Темное дело - де Бальзак Оноре
На другой день Мишю отправился в Париж, откуда через несколько дней вернулся с четырьмя превосходными лошадьми, купленными для его новых хозяев. Полтора месяца спустя должна была открыться охота, и благоразумие подсказало графине, что буйные охотничьи забавы послужат отвлечением от трудностей, связанных с совместной жизнью молодежи в замке. Но тут случилось одно непредвиденное обстоятельство, удивившее и вместе с тем восхитившее свидетелей этих необычных любовных отношений. Сами того не ведая, братья состязались в проявлениях нежности и внимания к кузине и находили в этом столько духовной радости, что казались вполне довольными. Между ними и Лорансой установились такие же братские отношения, какие существовали между ними двумя. И это было вполне естественно. После столь долгого отсутствия им хотелось присмотреться к кузине, узнать ее поближе, дать ей возможность узнать их, предоставить ей право выбора, причем в этом испытании поддерживала братьев взаимная привязанность, благодаря которой их жизни сливались в одну. Любовь, как и материнское чувство, не делала различия между одним братом и другим. Чтобы их не путать, Лорансе пришлось подарить им разные галстуки: белый старшему, черный младшему. Если бы не полное их сходство, если бы не тождество их жизней, вводившие всех в заблуждение, подобная привязанность могла бы показаться невероятной. Единственным объяснением тут служит непреложность самого факта; он относится к разряду тех, которым начинаешь верить, лишь увидев их собственными глазами, зато, когда увидишь такое явление воочию, оказывается, что легче ему поверить, чем объяснить его разумно. Стоило Лорансе заговорить — и ее слова одинаково отзывались в двух любящих с равной силой и одинаково преданных сердцах. Стоило ей высказать остроумную, забавную или возвышенную мысль — и девушка встречала счастливые взгляды двух мужчин, двое следили за каждым ее движением, двое старались угадать малейшие ее желания и улыбались ей со всегда новым оттенком веселости у одного и нежной грусти у другого. Когда дело касалось их кумира, братья становились такими пленительно-непосредственными, их поступки были в таком согласии с их чувствами, что, по словам аббата Гуже, все это производило впечатление чего-то идеального. Часто, когда надо было, например, что-нибудь принести, когда речь шла об одной из тех мелких услуг, которые с такой радостью мужчина оказывает любимой женщине, старший уступал это удовольствие младшему, а сам обращал на кузину взгляд и трогательный и гордый. Младший считал своим долгом платить тем же. Эта борьба великодуший в области чувства, которое нередко доводит человека до дикой, чисто звериной ревности, вызывало у наблюдавших за ними стариков глубокое недоумение.
Такие мелочи нередко доводили графиню до слез. То, что испытывала Лоранса, можно сравнить только с одним ощущением, правда, достигающим у избранных натур огромной силы: оно станет понятным, если представить себе два прекрасных голоса, вроде голосов Зонтаг и Малибран, слившихся в гармоническом дуэте, или совершенное согласие двух инструментов в руках гениальных исполнителей, когда мелодические звуки проникают в душу, как вздохи одной взволнованной души. Иной раз маркиз де Симез, расположившись в кресле, бросал такой задумчивый и грустный взгляд на брата, в то время как тот шутил и смеялся с Лорансой, что аббат начинал допускать возможность безмерной жертвы со стороны маркиза; но тут же замечал в его глазах вспышку неодолимой страсти, и каждый раз, когда один из братьев находился наедине с Лорансой, он мог считать, что именно он любим.
— Мне кажется тогда, что их уже не двое, а только один, — говорила графиня аббату Гуже, когда он ее расспрашивал о ее чувствах. И аббат понял, что в ней нет и тени кокетства. Лоранса действительно не думала о том, что в нее влюблены двое.
— Но, дорогая моя девочка, вам все же придется сделать выбор, — сказала ей как-то вечером г-жа д'Отсэр, младший сын которой втайне тоже страдал от любви к Лорансе.
— Не омрачайте наше счастье, — ответила она. — Господь убережет нас от нас самих!
