Трумен Капоте - Один из путей в рай
Мистер Белли подумал: "Ей-богу, славная женщина", а потом сказал это вслух, но тут же пожалел; она, разумеется, спросила, почему он так считает.
- Потому что... Ну, у вас это так мило получилось - насчет парада.
- Вот видите, сколько у нас с вами общего! Ни одного парада не пропускаю, - горделиво объявила она. - Обожаю горны. Я и сама на горне играю, - верней, раньше играла, когда была в "Святом сердце"[* Католическая молодежная организация в США (Примеч. пер.)]. Вот вы говорили... - И она понизила голос, словно тема, которой она собиралась коснуться, требовала торжественного тона. - Вот вы сказали, что любите музыку. А у меня дома - тысячи старых пластинок. Ну - сотни. Папаша, пока не ушел на покой, работал на фабрике грампластинок покрывал пластинки шеллаком. Вы Элен Морган помните? Я от нее с ума схожу, просто обалдеваю.
- О Господи, - шепотом выдохнул мистер Белли. Руби Килер, Джин Харлоу это все были его бурные, но преходящие увлечения. А вот Элен Морган - белесый, как альбинос, призрак, усыпанный блестками, переливающимися в огнях рампы, ох, и любил же он ее!
- А вы тогда поверили? Что она спилась и погибла? Из-за какого-то гангстера?
- Ну, какое это имеет значение! Она была очаровательна.
- Иной раз сижу я одна и чувствую - все-все мне надоело, и тогда я начинаю воображать, будто я Элен Морган. Будто я выступаю в ночном клубе. Это занятно, знаете?
- Знаю, - подхватил мистер Белли; он и сам обожал придумывать разные истории, которые могли бы с ним приключиться, будь он невидимкой.
- Разрешите спросить, - вы мне не сделаете одно одолжение?
- Если смогу - с удовольствием.
Она набрала побольше воздуху и задержала дыхание, будто ныряя в набегающую волну робости, потом, словно выплыв опять на поверхность, сказала:
- Тогда послушайте, как я ей подражаю. И честно скажите мне свое мнение, хорошо?
Она сняла очки. Их металлическая оправа так сильно врезалась ей в переносицу и подглазья, что казалось, рубцы у нее на лице останутся навсегда. Глаза - оголенные, затуманенные, беззащитные - глядели растерянно, словно напуганные внезапной свободой; веки с реденькими ресницами трепетали, как птицы, долго сидевшие в клетке и нежданно-негаданно выпущенные на волю.
- А теперь дайте волю своему воображению. Представьте себе, что я сижу за роялем... Ох, извините меня, ради Бога, мистер Белли!
- Ничего. Забудьте об этом. Итак, вы сидите за роялем.
- Я сижу за роялем, - мечтательно повторила она и, откинув голову, приняла весьма романтическую позу. Потом втянула щеки, рот ее приоткрылся. Мистер Белли тотчас же закусил губу - до того неуместным казалось это чарующее выражение на пухлом, розовом лице Мэри О'Миген. Лучше б оно не появлялось вовсе. Она помолчала, словно пережидая музыкальное вступление, потом: "Не покидай меня, побудь со мною. Ведь мы с тобой одно. Когда ты здесь, вся жизнь озарена тобою. А без тебя так пусто и темно!"
Мистер Белли был потрясен: в точности голос Элен Морган, и голос этот, такой теплый, изысканно-гибкий, нежно вибрирующий на высоких нотах, казалось, был не имитацией, а принадлежал самой Мэри О'Миген, был естественным выражением ее сущности, скрытой от посторонних глаз. Мало-помалу она перестала позировать и теперь сидела прямо, зажмурив глаза: "...Ты так мне нужен! В горе и в тревоге привыкла я всегда к тебе идти. Не покидай меня! Оставленной тобою, к кому, скажи мне, боль свою нести?" Оба они лишь с большим опозданием заметили, что уединение их нарушено. Черной гусеницей подползала похоронная процессия, и все участники ее, подавленные, безмолвные негры, с таким ужасом глазели на белую пару, словно наткнулись на двух забулдыг, задумавших ограбить могилу; все - кроме маленькой девочки: увидев их, она так и закатилась, а потом никак не могла остановиться; ее судорожный, похожий на икоту, смех слышался еще долго после того, как процессия, отойдя на порядочное расстояние, исчезла за поворотом.
- Будь это моя девчонка... - заговорил мистер Белли.
- Ой, до чего мне стыдно!
- Слушайте, будет вам. Ну что тут такого? Это было прекрасно. Я серьезно. Петь вы можете.
- Спасибо, - сказала она и вновь водрузила на нос очки, словно преграждая путь готовым хлынуть слезам.
- Поверьте, я был тронут. Знаете, чего бы мне хотелось? Чтобы вы спели на бис.
