Тадеуш Бреза - Стены Иерихона
за их нравственную всеядность. "Ну, да хватит! Ничего ведь не бывает в мире без каких-то примесей!"
В дверях он столкнулся с Ельским.
- А, все одни общие рассуждения! - солгал он, отвечая на вопрос, о чем они говорили. И тут он вдруг понял то, что уже давно мучало его. - Одним в жизни достается нравственное чувство, другим-чувство реальности.
И они разошлись: Дылонг, неожиданно открыв, что, может, потому он так глупо вел себя у Кристины, что оба эти чувства попеременно брали в нем верх; Ельский с горечью размышлял о том, что личная жизнь не удается ему, ибо у него нет ни того, ни другого.
- О, это вы! - удивилась ради Говорека и Чатковского Кристина. И, как всегда, в нерешительности, что лучше-то ли что она пригласила Ельского на тот же час, что и их, то ли ч'] о положение Ельского таково, что он может приходить без приглашения. - Кристина решилась на два-одно за другимвосклицания: - Какой сюрприз! Ждем! Ждем!
А они словно только и дожидались этого, чтобы подняться.
- Значит, до вечера, - прощалась она с Чатковским. - Я буду!
И несколько раз кивнула головой. Да, да! Дабы специально удостоверить, будто это и не было ясно само собой, что она воспользуется приглашением Штемлеров.
- Он тоже идет! - похвалил Говорека Чатковский.
Как-никак это было известное признание света! Большой прием, будет вся плутократия, которая поддерживала мир науки и искусства. Самые дорогие кисти, академические кресла, главные редакторы, директора театров, одна кинозвезда, вся в бриллиантах, может, один чрезвычайный посол, наверняка несколько министров, в том числе парочка бывших, множество советников из министерства иностранных дел, аристократический кружок, группа из наблюдательных советов и-молодежь. Но и они-все только самые избранные, из литераторов никого без премий, живопись, музыка, архитектура-все имена, связанные с какиминибудь важными событиями: если уж молодой адвокат-то после шумного процесса, если чиновник-так уж правая рука министра, если ученый-хотя и редко, то по меньшей мере доцент, с торговцами еще сложнее; инженер, служащий-таких уже нет.
- Очень рада. - Кристина пожала руку Говореку, будто поздравила того с повышением.
Он никто! Но у Штемлерихи прекрасный нюх, промелькнуло у нее в голове, видно, кем-то станет! В организации поговаривают, что после завоевания власти он будет генеральным прокурором, он и без политических перемен мог бы сделаться сегодня прокурором апелляционного суда. В министерстве его даже уговаривали. Может, что с этим назначением! Ибо госпожа Штемлер не любила ждать, когда у ее гостей засияет нимб вокруг головы. Слава, которая только-только собирается разгореться, не в ее вкусе. Она поддерживала готовые изделия, пользующиеся популярностью. Но Говорек объяснил свое приглашение самым простым образом. Он дружен с дочерью Штемлера, с Бишеткой.
- А! - воскликнула Кристина и обвела глазами всю комнату, от потолка до пола, словно провожая взглядом падающий метеорит. Да! Ведь были же еще две барышни с их романами. О нем они и не вспоминали. Это знаменательно. Ведь до того, как только вокруг одной из них начинал вертеться кто-нибудь достойный, они всякий раз хоть словцом проговаривались. Какой снобизм при их-то слабых нервах.
- Вы непременно приходите! - Говорек все еще смотрел на нее, сбитый с толку ее восклицанием. Она старалась теперь как-то сгладить неприятное впечатление. - Дом стоит того, чтобы познать его.
Чатковский засмеялся.
- Наполовину французский салон, наполовину кафе. Что-то среднее между компанией в кафе "Земянское" и раутом в Замке1.
Ельский никак не мог дождаться, когда они уйдут. В разговор он не вступал.
- Вы тоже будете? - спросили они.
Он кивнул.
- Он для того и существует, - рассмеялась Кристина, - чтобы всюду бывать.
Наконец они остались одни, Ельский протянул к ней руки.
- Вы голодны? - поинтересовалась она и сунула ему тарелочку с тортом. И, глядя на вторую его руку, которой тоже следовало найти занятие, сказала: - Сейчас вам будет чай.
Она засуетилась, лишь бы Ельский подольше стоял вот так, с чашкой на блюдечке в одной руке, с тарелочкой в другой, широко расставив руки, балансируя, чтобы ничего не уронить, - принятый приветливо, окруженный заботой, но, правда, все по-товарищески.
- Что же вы поделывали? - начала она разговор.
Посмотрела на сигарету, подула на нее, чтобы та получше разгорелась, взглянула Ельскому прямо в глаза. Они вмиг вспыхнули, а Кристина принялась изучать эти огоньки-то на кончике сигареты, то в глазах Ельского.
