Север и Юг - Гаскелл Элизабет

− Нужно еще добавить, что они цветут круглый год, особенно на Рождество, и картина будет закончена,− улыбнулся он.

− Нет, − ответила Маргарет раздраженно. − Я не рисую картину. Я пытаюсь описать Хелстон так, как он выглядит на самом деле. Вам не следовало этого говорить.

− Каюсь,− ответил он. − Только ваше описание больше похоже на деревню из сказки, чем из реальной жизни.

− Так и есть, − с горячностью отозвалась Маргарет. − Все другие места в Англии, что я видела, кажутся суровыми и прозаичными после Нью Фореста. Хелстон же похож на деревню из одного стихотворения Теннисона. Но я не буду больше пытаться описывать его. Вы только посмеетесь надо мной.

− Обещаю, что не буду. Но я вижу, вы очень решительны. Тогда расскажите мне о доме, я хотел бы узнать о нем побольше.

− Я не могу описать свой дом. Это просто дом, и я не могу передать его очарование словами.

− Подчиняюсь вам. Вы довольно суровы сегодня, Маргарет.

− Почему?− сказала она, взглянув на него своими большими глазами. − Я не знала, что я такая.

− Потому что я сделал неудачное замечание, и вы никогда не расскажете мне о Хелстоне, ничего не расскажете о вашем доме, хотя мне очень бы хотелось узнать и о том, и о другом, а о последнем особенно.

− Но я и правда не могу рассказать вам о своем доме. Я не думаю, что об этом нужно говорить, и вы знаете это.

− Ну, тогда,− помедлив немного, сказал он, − расскажите мне о ваших занятиях. Здесь вы читаете или берете уроки, — другими словами, совершенствуете свой ум до середины дня. Гуляете до ланча, потом катаетесь в коляске с тетей и чем-то заняты вечерами. Теперь вспомните свой день в Хелстоне. Вы ездите верхом, катаетесь или гуляете?

− Гуляю, несомненно. У нас нет лошади, даже для папы. Он ходит пешком даже к самым дальним своим прихожанам. Прогулки − это прекрасно, и нам было бы стыдно ездить в коляске, а уж тем более ездить верхом.

− Вы много работаете в саду? По-моему, это подходящее занятие для молодых леди в деревне.

− Я не знаю. Боюсь, я не люблю такую тяжелую работу.

− Стреляете из лука, устраиваете пикники, играете в шары?

− О, нет!− ответила она, смеясь. − Папин образ жизни очень скромный. И даже если бы мы устраивали что-то подобное, я сомневаюсь, что присоединилась бы к таким занятиям.

− Понятно, вы не расскажете ничего. Просто скажите мне, что вы не собираетесь делать этого. До окончания каникул, я думаю, я навещу вас и посмотрю, чем вы там заняты.

− Надеюсь, так и будет. Тогда вы сами увидите, как прекрасен Хелстон. Теперь я должна идти. Эдит собирается музицировать, а я достаточно разбираюсь в музыке, чтобы переворачивать для нее страницы. И, кроме того, тете Шоу не понравится, что мы разговариваем.

Эдит играла блестяще. В середине пьесы дверь приоткрылась, и Эдит увидела капитана Леннокса, не решающегося войти. Она прекратила играть и бросилась прочь из комнаты, оставив смущенную и краснеющую Маргарет объяснять удивленным гостям, что заставило Эдит внезапно сорваться с места. Капитан Леннокс приехал раньше, чем ожидалось, или было уже так поздно? Все взглянули на часы, удивились и стали расходиться.

Потом Эдит вернулась, вся светясь от удовольствия, робко и одновременно гордо ведя за собой высокого красивого капитана.

Его брат пожал ему руку, а миссис Шоу поприветствовала его в своей мягкой, радушной манере, однако в ее голосе проскальзывали печальные и даже жалобные нотки − следствие долгой привычки видеть себя жертвой неподходящего брака. Но теперь, когда генерал скончался, у нее была неплохая жизнь, хотя и не без тревог и сожалений. В последнее время миссис Шоу стала опасаться за свое здоровье. У нее появлялся легкий нервный кашель, когда она думала об этом. И некоторые услужливые доктора советовали ей то, о чем она мечтала − провести зиму в Италии. Миссис Шоу, как и большинство людей, временами испытывала сильные желания. Но она никогда не любила что-то делать открыто, согласно своей воле и удовольствию. Она предпочитала поступать по требованию и желанию других и потворствовала себе в этом. Миссис Шоу постоянно убеждала себя, что подчиняется жесткой внешней необходимости, и тогда она могла грустить и жаловаться, хотя каждый раз она делала то, что ей нравилось.