Можно было подумать, что она девочка, которой дали воздушный шарик, но не простой, а особенный: он все раздувался и раздувался, пока не взмыл вместе с нею вверх, и она заплясала в воздухе, лишь изредка касаясь земли носками туфель. Потом опустилась на землю, чтобы сказать: - Только не здесь. Может... - начала было она, но тут же опять воспарила и весело закачалась там, наверху. - ...Может, вы как-нибудь позволите мне угостить вас обедом. Уж я соображу вам настоящий русский обед. А потом мы послушаем пластинки.
...Тревожная мысль, подозрение, еще недавно бесплотным призраком проскользнувшее мимо, сейчас надвигалось на мистера Белли с тяжелым топотом; теперь это было налитое жиром существо, поперек себя шире, и мистер Белли уже не мог его отогнать.
- Благодарю вас, мисс О'Миген. Это очень приятная перспектива, - сказал он, но тут же поднялся, поправил шляпу и обдернул пальто. - Если слишком долго сидеть на холодном камне, можно простудиться.
- Когда же?
- Да никогда. Никогда не надо сидеть на холодном камне.
- Когда же вы придете ко мне обедать?
Мистер Белли умел изворачиваться - от этого в немалой степени зависел его заработок.
- Когда вам угодно, - ответил он как ни в чем не бывало. - Только не в самые ближайшие дни. Я работаю в налоговой системе, а вы ведь знаете, каково нам, беднягам, приходится в марте. Вот так-то, - добавил он, снова вытаскивая часы, - пора мне опять запрягаться.
Но не мог же он - право, не мог - просто так взять и уйти, оставив ее сидеть на Сариной могиле. Она заслужила вежливое обращение, хотя бы одними орехами, да и не только: ведь это благодаря ей он вспомнил про Сарины орхидеи, как они съеживались в холодильнике. И вообще она славная. Чтобы совсем чужая женщина оказалась такой симпатичной - небывалое дело. Лучше всего было б сослаться на погоду, но погода не давала никаких поводов для жалоб: облака поредели, солнце светило даже чересчур ярко.
- Становится свежо, - объявил он и потер руки. - Может пойти дождь.
- Мистер Белли! Я хочу вам задать один очень личный вопрос, - заговорила она, отчетливо выговаривая каждое слово. - Мне не хотелось бы, чтобы вы думали, будто я приглашаю к обеду каждого встречного и поперечного. Мои намерения... - Глаза ее блуждали, голос дрожал, словно откровенность эта была лицедейством, требовавшим от нее непомерных усилий. - Поэтому я хочу вам задать один очень личный вопрос: думали вы о том, чтобы снова жениться?
В ответ мистер Белли заурчал - так урчит нагревающийся приемник, прежде чем заговорить; когда же он наконец подал голос, звуки его напоминали атмосферные помехи.
- Что вы, это в моем-то возрасте? Я даже собаку заводить не хочу. Что мне нужно? Телевизор. Ну, пива немножко. Покер раз в неделю. Черт подери! Да кому я, к чертям собачьим, нужен?
Но едва он это сказал, как его кольнула мысль о Ребеккиной овдовевшей свекрови, в прошлом - зубной врачихе, Полине Крэкоуэр, весьма напористой участнице некоего семейного заговора... А Сарина лучшая подруга, настырная "Мышка-Норушка" Поллок? Как ни странно, пока Сара была жива, обожание Мышки-Норушки его забавляло, и при случае он умел им воспользоваться, но после Сариной смерти он в конце концов объявил Мышке, чтобы она ему больше не звонила. (И она заорала в ответ: "Все, что Сара про тебя говорила, чистая правда! Ах ты жирный волосатик, мразь плюгавая!") Ну, а кроме того... Кроме того, есть еще и мисс Джексон! Несмотря на Сарины подозрения, вернее - на твердую ее уверенность, - между ним и симпатичной Эстер, рьяной любительницей кеглей, никогда не было ничего предосудительного, ничего особенно предосудительного. Но он всегда чувствовал - а в последние месяцы окончательно убедился, - что если в один прекрасный день он предложит ей выпить с ним, пообедать, сразиться в кегли... Вслух он сказал:
- Я был женат. Двадцать семь лет. Этого хоть кому на всю жизнь хватит. Но только произнося эти слова, он понял, что именно сейчас у него созрело решение. Да, он непременно пригласит Эстер обедать, потом сыграет с ней в кегли и купит ей орхидею - празднично-яркую пурпурную орхидею с бантом цвета лаванды. А кстати, где проводят молодожены медовый месяц в апреле, самое позднее - в мае? В Майами? На Бермудах? Да, на Бермудах!
- Нет, я никогда не думал об этом. О том, чтобы снова жениться.
Поза Мэри О'Миген выражала напряженное внимание; могло показаться, что она ловит каждое слово мистера Белли, вот только взгляд у нее был отсутствующий, глаза блуждали, словно она, сидя в компании, усердно выискивала какое-нибудь другое лицо, сулящее ей больше надежды. У нее сбежала вся краска с лица, и оно тут же утратило почти всю свою свежесть и привлекательность. Она кашлянула.
