Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
Позднее, когда Рудольф поинтересовался, почему она раньше не сказала ему об этом, Джин не ответила на его вопрос прямо.
— Я ненавижу разговоры о деньгах, — сказала она. — В нашей семье только о них и говорили. Уже в пятнадцать лет я пришла к выводу, что деньги растлевают душу, если думать о них все время. Я ни разу не приезжала домой на летние каникулы с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. После окончания колледжа я не потратила ни одного цента из оставленных матерью денег. Я разрешила отцу и брату пустить их в дело. Они хотят, чтобы я позволила им распоряжаться доходами с моего капитала, когда я выйду из-под их опеки, но их ожидает большой сюрприз. Они постараются надуть меня при первой возможности, а я не хочу, чтобы меня надували. И уж тем более они.
— Хорошо, ну а что ты собираешься делать с этими деньгами?
— Ты будешь распоряжаться ими в моих интересах, — сказала она, но тут же поправилась: — Извини, в наших. Делай с ними все, что сочтешь нужным. Но только не говори со мной об этом. И не трать их на то, чтобы превратить нашу жизнь в ленивое, роскошное бесполезное существование.
— Между прочим, последние несколько недель мы живем довольно роскошно, — заметил Рудольф.
— Мы тратим твои деньги, заработанные твоим собственным трудом. К тому же это медовый месяц, а не настоящая жизнь, — возразила Джин.
В отеле в Риме Рудольфа ожидала телеграмма от Брэдфорда Найта: «Твоя мать в больнице тчк Доктор опасается ей осталось недолго тчк Полагаю тебе нужно срочно вернуться».
Рудольф протянул телеграмму Джин. Они только что сдали паспорта администратору и еще стояли в вестибюле. Джин молча прочла телеграмму и вернула ее Рудольфу.
— Надо выяснить, если ли вечером рейс в Нью-Йорк, — сказала она. В отель они прибыли, когда было уже почти пять часов.
— Нет, — сказал Рудольф. — Мы не будем выяснять, есть ли вечером рейс. Старухе не удастся вытащить меня из Рима сегодня. Полетим завтра. Один день поживем для себя. Мать продержится до моего приезда. Она ни за что на свете не лишит себя удовольствия умереть на моих глазах.
7
Стоило ему в Генуе вновь подняться на борт «Эльги Андерсон», как он тотчас понял, что его ждет стычка с Фальконетти.
Фальконетти, здоровенный бугай, с красными, как ветчина, ручищами и маленькой, похожей на редьку головой, в свое время отсидел срок за вооруженное ограбление, а на судне держал в страхе всю команду. Он передергивал в карты, но, когда однажды смазчик из машинного отделения уличил его в этом, Фальконетти, пока остальные матросы, находившиеся в кубрике, оттаскивали его, чуть не задушил беднягу. Он взял за правило в начале каждого рейса, придравшись к какому-нибудь пустяку, жестоко избивать нескольких матросов, чтобы ни у кого не оставалось сомнения, кто хозяин в кубрике. Когда он сидел там, никто не осмеливался прикоснуться к радиоприемнику, и все, нравилось им это иди не нравилось, слушали те передачи, которые выбирал Фальконетти. В команде был один негр, по имени Ренвей, который, завидев входящего Фальконетти, тотчас выбирался из кубрика. «Я не намерен сидеть в одной комнате с черномазым, — объявил Фальконетти, впервые увидев Ренвея в кубрике. Ренвей промолчал, но не двинулся с места. — Эй, черномазый, ты что, оглох?» — сказал Фальконетти, подошел к нему, схватил под мышки и, донеся до двери, шваркнул о переборку. Никто ничего не сказал и не сделал. На «Эльге Андерсон» каждый заботился лишь о себе.
Фальконетти занимал деньги у половины команды. Теоретически он брал в долг, но никто не надеялся получить их обратно. Когда кто-нибудь отказывался дать ему пять — десять долларов, он вначале никак на это не реагировал, но дня через два-три обязательно затевал драку, и потом люди ходили с подбитым глазом, сломанным носом или с выбитыми зубами.
Фальконетти ни разу не затевал ссор с Томасом, хотя был намного крупнее его. А Томас не напрашивался на неприятности и сторонился Фальконетти, но, хотя он вел себя спокойно и держался особняком, в нем было нечто такое, что заставляло Фальконетти выбирать жертвы попроще.
Однако в первый же вечер после отплытия из Генуи, когда Томас с Дуайером вошли в кают-компанию, Фальконетти, сдававший в это время карты, сказал:
— А, вот и наши любовнички! — И чмокнул губами, изображая поцелуй.
За столом рассмеялись, так как было опасно не смеяться шуткам Фальконетти. Дуайер покраснел, а Томас спокойно налил себе кофе, взял лежавшую на столе газету и принялся читать.
— Вот что, Дуайер, — продолжал Фальконетти, — хочешь, я буду твоим импресарио? Домой мы вернемся еще не скоро, и многие из наших парней могли бы воспользоваться твоими услугами в часы одиночества. Так ведь, ребята?
Томас как ни в чем не бывало читал и пил кофе. Он чувствовал на себе умоляющий взгляд Дуайера, но, пока дело не зашло слишком далеко, он не собирался лезть в Драку.
— Какой смысл ублажать кого-то задаром, когда на этом можно хорошо подзаработать и к тому же осчастливить многих, — не унимался Фальконетти.
— Я буду брать с тебя десять процентов, как обычный голливудский агент. Что ты на это скажешь, Дуайер?
Дуайер вскочил на ноги и выбежал из кают-компании. Матросы за столом снова рассмеялись. Томас продолжал читать, хотя у него дрожали руки. Он должен сдерживать себя. Если он изобьет такого верзилу, как Фальконетти, который в течение нескольких лет терроризировал всю команду, матросы могут заинтересоваться им и тем, откуда он научился так драться, и наверняка кто-нибудь вспомнит, что когда-то видел его на ринге. А в портах полно всякого сброда и прихлебателей, готовых броситься к гангстеру поважнее с такой новостью.
— Эй, любовничек, — Фальконетти снова влажно чмокнул губами, — неужто ты допустишь, чтоб твой приятель одиноко уснул в слезах?
Томас аккуратно свернул газету и положил ее на место. Затем, держа в руке чашку с кофе, медленно двинулся через кубрик, Фальконетти следил за ним из-за стола улыбаясь. Томас выплеснул кофе ему в лицо. Фальконетти даже не пошевельнулся. В кубрике повисла мертвая тишина.
— Если ты еще так же чмокнешь губами, — сказал Томас, — каждый раз, как я буду проходить мимо тебя, ты будешь получать по зубам. И так до самого Хобокена.
Фальконетти встал.
— С тобой хоть на край света, любимый, — сказал он и снова чмокнул.
— Я жду тебя на палубе, — сказал Томас. — Одного.
— А мне помощь не нужна, — ответил Фальконетти.
Томас повернулся и пошел на корму. Там хватит места для драки. Не стоит схватываться с таким здоровяком, как Фальконетти, в тесном кубрике.