Адриена д'Отсэр втайне снедала ревность, но он скрывал свои муки, понимая, как мало у него надежды. Он довольствовался счастьем видеть эту девушку, которая в продолжение нескольких месяцев, пока шла борьба, сверкала полным блеском. Действительно, Лоранса, став кокетливой, старалась, как всякая женщина, которая любима, быть еще привлекательней. Она следовала моде и не раз ездила в Париж, чтобы при помощи нарядов или модной новинки подчеркнуть свою красоту. Наконец, желая предоставить кузенам все преимущества домашнего уюта, которого они так долго были лишены, она сделала из своего замка, невзирая на сетования опекуна, самое благоустроенное жилище во всей Шампани.
Робер д'Отсэр ничего не понимал в этой тайной драме. Он и не подозревал о любви своего брата. Что же касается собственного отношения к Лорансе, то он нередко подтрунивал над ее кокетством, ибо смешивал этот отвратительный недостаток с желанием нравиться; но ему было свойственно ошибаться во всем, что касалось чувств, образованности и вкуса. И как только он выступал в роли человека средневековья, Лоранса сразу же, сама того не ведая, превращала ее в роль «простака»; она смешила кузенов, затевая с Робером споры и шаг за шагом завлекая его на ту зыбкую почву, где, словно в трясине, неизбежно должны завязнуть глупость и невежество. Она была мастерицей по части остроумных мистификаций, которые только тогда и хороши, когда жертва о них не догадывается. Однако, как ни была груба его натура, Робер в те немногие безоблачные дни, которые были суждены этим трем прекрасным созданиям, ни разу не сказал ни Симезам, ни Лорансе того мужественного слова, которое, быть может, помогло бы решить вопрос. Он был поражен искренностью братьев. Робер, конечно, понимал, как страшно женщине дать одному доказательства своей привязанности, отказав в них другому, который будет этим безмерно огорчен; он догадывался, как радовало каждого из братьев все то хорошее, что получал другой, и какой болью это все же отзывалось в глубине их сердец. И по бережности Робера можно судить о полной безвыходности создавшихся отношений, которые, несомненно, удостоились бы особого внимания во времена горячей веры, когда наместник Христа мог вмешаться и, имея перед собою столь редкий феномен, граничащий с самыми непостижимыми тайнами, разрубить гордиев узел. Революция вновь утвердила их сердца в католической вере, и религия придала этому кризису еще большую остроту, ибо величие положений усугубляется величием характеров. Поэтому и супруги д'Отсэры, и кюре с сестрой были уверены, что ни от обоих братьев, ни от Лорансы нельзя ждать чего-либо банального при разрешении этой задачи.
Драма, ревностно охранявшаяся в семейном кругу, где каждый наблюдал ее молча, развивалась так стремительно и в то же время так медленно, она сопровождалась столькими нежданными радостями, маленькими битвами, мнимыми предпочтениями, обманутыми надеждами, мучительными ожиданиями, отложенными на завтра разговорами, молчаливыми признаниями, что обитатели замка словно и не заметили коронования императора Наполеона. Да и сами молодые люди иногда старались забыть о своей страсти и предавались волнующим радостям охоты, которые, утомляя тело, лишают душу возможности странствовать по столь опасным просторам мечты. Ни Лоранса, ни ее кузены и не помышляли о делах, так как каждый день был полон для них животрепещущего интереса.
— Право же, я не решилась бы сказать, кто из наших влюбленных любит сильнее, — заметила однажды вечером мадмуазель Гуже.
В это время в гостиной, кроме четырех игроков, находился один Адриен; он взглянул на них и побледнел. За последние дни лишь одно привязывало его к жизни — радость видеть Лорансу и слышать ее голос.
— Я полагаю, — возразил кюре, — что графиня, как женщина, гораздо непосредственней в своем чувстве.
Несколько минут спустя в гостиную вошли близнецы и Лоранса. Только что были получены свежие газеты. Убедившись в бесплодности заговоров внутри Франции, Англия вооружала Европу против французов. Разгром при Трафальгаре [27] свел на нет один из самых удивительных замыслов, созданных человеческим гением. Наполеон же с помощью этого замысла рассчитывал сокрушить могущество Англии и тем самым отблагодарить Францию за свое избрание на престол. В те дни лагерь в Булони был свернут. Наполеон, численность армии которого была, по обыкновению, меньше, чем у противника, собирался дать бой Европе на тех полях, где он еще никогда не появлялся. Весь мир с нетерпением ожидал развязки этой кампании.
