Джон Голсуори - Сага о Форсайдах
- Помоги мне слезть, Джон!
Он помог и не сразу выпустил ее. И сейчас же сказал:
- Угадай, с кем я ехал в поезде? С Флер Монт. Мы встретились на вокзале. Она на будущей неделе привезет сынишку в Лоринг, чтобы подправить его.
- О, как жаль!
- Почему?
- Потому что я люблю тебя, Джон. - Она вздернула подбородок, и теперь ее прямой точеный носик казался совсем тупым.
- Не понимаю... - начал Джон.
- Другая женщина, Джон. Я еще в Аскоте заметила...
Наверно, я старомодна, Джон.
- Это ничего, я тоже.
Глаза ее, не до конца укрощенные американской цивилизацией, обратились на него, и она взяла его под руку.
- У Рондавеля пропал аппетит. Гринуотер очень расстроен. А я никак не усвою английское произношение, а очень хочу. Я теперь англичанка и по закону и по происхождению, французского только и есть, что одна прабабка.
Если у нас будут дети, они будут англичане, и жить мы будем в Англии. Ты окончательно решил купить ферму Грин-Хилл?
- Да, и теперь уж возьмусь за дело серьезно. Два раза играл в игрушки, довольно с меня.
- Разве в Северной Каролине ты играл?
- Не совсем. Но теперь другое дело; там это было не так важно. Что такое в конце концов персики? А здесь вопрос серьезный. Я намерен наживать деньги.
- Чудно! - сказала Энн. - Но я никак не ожидала, что ты это скажешь.
- Прибыль - единственный критерий. Буду разводить помидоры, лук, спаржу и маслины; из пахотной земли выжму все, что можно, и, если смогу, еще прикуплю.
- Джон! Сколько энергии! - И она схватила его за подбородок.
- Ладно, ладно, - свирепо сказал Джон. - Вот посмотришь, шучу я или нет.
- А дом ты предоставишь мне? Я так чудесно все устрою!
- Идет.
- Так поцелуй меня.
Полуоткрыв губы, она смотрела ему в глаза чуть косящим взглядом, придававшим ее глазам их особую манящую прелесть, и он подумал: "Все очень просто. То, другое, - нелепость! Иначе и быть не может!" Он поцеловал ее в лоб и в губы, но и тут, казалось, видел, как дрогнула Флер, прощаясь с ним, слышал ее слова: "A! А забавная все-таки получилась встреча!"
- Зайдем посмотреть Рондавеля, - сказал он.
Когда они вошли в конюшню, серый жеребенок стоял у дальней стены стойла и вяло разглядывал морковку, которую протягивал ему Гринуотер.
- Никуда не годится! - через плечо бросил им тренер. - Не быть ему в Гудвуде. Заболел жеребенок.
Как это Флер сказала: "Аи геусиг в Гудвуае, если не раньше!"
- Может, у него просто голова болит, Гринуотер? - сказала Энн.
- Нет, мэм, у него жар. Ну, да ничего, еще успеет взять приз в Ньюмаркете [29].
Джон погладил жеребенка по ляжке.
- Эх ты, бедняга! Вот чудеса! На ощупь чувствуешь, что он не в порядке.
- Это всегда так, - сказал Гринуотер. - Но с чего бы? Во всей округе, насколько я знаю, нет ни одной больной лошади. Самое капризное существо на свете - лошадь! К Аскотским скачкам его не тренировали - взял да и пришел первым. Теперь готовили его к Гудвуду - а он расклеился. Мястер Дарти хочет, чтобы я дал ему какого-то южноафриканского снадобья, а я о нем и не слышал.
- У них там лошади очень много болеют, - сказал Джон.
- Вот видите, - продолжал тренер, протягивая руку к ушам жеребенка, совсем невеселый! Много бы я дал, чтобы знать, с чего он захворал.
Джон и Энн ушли, а он остался стоять около унылого жеребенка, вытянув вперед темное ястребиное лицо, словно стараясь разгадать ощущения своего любимца.
В тот вечер Джон поднялся к себе, совершенно одурелый от взглядов Вала на коммунизм, лейбористскую партию и личные свойства сына Голубки да еще целой диссертации на тему о болезнях лошадей в Южной Африке. Он вошел в полутемную спальню. У окна стояла белая фигура; при его приближении она обернулась и бросилась ему на шею.
- Джон, только не разлюби меня!
- С чего бы?
- Ведь ты мужчина. А потом - верность теперь не в моде.
- Брось! - мягко сказал Джон. - Настолько же в моде, как и во всякое другое время.
- Я рада, что мы не едем в Гудвуд. Я боюсь ее. Она такая умная.
- Флер?
- Конечно, ты был в нее влюблен, Джон, я это чувствую; лучше бы ты сказал мне.
Джон облокотился на окно рядом с ней.
- Почему? - сказал он устало.
Она не ответила. Они стояли рядом в теплой тишине ночи, мотыльки задевали их крыльями, крик ночной птицы прорезал молчание, да изредка было слышно, как в конюшне переступает с ноги на ногу лошадь. Вдруг Энн протянула вперед руку.
- Вот там - где-то - она не спит и хочет тебя. Нехорошо мне, Джон!
- Не расстраивай себя, родная!
- Но мне, право же, нехорошо, Джон.
Прижалась к нему, как ребенок, щекой к щеке, темный завиток щекотал ему шею. И вдруг обернулась, отчаянно ища губами его губы.
