Флоринда Доннер - Жизнь-в-сновидении
Я не слышала ничего, кроме размеренного дыхания. Я не могла сказать, было ли это дыхание нагваля Мариано Аурелиано или мое собственное. Этот звук разносился по всему двору. Листья дрожали от него так, словно это ветер шелестел в ветвях. Дрожь проникала и в мое тело с каждым вздохом. От всего этого у меня так закружилась голова, что я покрепче обхватила руками его плечи, боясь потерять сознание. Не успела я сказать ему, что со мной творится, как туман вокруг меня сомкнулся, и я почувствовала, как растворяюсь в ничто.
-- Упрись подбородком мне в темя. -- Голос нагваля Мариано Аурелиано донесся словно издалека. Меня подбросило от этих слов, потому что я совсем забыла, что сижу на его спине.
-- Что бы ты ни делала, непременно держись за меня, -настоятельно добавил он и немного подтолкнул меня вверх, так что моя голова оказалась над его головой.
-- А что может случиться, если я не стану держаться? -спросила я тоном, выдававшим мою растущую настороженность. -- Я ведь просто упаду на землю, верно? -- Мой голос сделался ужасно скрипучим.
Мариано Аурелиано тихо рассмеялся, но ничего не ответил. Он неторопливо прохаживался по широкому двору легкими, мягкими, почти танцевальными шагами. А потом в какой-то миг у меня возникло отчетливое ощущение, что мы поднялись в воздух: мы стали невесомыми. Несколько неуловимых мгновений я чувствовала, что мы в самом деле несемся сквозь тьму, потом через тело Мариано Аурелиано я ощутила земную твердь. Я не могла точно сказать, то ли это туман поднялся, то ли мы оказались в другом дворе, но что-то изменилось. Возможно, изменился лишь воздух; он стал тяжелее, им было труднее дышать.
Луны не было, звезды были едва видны, но небо сияло так, как будто оно подсвечивалось из некоей отдаленной точки. Медленно, словно кто-то прорисовывал их в воздухе, все четче становились очертания деревьев.
Примерно через пять футов, перед особенно высоким и ветвистым деревом сапоте, Мариано Аурелиано резко остановился. У подножия дерева стояла группа людей, человек двенадцать-четырнадцать. Длинные листья, отягощенные туманом, затеняли их лица. Странный зеленый свет, исходивший от дерева, придавал каждому из них неестественную живость.
Их глаза, их носы, их губы, все их черты отсвечивали в зеленом свете, но их лиц я разглядеть не могла. Я не узнала никого из них. Я не могла даже определить, мужчины это или женщины; это были просто люди. -- Что они делают? -- прошептала я на ухо Мариано Аурелиано. -- Кто они?
-- Держи подбородок у меня на темени, -- прошипел он.
Я крепко прижалась подбородком к его голове, боясь, что если надавлю еще сильнее, то все мое лицо провалится в его череп.
В надежде узнать кого-нибудь по голосу, я поздоровалась.
Их губы раздвинулись в мимолетной улыбке. Вместо того, чтобы ответить на мое приветствие, они отвернулись. Из их среды донесся какой-то странный звук. Звук, придавший им энергию, потому что они, как и дерево, тоже начали светиться. Но не зеленым светом, а золотым сиянием, которое переливалось и мерцало, пока все они не слились в один большой золотой шар, паривший в воздухе под деревом.
Потом золотой шар распался на светящиеся пятна. Словно гигантские светляки, они появлялись и исчезали среди деревьев, рассеивая вокруг себя свет и тени.
-- Запомни это сияние, -- тихо проговорил Мариано Аурелиано. Его голос эхом отозвался у меня в голове. -- Это сияние... сурэм.
Внезапный порыв ветра разметал его слова. Этот ветер был живой; он светился на фоне темного неба. Он дул с огромной силой, издавая странный трескучий звук. Потом ветер подул мне в лицо; я не сомневалась, что он хочет меня уничтожить. Я закричала от боли, когда особенно ледяной порыв проник в мои легкие. По всему моему телу разлилась такая стужа, что я окостенела.
То ли это говорил Мариано Аурелиано, то ли ветер, я не могла разобрать. Ветер, заглушая все звуки, ревел у меня в ушах. Потом он проник в мои легкие. Он извивался там, словно живое существо, стремясь пожрать каждую клеточку моего тела. Я чувствовала, как во мне все рушится, и знала, что вот-вот умру. Но рев прекратился. Тишина упала так внезапно, что я ее услышала. И я громко рассмеялась от радости, что еще жива.
Глава 10
Кровать была большая и уютно мягкая. Комнату наполняло золотистое сияние. Желая немного продлить это состояние полного благополучия, я прикрыла глаза и погрузилась в блаженную дремоту среди ароматных льняных простыней и чуть пахнущих лавандой наволочек.
