уонсдона и от этого молодого человека, который теперь не выходил у него из головы, о чем бы он ни думал. Возможность взять реванш с "этого мерзавца" Стэйнфорда сулила какое-то развлечение. Как только посланный ушел, он пододвинул стул к окну, откуда видна была улица. Про зонты он так и не сказал ничего - решил, что это будет недостойно, - но сосчитал их. День был теплый, шел дождь, и в открытое окно столовой с Грин-стрит струился влажный воздух, чуть отдающий запахами кухни.
- Идет, - сказал он вдруг. - Экая томная фигура!
Вэл пересек комнату и стал за его стулом. Сомс заерзал на своем месте. Этот тип и его племянник вместе учились - кто их знает, может быть, у них есть и еще какие-нибудь общие пороки.
- Ого, - сказал Вэл вполголоса, - вид у него и правда больной.
На "томной фигуре" был тот же темный костюм и шляпа, в которых Сомс видел его в первый раз; та же небрежная элегантность; поднятая бровь и полузакрытые глаза по-прежнему излучали презрение на горькие складки в углах рта. И ни с чем не сравнимое выражение обреченного, которому только и осталось, что презирать всякое чувство, как и в тот раз, пробудили в Сомсе крошечную искру жалости.
- Надо предложить ему выпить, - сказал он.
Вэл двинулся к буфету.
Раздался звонок, голоса в передней; потом появилась Смизер, красная, запыхавшаяся, с виноватым лицом.
- Вы примете этого джентльмена, сэр, который унес сами знаете что, сэр?
- Проведите его сюда, Смизер.
Вэл повернул к двери. Сомс остался сидеть.
"Томная фигура" появилась в дверях, кивнула Вэлу и подняла брови в сторону Сомса. Тот сказал:
- Здравствуйте, мистер Стэйнфорд.
- Мистер Форсайт, если не ошибаюсь?
- Коньяку или виски, Стэйнфорд?
- Спасибо, коньяку.
- Давай покурим. Ты хотел меня видеть. Мистер Форсайт - мой дядя и мой поверенный.
Сомс заметил, как Стэйнфорд улыбнулся, словно говоря: "Да ну? Вот удивительные люди!" Он закурил предложенную сигару, и воцарилось молчание.
- Ну? - не выдержал Вэл.
- Очень сожалею, Дарти, что твой жеребенок от Голубки расклеился.
- А откуда это тебе известно?
- Вот именно. Но прежде чем я тебе это сообщу, будь добр дать мне пятьдесят фунтов и обещание, что мое имя не будет упомянуто.
Сомс и Вэл остолбенели. Наконец Вэл сказал:
- А какая у меня гарантия, что твои сведения стоят пятьдесят фунтов или хотя бы пять?
- О, что я знаю, что твой жеребенок болен.
Как ни мало был Сомс знаком с миром скачек, он все же понял силу этого аргумента.
- Ты хочешь сказать, что знаешь, где моя конюшня протекает?
Стэйнфорд кивнул.
- В университете мы были друзьями, - сказал Вэл. - Чего ты ожидал бы от меня, если бы я располагал такими же сведениями о твоей конюшне?
- Дорогой Дарти, величины несоизмеримые. Ты богат, я - нет.
Избитые фразы вертелись на языке у Сомса. Он проглотил их. Что толку разговаривать с таким типом!
- Пятьдесят фунтов - большие деньги, - сказал Вэл. - Твои сведения действительно ценны?
- Да, клянусь честью.
Сомс громко фыркнул.
- Если я куплю у тебя эту течь, - продолжал Вэл, - можешь ты гарантировать, что она не обнаружится в Другом месте?
- Мало вероятия, чтобы у тебя в конюшне оказались две трубы с течью.
- Мне и в одну не верится.
- Одна-то есть.
Сомс увидел, как его племянник подошел к столу и стал отсчитывать банковые билеты.
- Сначала скажи мне, что ты знаешь, и я заплачу тебе, если найду, что твои сведения правдоподобны. Имя твое упомянуто не будет.
Сомс увидел, как томные брови поднялись.
- Я доверчивый человек, Дарти, не то что ты. Дай расчет конюху по фамилии Синнет - вот где твоя конюшня протекает.
- Синнет? - сказал Вэл. - Мой лучший конюх! Чем ты можешь доказать?
Стэйнфорд извлек грязный листок почтовой бумаги и протянул его Вэлу. Тот прочел вслух:
- "Серый жеребенок болен, все в порядке - в Гудвуде ему не быть". Все в порядке? - повторил он. - Так, значит, он это подстроил?
Стэйнфорд пожал плечами.
- Можешь ты мне дать эту записку? - спросил Вэл.
- Если ты пообещаешь не показывать ему.
Вэл кивнул и взял записку.
- Ты знаешь его почерк? - спросил Сомс. - Очень это все подозрительно.
- Нет еще, - сказал Вэл и, к ужасу Сомса, положил в протянутую руку пачку банкнот. Сомс ясно расслышал легкий вздох облегчения. Вэл вдруг сказал:
- Ты с ним сговорился в тот день, когда заезжал ко мне?
