Ксения Велембовская - Дама с биографией
— Как ты думаешь, с Нонной не могло случиться что-нибудь ужасное?
— Успокойся, Лю, — шепнул он в ответ. — Скорее всего, она уже давно дома. Твоя подруга Заболоцкая всегда была довольно-таки взбалмошной, экзальтированной особой.
Его замечание поразило: неужели он еще помнит Нонкину фамилию? — и вместе с тем сразу же навело на мысль, что та сбежала из-за Марка.
Больше Люся уже не озиралась по сторонам, но, возвращаясь к машине под руку с Марком позади деловой, торопливой молодежи, все равно думала о Заболоцкой, теперь уже переполненная возмущением: как можно сбежать с похорон? Бросить подругу в такой тяжелый день? Какая же она все-таки эгоистка! Старая психопатка! Изображает из себя супернезависимую личность, с гордым видом заявляет, что ей абсолютно по барабану, как она выглядит и сколько весит, а стоило появиться Марку, и она, как самая примитивная баба, в панике пустилась в бега. Испугалась, что он узнает в толстой, неухоженной тетке с редкими желтыми зубами свою юную пассию с Центрального телевидения.
Поначалу не укладывающееся в голове поведение Заболоцкой могло иметь еще и иную, не только чисто бабскую мотивацию. Страшно принципиальная и нетерпимая, поскольку ей, одинокой, нетрудно себе это позволить, она могла взбеситься из-за того, что «Люська» с ходу не послала «подонка» Марка куда подальше, не затолкала его вместе с букетом обратно в «лексус» и не помчалась вдогонку за лучшей подругой… Еще чего! Не хватало только в угоду Заболоцкой устраивать скандал на похоронах матери. На глазах у Лялькиных коллег и под прицелом камеры. И вообще, как можно послать человека, который бросил все свои дела, а дел у него, надо думать, навалом, и прилетел, чтобы разделить их с Лялей горе, поддержать в трудную минуту?
Марк галантно распахнул дверцу машины, и Люся опустила глаза, чтобы не выдать свои неожиданные, несвоевременные женские мысли: если кому-то возраст и пошел на пользу, так это Марку. То ли раньше глаза ей застилала ненависть, то ли ему так шел его черный наряд, но сегодня он смотрелся потрясающе. Смазливый принц с годами превратился в красавца-короля, мужчину той редкой благородной внешности, что почти не встречается на российских просторах, где всю приличную публику давно загнали за Можай.
Усевшись на заднем сиденье королевского «лексуса», она со вздохом покачала головой: кто бы мог подумать, что ее безумный, изначально обреченный на крах роман с артистом М.С. Крыловым получит столь цивилизованное продолжение?
По крайней мере, со стороны — что очень немаловажно для брошенной женщины — их отношения с Марком выглядели исключительно цивилизованно. И на похоронах, и на поминках, устроенных Лялей в отдельном кабинете тихого элитного ресторана на Остоженке, Марк вел себя как бывший муж, который испытывает к экс-жене самые теплые, дружеские чувства. Но больше всего подкупило его подчеркнуто уважительное на публике отношение к Нюше, которую он, ни разу не сбившись, почтительно называл Анной Григорьевной.
Вообще, если бы не присутствие Марка, то поминки по Нюше легко могли превратиться в вечер, посвященный актрисе Ольге Кашириной: из всех Лялькиных чрезвычайно занятых знакомых на Остоженку сумели приехать лишь те, кто при жизни Нюшу не знал.
Первым взяв слово, «по старшинству», как с печальной иронией объявил он молодежи, Марк в этом своем слове вроде бы ничего особенно оригинального не сказал, назвав Анну Григорьевну человеком удивительной души, глубоко порядочной, отзывчивой, доброй женщиной, которая воспитала прекрасную дочь и замечательную внучку, но кто из присутствующих сказал бы лучше? Зато потом, когда все выпили не чокаясь, расслабились и за столом начался оживленный гур-гур, не имеющий никакого отношения к покойной, он, типично мужским жестом придерживая ладонью темный галстук, поднялся снова. Молодежь разом затихла.
— Представьте себе, друзья, такую картину. Голодный, вконец умотанный артист — утром репетиция, днем съемка, вечером спектакль — дождливой ночью плетется домой… — «Умотанный артист» тяжело вздохнул и, мгновенно расправив поникшие плечи, сделал счастливо-изумленное лицо. — А дома — скатерть-самобранка! Великолепный студень, умопомрачительные пирожки с капустой, рыба под маринадом, огурчики домашнего засола. Дары Анны Григорьевны. Моей замечательной, трогательно заботливой тещи. Но не хлебом единым ограничивалась ее удивительная обо мне забота. Чтобы зять не замерз в суровом московском климате, к Новому году моя дорогая теща регулярно преподносила мне собственноручно связанные шерстяные носочки. Признаться, я плохо представлял себе, куда бы мог отправиться в пестрых вязаных носках, — по-доброму пошутил он, — тем не менее, согласитесь, такая забота дорогого стоит! У Анны Григорьевны было поистине золотое сердце. Пусть земля ей будет пухом!
Непьющий Марк, лишь пригубив белого вина из бокала, откинулся на спинку стула и, по-актерски умело удерживая всеобщее внимание, продолжил делиться своими, как он выразился, очень симпатичными воспоминаниями об Анне Григорьевне.
С ума сойти! Он помнил такие подробности, которые полностью стерлись из Люсиной памяти, и она подумала, что, может быть, он и правда не кривил душой, когда, впервые прикатив на дачу, доверительно сообщил Зинаиде, что с Людмилой Сергеевной связаны самые лучшие годы его жизни. Потрясли и его неожиданные «зять» и «теща». Возможно, то были всего лишь фигуры речи, работавшие на образ отца благородного семейства, интеллигента, респектабельного мужчины, мэтра, наконец, в котором известный продюсер решил предстать перед молодыми коллегами по творческому цеху. А может быть, и нет. Продвинутый Марк мог говорить на языке современной молодежи.
Действительно, чего особенно мудрить? — отвернувшись от него, усмехнулась Люся. Ведь по нынешним вольным временам их любовь с Марком, вместившая мильон ее терзаний и страданий, ссоры с матерью, незаконного ребенка, стыд, ревность и бешеное разочарование, называлась бы просто «гражданский брак».
Спешивший на самолет продюсер уехал с поминок первым. Без него бывшей «жене» сделалось одиноко в компании чужих людей, уже прилично подвыпивших и переключившихся на громкое обсуждение скандально гламурных новостей.
Вспоминая в метро, что и как сказал напоследок Марк, она всю дорогу мучилась: неужели, молодая и глупая, она не разглядела чего-то очень важного, определяющего в красавчике, которого любила больше жизни, не сумела по достоинству оценить его человеческую суть?
— Восемь лет назад я тоже похоронил мать, — признался он в своем последнем слове, и его глаза затуманились слезами. — А пятью годами ранее — отца. Мне очень хорошо знакомы чувства, переживаемые сейчас Людмилой Сергеевной и Лялечкой. Девочки, — ласково коснувшись Люсиного плеча, обратился он через стол к дочери, — пожалуйста, наберитесь мужества и терпения. Потому что только время способно сделать вашу боль менее острой…