Но стоило мне вспомнить события минувшей ночи, эти разрозненные обрывки какого-то кошмарного сна, как я ощутила напряжение каждой мышцы, каждой косточки моего тела. Не было никакой связности, никакой линейной последовательности в том, что мне довелось пережить за эти бесконечные часы. Дважды за эту ночь я просыпалась в разных постелях, в разных комнатах и даже в разных домах.
Словно живя своей собственной жизнью, все эти разрозненные образы внезапно сложились и развернулись в некий лабиринт, который неожиданно для меня стал мне вполне понятен. То есть я одновременно осознала каждое событие. Ощущение того, как эти образы разрастаются из моей черепной коробки в громадную затейливую прическу, было настолько реальным, что я выскочила из постели и бросилась через всю комнату к туалетному столику из стекла и стали. Трюмо было заклеено рисовой бумагой. Я попыталась было отскоблить уголок, но бумага держалась на стекле, словно кожа.
Вид гребня с серебряной ручкой, такой же щетки для волос, флаконов с духами и баночек с косметикой на туалетном столике подействовал на меня успокаивающе; я бы тоже расставила эти флаконы и баночки в ряд по размеру, как инструменты. Почему-то я знала, что нахожусь в комнате Флоринды, в доме ведьм; и это знание вернуло мне чувство равновесия.
Комната Флоринды была огромна; кровать и туалетный столик были в ней единственными предметами обстановки. Они стояли в противоположных углах, в некотором отдалении от стен и под углом к ним, оставляя за собой треугольное пространство. Некоторое время я размышляла над расположением кровати и туалетного столика, но не смогла определить, то ли такая расстановка следовала некоей эзотерической схеме, значение которой от меня ускользало, то ли это был просто эстетический каприз Флоринды.
Заинтересовавшись, куда могут вести три находящиеся в комнате двери, я попробовала открыть каждую. Первая была заперта снаружи. Вторая вела в небольшое прямоугольное патио, окруженное стенами. Какое-то время я озадаченно смотрела в небо, пока до меня наконец не дошло, что сейчас не утро, как я предположила при пробуждении, а вторая половина дня. Меня нисколько не встревожило то, что я проспала почти весь день; наоборот, я испытывала душевный подъем. Твердо веря в то, что страдаю бессонницей, я всегда безумно радовалась, когда помногу спала.
Третья дверь вела в коридор. Стремясь отыскать Исидоро Балтасара, я направилась в гостиную; она была пуста. В аккуратной и незатейливой расстановке мебели было что-то отталкивающее. Нигде не видно было следов того, что вчера вечером кто-то сидел на кушетке или в креслах. Даже подушки замерли в строю, как по стойке "смирно".
Столовая по другую сторону коридора выглядела столь же пустынной, столь же суровой. Ни один стул не был сдвинут с места. На полированной поверхности стола красного дерева не видно было ни крошки, ни пятнышка. Нигде ни следа того, что вчера вечером я сидела за этим столом с нагвалем Мариано Аурелиано и м-ром Флоресом и ужинала. В кухне, отделенной от столовой сводчатым переходом и холлом, я нашла кувшин, до половины наполненный чампуррадо (champurrado), и накрытое блюдо тамалес. Я была слишком голодна, чтобы их разогревать. Я налила себе полную кружку густого шоколада и съела три кукурузных кекса, надорвав обертку. Начиненные кусочками ананаса, изюмом и очищенным миндалем, они были божественно вкусны.
Мне казалось совершенно немыслимым, что меня могли оставить в доме одну. И все же обволакивающая меня тишина чувствовалась постоянно. Это был не тот уютный покой, который окружает человека, когда люди намеренно соблюдают тишину, это была скорее оглушительная тишина обезлюдевшего места. Вероятность того, что меня здесь бросили одну, заставила меня поперхнуться куском кекса.
По дороге в комнату Флоринды я останавливалась у каждой двери.
-- Есть кто-нибудь дома? -- звала я, стуча в двери. Ответа не было.
Я уже собиралась выходить, когда явственно услышала, как кто-то спросил:
-- Кто там зовет?
Голос был глубокий и хрипловатый, но кто это был, мужчина или женщина, я не могла сказать. Не могла я определить и направления, откуда он послышался, не говоря уже о том, из какой комнаты.
Я вернулась на несколько шагов назад и крикнула еще раз, как можно громче, есть ли кто нибудь в доме. Дойдя до дальнего конца коридора, я постояла минуту в нерешительности перед закрытой дверью. Потом повернула ручку, тихонько приоткрыла щелку и боком скользнула внутрь.
