Джоди Пиколт - Хрупкая душа
Он вернулся к столу защиты.
— Говоря «ошибочное рождение», мы, дамы и господа, утверждаем, что все дети должны быть идеальными. А Уиллоу О’Киф родиться идеальной не повезло. Но я ведь тоже не идеален. И мисс Гейтс. Даже судья Геллар не идеален, хотя, признаться, чертовски к идеалу близок. Я даже рискну предположить, что у всех вас есть некоторые изъяны. Поэтому я прошу вас серьезно задуматься, прежде чем принимать решение. Задумайтесь об этом «ошибочном рождении» и сделайте верный выбор.
Едва он уселся, встала Марин Гейтс.
— Занятно, что мистер Букер упомянул о возможности выбора, поскольку именно такой возможности Шарлотте О’Киф не дали.
Она стояла за спиной Шарлотты. Та не поднимала головы.
— Это дело лишено религиозной подоплеки. Оно не имеет никакого отношения к абортам и правам инвалидов. Оно не ставит под сомнение любовь Шарлотты к дочери. Все те вопросы, которые, подняла сторона защиты, никоим образом не связаны с сутью нашего дела. Она проста и ясна: выяснить, достойно ли позаботилась о своей пациентке доктор Пайпер Рис.
Но даже сейчас, выслушав стольких свидетелей, я бы и сама не смогла ответить на этот вопрос. Даже если бы я встревожилась, глядя на тот первый ультразвук, то все равно посоветовала бы подождать развития событий — и результат ничуть не изменился бы. Но я уберегла Шарлотту от нескольких месяцев беспокойства. Кто же я тогда получаюсь — хороший врач или небрежный? Возможно, я действительно строила предположения исходя из личного знакомства с ней и с другими пациентками таких вольностей я бы себе не позволила. Возможно, я действительно должна была внимательнее искать знаки грядущей беды.
И тогда, возможно, повестка в суд не стала бы для меня таким потрясением.
— Вы выслушали все доводы. Вы узнали, что аномалия, выявленная УЗИ на восемнадцатой неделе, требовала дальнейшего обследования. Даже если врач не знала, о чем именно сигнализирует эта аномалия, она должна была углубиться в этот вопрос и всё выяснить. Но Пайпер Рис попросту не стала этого делать. А такая оплошность медика, дамы и господа, называется врачебной ошибкой.
Она подошла ко мне.
— Уиллоу, родившаяся вследствие этой ошибки, всю жизнь будет нуждаться в особом уходе. Это дорого, это серьезно, это больно. Потребности не исчезают, они накапливаются, они наносят новые травмы. Они угнетают. Они обостряются с возрастом. Ваша задача сегодня заключается в том, чтобы обеспечить Уиллоу счастливую, полноценную жизнь. Сделают ли ей все необходимые операции? Купят ли нужное оборудование? Обследуют ли ее квалифицированные врачи? Сможет ли она и дальше ходить на физиотерапию и пользоваться качественными костылями — за которые, напомню, платит сама семья, давно застрявшая в долговой яме? Решать вам. Сегодня вы можете сделать выбор, которого не было у Шарлотты О’Киф.
Судья что-то сказал присяжным, и люди потянулись к выходу. Роб подошел к ограде, разделявшей основное помещение и галерку, и обнял меня за плечи.
— Ты как?
Я попыталась ему улыбнуться.
— Спасибо, — сказала я Гаю Букеру.
— Пока еще не за что, — отозвался он, запихивая блокнот в портфель.
Шарлотта
— У меня от тебя голова кружится, — сказал Шон, когда я вошла в конференц-зал.
Амелия сновала взад-вперед, запустив руки в копну своих встопорщенных волос. Заметив меня, она обернулась.
— Я тебе вот что скажу, — затараторила она. — Я знаю, что ты хочешь меня убить, но это будет не самый разумный поступок в здании суда. Тут же, понимаешь, копы повсюду, да и папе придется тебя арестовать…
— Я не собираюсь тебя убивать, — сказала я.
Она остановилась.
— Нет?
Почему я раньше не замечала, какой красавицей выросла Амелия? Огромные миндалевидные глаза под идиотской челкой. Естественный румянец на щеках. Аккуратный ротик бантиком, маленькая котомка с секретами. Я поняла, что она не похожа ни на меня, ни на Шона. Больше всех она была похожа на тебя.
— Твои действия… Твои слова… Я могу их объяснить.
— Я просто не хочу ехать в Бостон! — брякнула Амелия. — В эту дурацкую больницу. Вы меня оттуда не заберете.
Я перевела взгляд на Шона, потом снова на тебя.
— Пожалуй, не стоило принимать это решение, не посоветовавшись с тобой.
Амелия недоверчиво прищурилась.