Она начала со вздохом рассказывать о своем вынужденном путешествии капитану Ленноксу. Тот из чувства долга соглашался со всем, что говорила его будущая теща, и незаметно искал глазами Эдит, которая сервировала стол и заказала прислуге самые разные лакомства, несмотря на его заверения, что он поужинал два часа назад.

Мистер Генри Леннокс стоял, прислонившись к камину, забавляясь семейной сценой. Он был очень похож на своего брата, хотя и был единственным некрасивым членом этой необыкновенно красивой семьи. Но его лицо было умным, проницательным и живым. Время от времени Маргарет размышляла, о чем он думает, пока молчит и наблюдает с немного саркастичным интересом за всем, что делают она и Эдит. Впрочем, сарказм был вызван разговором миссис Шоу с его братом, и не относился к девушкам. Напротив, он думал, что приятно видеть двух кузин, занятых сервировкой стола. Эдит предпочла все сделать сама. Она была в хорошем настроении и радовалась, показывая своему жениху, как хорошо она сможет справиться с ролью солдатской жены. Обнаружив, что вода в чайнике остыла, она приказала принести с кухни большой чайник. Эдит приняла его в дверях и пыталась нести, но ей было очень тяжело. Она вошла, отдуваясь, с черным пятном на муслиновом платье и с отметиной от ручки чайника на маленькой белой руке, которую она показала капитану Ленноксу, словно раненный ребенок, и конечно, за этим последовало обычное для такого случая утешение. Маргарет быстро разожгла спиртовку, которая оказалась очень эффективной здесь, но не в кочевом лагере, где Эдит готовилась провести свою замужнюю жизнь.

После этого вечера снова было много суеты, и она закончилась лишь со свадьбой.

Глава II

Розы и шипы

Маргарет возвращалась домой с отцом, который приезжал в Лондон на свадьбу. Ее мать осталась дома по многим причинам, но только мистер Хейл знал истинную. Миссис Хейл решительно отказалась надеть на свадьбу серое сатиновое платье, которое было уже не новым, но еще и не старым, аргументируя это тем, что, если у ее мужа нет денег, чтобы одеть свою жену во все новое, то она не покажется на свадьбе дочери своей единственной сестры. Если бы миссис Шоу догадалась о настоящей причине отсутствия миссис Хейл, она бы подарила ей кучу платьев. Но прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как миссис Шоу была бедной хорошенькой мисс Бересфорд, и она уже забыла все огорчения, кроме роковой разницы в возрасте, о которой она могла распространяться в течение получаса. Ее дорогая Мария вышла замуж по любви за человека с прекрасным характером лишь на восемь лет старше ее. Мистер Хейл был одним из самых очаровательных проповедников, которых она когда-либо слышала, и совершенным идеалом приходского священника. «Что еще может желать дорогая Мария в этом мире, выйдя замуж по любви?» − рассуждала миссис Шоу.

Миссис Хейл могла бы многое на это ответить. Она бы обязательно упомянула серебристо-серое шелковое платье, белую шляпку, еще дюжину нарядов и украшений и сотни вещей для дома.

Маргарет знала лишь, что ее мать не нашла удобным приехать, и в глубине души не сожалела об этом, полагая, что им лучше встретиться в Хелстоне, чем посреди суматохи в доме на Харли-стрит, где ей самой пришлось играть роль Фигаро и быть повсюду в одно и то же время. Маргарет слишком устала от того, что ей пришлось сказать и сделать за последние сорок восемь часов. После всех поспешных прощаний с тетушкой и кузиной она чувствовала себя подавленной, сожалея о временах, которые больше не повторятся, какими бы они не были. На сердце у Маргарет было намного тяжелее, чем она ожидала, хоть она и возвращалась в свой родной дом, — к той жизни, о которой она мечтала долгие годы, пока тоска не притупилась. Она с болью отгоняла воспоминания о прошлом, надеясь на радостное и безмятежное будущее. Наконец ее мысли обратились к настоящему, к ее дорогому отцу, который спал, откинувшись на спинку сиденья. Его иссиня-черные волосы уже начали седеть и падали на лоб редкими прядями. Черты его лица сейчас казались резкими, хотя когда-то они были очень изящными и считались даже красивыми. Во сне лицо старого священника стало безмятежным, но это был скорее отдых после трудов, чем спокойствие того, кто вел жизнь, лишенную тревог. Маргарет была глубоко поражена его изможденным видом и вновь копалась в воспоминаниях о прошлом, чтобы понять, какие страдания точили сердце ее отца.