Стэйнфорд чуть заметно улыбнулся, еще раз пожал плечами и повернул к двери.
- До свидания, Дарти, - сказал он.
Сомс раскрыл рот. Так реванш окончен! Он ушел!
- Послушай, - сказал он. - Не выпускай же его! Это чудовищно!
- Ой, до чего смешно, - сказал вдруг Вал и захохотал. - Ой, до чего смешно!
- Смешно, - проворчал Сомс. - Куда идет мир, не понимаю.
- Не горюйте, дядя Сомс. На пятьдесят фунтов он меня обчистил, но за такое не жаль и заплатить. Синнет, мой лучший конюх!
Сомс все ворчал.
- Совратить твоего работника и тебя же заставить платить за это! Дальше идти некуда!
- В том-то и прелесть, дядя Сомс. Ну, поеду домой я выгоню этого мошенника.
- Я бы, на твоем месте, не постеснялся сказать ему, откуда мне все известно.
- Ну, не знаю. Ведь Стэйнфорд еле на ногах держится. Я не моралист, но думается мне, что свое слово я сдержу.
Сомс помолчал, потом искоса взглянул на племянника.
- Делай как знаешь. Но не мешало бы его засадить.
С этими словами он прошел в переднюю и пересчитал зонты. Все были целы, он взял один из них и вышел на улицу. Его тянуло на воздух. Если не считать истории с Элдерсоном, он сталкивался с явной бесчестностью не часто и только у представителей низших классов. Можно оправдать какого-нибудь бродягу, или даже клерка, или домашнюю прислугу. У них много соблазнов и никаких традиций. Но чего ждать от жизни, если даже на аристократа нельзя положиться в таком простом вопросе, как честность! Каждый день приходится читать о преступлениях, и можно с уверенностью сказать, что на одно дело, которое доходит до суда, десятки остаются нераскрытыми. А если прибавить все темные дела, что творятся в Сити, все сделки на комиссиях, подкуп полиции, торговлю титулами - с этим, впрочем, как будто покончено, - все мошенничества с подрядами... Прямо волосы дыбом встают!
Можно издеваться над прежним временем, и, конечно, наше время таит больше соблазнов, но что-то простое и честное ушло из жизни безвозвратно. Люди добиваются своего всеми правдами и неправдами, не желают больше ждать, когда удача сама придет к ним в руки. Все так спешат нажиться или прожиться! Деньги - во что бы то ни стало! Каких только не продают теперь шарлатанских средств, каких только книг не печатают, махнув рукой на правду и на приличия. А рекламы! Боже милостивый!
Эти мрачные размышления завели его в Вестминстер. Можно, пожалуй, зайти на Саут-сквер узнать, сообщила ли Флер по телефону, как доехала.
В холле на саркофаге лежало восемь шляп разных цветов и фасонов. Что тут еще творится? Из столовой доносился шум голосов, потом загудело кто-то произносил речь. У Майкла какое-то собрание, а в доме только что была корь!
- Что у вас тут творится? - спросил он Кокера.
- Кажется, что-то насчет трущоб, сэр; мистер Монт говорил, они собираются их обновлять.
- Положите мою шляпу отдельно, - сказал Сомс. - От миссис Монт было что-нибудь?
- Она звонила, сэр. Доехали хорошо. Собаку, кажется, тошнило дорогой. Упрямый пес.
- Ну, - сказал Сомс, - я пока посижу в кабинете.
Войдя в кабинет, он заметил на письменном столе акварель: серебристый фон, дерево с большими темно-зелеными листьями и шаровидными золотыми плодами - сделано по-любительски, но что-то есть. В нижнем углу надпись рукой его дочери:
"Золотое яблоко. Ф. М. 1926".
Он и понятия не имел, что она так хорошо владеет акварелью! Вот умница! И он прислонил рисунок так, чтобы получше рассмотреть его. Яблоко? Что-то не похоже. Совершенно несъедобные плоды и сияют, точно фонари. Запретный плод! Такой Ева могла дать Адаму. Может быть, это символ? Воплощение ее тайных мыслей? И, глядя на рисунок, он погрузился в мрачное раздумье, из которого его вывел звук открывающейся двери. Вошел Майкл.
- Здравствуйте, сэр!
- Здравствуйте, - ответил Сомс. - Это что за штука?,
XI
ВЗЯЛИСЬ ЗА ТРУЩОБЫ
Живя в эпоху, когда почти все подчинено комитетам, Майкл мог с уверенностью сказать, чему подчиняются сами комитеты. Нельзя собрать комитет непосредственно после обеда, ибо тогда члены комитета будут спать; или непосредственно перед обедом, ибо тогда они будут раздражительны. Нужно дать членам комитета свободно поговорить о чем вздумается, пока они не устанут слушать друг друга. Но должен быть кто-нибудь, предпочтительно председатель, кто бы мало говорил, побольше думал и уж конечно не спал бы, когда наступит подходящий момент, чтобы предложить среднюю линию действия, которую измученные члены обычно и принимают.