— Ты, возможно, и злишься на нас, но на самом деле ты пообещала Гаю Букеру выступить на суде не поэтому, — продолжала я. — Мне кажется, ты просто хотела защитить свою сестру.
— Ну, — протянула Амелия, — наверное.
— Как же я могу злиться на тебя, когда ты поступаешь точно так же, как я?
Амелия кинулась мне в объятия с ураганной силой.
— Если мы победим, — пробормотала она, уткнувшись мне в грудь, — вы купите водный мотоцикл?
— Нет! — в один голос ответили мы с Шоном.
Он встал, не вынимая рук из карманов.
— Если ты выиграешь этот суд, я бы хотел вернуться домой насовсем.
— А если проиграю?
— Ну, тогда я все равно хотел бы вернуться домой насовсем.
Я поглядела на него поверх макушки Амелии.
— Умеешь ты торговаться, — сказала я с улыбкой.
По пути в Диснейленд, дожидаясь самолета, мы перекусили в мексиканском ресторанчике в аэропорту. Ты заказала кесадилью, Амелия — буррито. Я выбрала тако с рыбой, а Шон — чимичангу. Даже неострый соус показался нам слишком пряным. Шон убедил меня выпить «Маргариту» («Ты же не пилот»). Мы обсудили представленное в меню «жареное мороженое»: как такое возможно? Разве оно не растает на сковороде? Мы спорили, на какие аттракционы нужно отправиться первым делом.
Тогда возможности простирались перед нами, как красная ковровая дорожка. Тогда мы думали лишь о том хорошем, что будет дальше, а не о том плохом, что уже случилось. На выходе хостесса — конопатая девушка с сережкой в носу — подарила нам по воздушному шарику с гелием.
— И зачем, спрашивается? — недоумевал Шон. — На борт их все равно нельзя брать.
— Не всем событиям в жизни можно найти объяснения, — наставляла я, беря его под руку. — Живи, как нормальный человек.
Амелия прогрызла в своем шаре дырочку и присосалась к ней губами. Она сделала глубокий вдох и посмотрела на нас с блаженной улыбкой.
— Привет, родаки! — сказала она тонюсеньким голоском.
— Бог его знает, чем их надули…
— Чем-чем… — пропищала Амелия. — Гелием, чем же еще.
— Я тоже хочу! — сказала ты, и Амелия показала тебе, как вдыхать газ.
— Мне не нравится, что они дышат гелием…
— Живи, как нормальный человек, — усмехнулся Шон, кусая свой шар.
Они все заговорили со мной одновременно, и их голоса слились в какую-то комедию, птичий хор, звуковую радугу.
— Давай же, мама! — подначивала ты. — Ну давай!
И я послушалась. Гелий слегка обжег мне горло, когда я проглотила его залпом. Я почувствовала зуд в голосовых связках.
— А может, оно и неплохо, — пискнула я.
Мы спели «Греби, греби, греби на своей лодке». Мы прочли «Отче наш». А когда какой-то мужчина в деловом костюме спросил у Шона, не знает ли тот, где выдача багажа, Шон глубоко вдохнул из шарика и сказал:
— Главное, не сворачивайте с дороги, вымощенной желтым кирпичом.
Я и не помню, когда столько смеялась и чувствовала себя такой свободной, как в тот день. Может, меня окрылил гелий, внушивший мне, что я смогу улететь в Орландо без всякого самолета. А может, тот факт, что, как бы мы себя ни разубеждали, в те минуты мы все-таки были какой-то другой семьей.
Прошло уже четыре часа, а присяжные так и не объявили вердикт. Шон успел уже съездить в больницу и позвонил сказать, что уже едет обратно. Амелия писала хокку на белой доске в конференц-зале:
Помогите! Я
За этой белой доской.
Не стирайте мел.
Правила просты:
Больше правил вовсе нет.
Не повезло. Жаль.
Я пошла в туалет уже в третий раз после роспуска суда. В туалет мне на самом деле не хотелось, я только включала воду и споласкивала лицо. Я постоянно твердила себе, что ничего страшного не произошло, но я себя обманывала. Нельзя довести свою семью до грани — и прикинуться, будто это пустяк.
Нельзя пережить такое и прикинуться, что катастрофа миновала бесследно. Если я затеяла этот суд, чтобы успокоить совесть, то как я могла смириться с чувством вины, которое в итоге овладело мной еще полнее?
Я вытерла лицо и стряхнула капли со свитера. В тот миг, когда я бросила бумажное полотенце в мусор, из кабинки раздался шум спущенной воды. Дверь открылась, и я отступила от раковины, невольно наткнувшись на человека, который пытался выйти.
— Извините, — буркнула я и только тогда поняла, что это Пайпер.
— И ты меня извини, Шарлотта, — тихо вымолвила она.
