Алексей Колышевский - Секта-2
История, с которой Насте пришлось иметь дело, меж тем продвигалась вперед, но как только дошло до рождения того, о чьем имени можно было бы догадаться, так сказать, с закрытыми глазами, работа над книгой застопорилась. Настя принялась спорить с Проданом и, едва удерживая себя от большей резкости, высказала свои сомнения в правдивости такого начала биографии человека, с рождения которого для многих на этой земле началось новое летоисчисление. Продан же насупился, мгновенно поставил ее на место (это получалось у него мастерски, видимо, сказывался большой опыт руководства людьми) и заявил, что подобную выходку он терпит от нее в первый и последний раз. Настя вынуждена была извиниться, но в тот же вечер провела в церкви перед распятием особенно много времени.
– Господи, – молилась она, и горькие слезы текли по ее щекам, оставляя извилистые, словно речные русла, следы. – Помоги мне, ибо я запуталась и страдаю. Я делаю что-то противное моей природе, меня заставляют хулить тебя и поносить так, словно ты вновь, как и две тысячи лет назад, явился в мир, который распял тебя с ревом и проклятьями. Этот Продан напоминает мне первосвященника Киафу, так и не понесшего заслуженного им наказания при жизни. Господи, дай мне возможность поквитаться за честь твою, за доброе твое имя, которое этот циничный мерзавец решил смешать с грязью. Его вера, построенная на эгоизме, бесчеловечна. Каббалистам не нужен Бог, чтобы ему молиться, им нужен рог постоянного изобилия, а его может дать только Сатана. Я не хочу служить Люциферу, так сделай меня оружием в твоих руках, Господи!
IIIМушерацкий, замаскировавшийся под пьянчужку, поджидал ее во дворе. Он служил долго, относился к своей работе с любовью и часто переживал, что, заседая в высоких кабинетах, почти не имеет возможности поработать «на земле». После полученного от Председателя задания он, словно Феникс, возродился и угодил в объятья Мельпомены. В операцию «Копье» был посвящен столь узкий круг лиц, что некоторые задания, требовавшие работы с основными фигурантами, Мушерацкий выполнял лично. Для этого он привез с дачи свой старый гардероб, предметы которого, бывало, использовал, еще будучи лейтенантом госбезопасности во время учений, когда одни курсанты школы КГБ, по легенде – диверсанты в тылу врага, удирали от других, находящихся в роли преследователей. И вот теперь он сидел возле Настиного подъезда, одетый в дурацкий пиджак, явно с чужого плеча и сильно не по росту, настолько, что рукава пиджака заканчивались где-то посередине между локтями и запястьями. Генерал расположился на лавочке и тщательно «косил» под безобидного московского забулдыгу. Помимо пиджака, чья ткань напоминала рыбью шкуру, были на чекисте коричневые запыленные брюки, ботинки с отстающей местами подошвой и сильно стоптанными вовнутрь каблуками, а из-под пиджака выглядывала застиранная рубашка-поло со шнуровкой по вороту и английской надписью «Я люблю делать это», а что именно «делать», было как-то непонятно. В руках перевоплотившийся чекист имел цветастый и пестрый, словно лоскутное одеяло, журнальчик, с обложки которого дерзко смотрела на этот непростой мир какая-то поп-звездулька в леопардовом трико. Увидев Настю, он поднялся, журнальчик бросил на лавку звездулькой вниз, и Настя машинально отметила про себя, что заднюю обложку украшает реклама каких-то роскошных мужских часов. Переведя взгляд на лубянского своего знакомца, она ничуть не удивилась его обноскам, расценив их как вполне удачный камуфляж. Вот только часы Мушерацкий снять не то позабыл, не то оставил их преднамеренно, и они, как две капли воды схожие со своим рекламным изображением в лежащем на лавочке глянцевом журнале, так и сверкали на его запястье, которое не в силах был прикрыть короткий пиджачный рукав.
– Вы? Какими судьбами? Вот уж не чаяла вас вновь увидеть. Что с вами произошло? Вы актер-любитель и с репетиции ушли, не сдав реквизит в костюмерную? – Настя закидывала его вопросами, а сердце ее трепетало: «Снова он появился в моей жизни. Неужели все-таки мы с Ромой попали в большую игру?!»
– Простите за этот маскарад. – Он наклонил голову вперед, получилось немного похоже на легкий извинительный поклон. – Но я решил все обставить так, чтобы предстать инкогнито. Переоделся вот, – он с явным неудовольствием поглядел на свои отчаянно просящие каши башмаки, – переобулся, машину не брал, приехал на метро. Журнал купил модный, отродясь таких не читал. Пишут в нем всякую ахинею, не пойми на кого рассчитанную. По-моему, надо быть законченным кретином, чтобы читать подобное. Сразу видно, что до вашего уровня писакам из этого журнала – как рукой до звезд, не дотянуться. Хотя, конечно, те издания, в которых вы работали, были не чета этому убожеству. Вы, как я вижу, с работы? Устроились по прежнему профилю? Где можно будет теперь почитать заметки журналистки Кленовской?
Мушерацкий вдруг напомнил Насте школьный математический задачник, в котором ответы напечатаны на последней странице. Он явно показывал ей своим тоном, что обо всем прекрасно знает: и о том, что нигде никаких ее заметок прочесть нельзя, и о том, с какой такой работы она возвращается, – но Настя приняла его игру, присела и тем вынудила генерала опуститься рядом. Так они и сидели на лавочке возле Настиного дома, и девушка, стараясь не выдавать своего чрезвычайного внутреннего напряжения, ожидала первых слов Мушерацкого. А чекист как ни в чем не бывало продолжал что-то говорить, все больше о всякой ерунде, не поднимаясь выше уровня рассуждений о погоде и каком-то недавно вышедшем кинофильме, щедро разрекламированном, но при этом, с точки зрения генерала, совершенно бестолковом.
– Да что говорить! Было ведь кино советское, вот это было да-а. А сейчас? Сплошная ерунда, вроде этого журнала, и плагиат на Голливуд, причем убогий. Вы бы зашли во ВГИК, где режиссеров, по идее, готовят, актеров, сценаристов… Да там же одни педерасты! Что они снять-то могут, что придумать?! Они думают не головой, а задницей, вот и выходит у них все через это самое место, вот и загаживают людям мозги. Какая страна, такое в ней и кино. Никудышное. Вы со мной не согласны, Настя?
– У вас есть сигарета? – неожиданно спросила она, но Мушерацкий, разумеется, был спортсменом и никаких сигарет не признавал. – Вы что же, контролируете искусство? Откуда такая осведомленность о ВГИКе?
Он заметно посерьезнел:
– Мы-то контролируем, а что толку? Мы лишь можем констатировать то, что и так очевидно. Можем строить прогнозы, они как раз не так очевидны, но это неплохо, потому что в прогнозах этих нет ничего хорошего. Страну, Настя, ожидает гибель, а потребителям эрзацев, выпускаемых педерастами, нет до этого никакого дела. Они просто не хотят об этом слушать, не хотят этого видеть… Кто-то стоит за всем этим массовым мозговым разжижением, и мы знаем, кто именно, но привлечь этих людей по закону, как бывало раньше, с формулировкой «за идеологическую диверсию», сейчас не удастся. – Он вздохнул. – Играем в демократию. Знаете, я пришел к вам не как лицо официальное, а просто как один думающий человек к другому думающему человеку, поговорить. Представьте себе, что поговорить мне не с кем.