Ельский молчал. Вздохнул. Она вовсе и не намеревалась держать его на расстоянии и тем досадить ему. И все же, если ей надо было о чем-нибудь его попросить, обычно так и начиналось.
Никаких ласк, ибо они доводили ее-еще до того, как ей удавалось добиться чего-нибудь, - до бешенства: ей представлялось, она сама себя ими унижает.
- Нам нужны деньги. - И она фыркнула, недовольная тем, что подобных полезных вещей вечно не оказывается под рукой, когда в них возникает потребность.
У Ельского на кончике языка уже вертелась фамилия знаменитого председателя наблюдательного совета концерна "Голиаф", о котором он точно знал, что тот недавно дал партии около двадцати пяти тысяч. Но Ельский вовремя сдержал себя, ограничившись намеком.
- Я слышал о весьма весомых свидетельствах признания. От них не осталось ни гроша?
Кристина нервно взбила челку.
- Это совсем другое дело, - буркнула она. - Речь идет о сумме, которую мы хотим израсходовать неофициально. Это связано с Папарой.
Ельский улыбнулся.
- Подарок на именины.
Она хотела запротестовать, но промолчала. Что толку объяснять, и так ничего даже близкого к правде сказать она не может.
Пусть думает, что подарок.
- Что-то в этом роде, - неохотно согласилась она.
По ее тону он тотчас же догадался, что это не так. У него не было желания притворяться, что он ей поверил.
- А хоть бы и не на это, - проворчал он. - Мне-то какое дело.
Но едва он успел закрыть рот, как им завладели совсем иные чувства. С государственной точки зрения, рассуждал он, движение можно рассматривать как своего рода опыт. Ставят его в малых масштабах и исследуют силу взрыва. Потом его соответствующим образом препарируют и делают государству инъекцию-словно укол мышьяка страдающему малокровием. Да, метод, конечно, сложный, но эффективный. Однако то, что помотает государству выздороветь, для отдельного человека может оказаться смертельным. Только бы не Кристина!
- А много ли нужно этих денег на подарок юбиляру? - спросил он с ехидством.
И тут только она сообразила, что и сама еще не знает. По глазам Ельского ничего нельзя было понять. Уж не издевается ли он над ней, злясь, что движение так ее захватило? Никогда не следует никого подпускать к себе слишком близко, теряешь свободу! И дышать-то рядом с этим Ельским тяжело, можно задохнуться от его похвал и ревности. При нем сердце то и дело начинает колошматить, да вот только уж не от нежности.
- Бог ты мой, - вздохнула она. - Да разве я знаю, сколько надо! - И злясь на Ельского, который вместо того, чтобы помочь, лишь еще больше запутывает дело, добавила: - Не все ли вам равно, тысячу или пять! Это одних нас касается. И того, к кому мы пойдем. Соблаговолите только подсказать какой-нибудь адрес, лицо...
- Пять, пять! - забормотал Ельский. Когда кто-нибудь не понимал таких простых вещей, Ельский, стыдясь за него, начинал путаться, беситься и отчаиваться, и тут единственное, чего он не в состоянии был втолковать Кристине, так это самоочевидного. - Пять, пять! - повторял он упрямо. Сотен или тысяч? К чему вам беспокоить какую-нибудь акулу, коли вам надо несколько сот злотых. Ступайте к какому-нибудь вашему единоверцу поплоше, да хоть к первому попавшемуся лавочнику. Оставьте в покое акулу до более серьезного случая.
- Этот-то и есть очень серьезный! - изрекла Кристина пророческим тоном.
- Но сумма-то какова? Тоже серьезная?
- Минутку, минутку. - Кристина разволновалась, догадавшись, как ее подсчитать. - Речь идет о том, чтобы отправить кое-кого за границу. К тому же надолго.
Ельский удивленно посмотрел на нее.
- На полгода. Ну нет, на пять месяцев! - тут же спохватилась она.
- Прекрасная цель! - похвалил Ельский.
И искренне. Поначалу ему всегда представлялось, что деятельность полулегальных политических организаций сводится к одним преступлениям. Как бы благородны ни были их конечные цели, что ему до того: во всем этом движении его интересовала лишь Кристина и тревожило только то, что партия может втянуть ее в какое-нибудь грязное дело.
Ну значит, не сейчас! - облегченно вздохнул он. Полгода за границей! Что бы это такое могло быть? Для политических контактов чересчур долго, а если у кого земля под ногами горит, то слишком мало. Зато в самый раз, если это какая-нибудь переподготовка, курс чего-нибудь. Он раздумывал с минуту. Речь, конечно же, об учении, решил он. И успокоился.