- Люби меня!
Но когда она уснула, Джон еще долго лежал с открытыми глазами. В окно прокрался лунный свет, и в комнату вошел призрак - призрак в костюме с картины Гойи, кружился, придерживая руками широкое платье, манил глазами, а губы словно шептали: "И меня! И меня!"
И, приподнявшись на локте, он решительно посмотрел на темную головку на подушке. Нет! Ничего, кроме нее, нет - не должно быть - в этой комнате. Только не уходить от действительности!
X
НЕПРИЯТНОСТИ
На следующий день, в понедельник, за завтраком Вэл сказал Холли:
Вот послушай-ка!
"Дорогой Дарти,
Я, кажется, могу оказать тебе услугу. У меня имеются кой-какие сведения относительно твоего жеребенка от Голубки и вообще о твоей конюшне, и стоят они гораздо больше, чем те пятьдесят фунтов, которые ты, я надеюсь, согласишься мне за них заплатить. Думаешь ли ты приехать в город на этой неделе? Если да, нельзя ли нам встретиться у Брюмеля? Или, если хочешь, я могу прийти на Грин-стрит. Дело важное.
Искренне тебе преданный Обри Стэйнфорд".
- Опять этот человек!
- Не обращай внимания, Вэл!
- Ну, не знаю, - мрачно протянул Вэл. - Какая-то шайка что-то слишком заинтересовалась этим жеребенком. Гринуотер волнуется. Я уж лучше постараюсь выяснить, в чем тут дело.
- Так посоветуйся сначала с дядей. Он еще не уехал от твоей мамы.
Вэл скорчил гримасу.
- Да, - сказала Холли, - но от него ты узнаешь, что можно делать и чего нельзя. Против таких людей не стоит действовать в одиночку.
- Ну ладно. Пари держу, что тут дело нечисто. Кто-то еще в Аскоте знал о Рондавеле.
Он поехал в Лондон утренним поездом и к завтраку был уже у матери. Она и Аннет завтракали в гостях, но Сомс был дома и не слишком радушно пожал ему руку.
- Этот молодой человек с женой все еще у вас?
- Да, - сказал Вэл.
- Что он, никогда не соберется чем-нибудь заняться? Узнав, что Джон как раз собирается заняться делом, он проворчал:
- Сельское хозяйство? В Англии? Это еще зачем ему понадобилось? Только швырять деньги на ветер. Лучше ехал бы обратно в Америку или еще в какую новую страну. Почему бы ему не попробовать Южной Африки? Там его сводный брат умер.
- Он больше не уедет из Англии, дядя Сомс, - по-видимому, проникся нежной любовью к родине.
Сомс пожевал молча.
- Дилетанты все эти молодые Форсайты, - сказал он. - Сколько у него годовых?
- Столько же, сколько у Холли и ее сводной сестры, - около двух тысяч, пока жива его мать.
Сомс заглянул в рюмку и извлек из нее микроскопический кусочек пробки. Его мать! Он слышал, что она опять в Париже. Она-то имеет теперь по меньшей мере три тысячи годовых. Он помнил время, когда у нее не было ничего, кроме несчастных пятидесяти фунтов в год, но оказалось, что и этого было слишком много, - не они ли навели ее на мысль о самостоятельности? Опять в Париже! Булонский лес, зеленая Ниобея, исходящая слезами, - он хорошо ее помнил, - и сцена, которая произошла тогда между ними...
- А ты зачем приехал в город?
- Вот, дядя Сомс.
Сомс укрепил на носу очки, которые совсем недавно начал надевать для чтения, прочел письмо и вернул его племяннику.
- Видал я в свое время нахалов, но этот тип?
- Как вы мне советуете поступить?
- Брось письмо в корзину, забудь о нем.
Вэл покачал головой.
- Стэйнфорд как-то заезжал ко мне в Уонсдон. Я ничего ему не сказал; но вы помните, что в Аскоте мы смогли получить только вчетверо, а ведь это был первый дебют Рондавеля. А теперь, перед самым Гудвудом, жеребенок заболел; что-то тут кроется.
- Так что же ты намерен делать?
- Я думал повидаться с ним, и может быть, вы бы не отказались присутствовать при нашем разговоре, чтобы не дать мне свалять дурака.
- Это, пожалуй, не глупо. Такого беззастенчивого мерзавца, как этот, мне еще не приходилось встречать.
- Чистокровный аристократ, дядя Сомс, порода сказывается.
- Гм, - буркнул Сомс. - Ну что же, пригласи его сюда, если уж непременно хочешь с ним говорить, но сначала вынеси из комнаты все ценное и скажи Смизер, пусть уберет зонты.
В то утро он проводил Флер и внука на взморье и скучал, особенно после того, как, проводив их, посмотрел карту Сэссекса и обнаружил, что Флер будет жить в двух шагах от Уонсдона и от этого молодого человека, который теперь не выходил у него из головы, о чем бы он ни думал. Возможность взять реванш с "этого мерзавца" Стэйнфорда сулила какое-то развлечение. Как только посланный ушел, он пододвинул стул к окну, откуда видна была улица. Про зонты он так и не сказал ничего - решил, что это будет недостойно, - но сосчитал их. День был теплый, шел дождь, и в открытое окно столовой с Грин-стрит струился влажный воздух, чуть отдающий запахами кухни.
