Михаил Гиголашвили - Захват Московии
План захвата Московии
Стук ключа и грубый окрик:
— Подъём! Оправка! — были сквозь сон, как удары палки.
Wo bin ich?[109]
Кроля стоял посреди камеры, оглядывался:
— Широко живёте — пиво, жрачка…
— Да, Саня, хороший… — Я приподнялся на локте. Место у стены было пусто.
— Здесь… женщина была? — полувопросительно сказал я. — Директорша престарелых…
Кроля хмуро подгрёб ногой в угол обрывок салфетки:
— Была. Воронок рано утром пришёл. Не хотела тебя, хрюнделя, будить, так ушла.
— Но это? Жакет? — Я посмотрел на фиолетовый комок, на котором было так удобно спать.
Кроля равнодушно скользнул косым взглядом по жакету.
— Оставила. Наверно, тебе на память. Невелика ценность. Удумал же Санёк бабу с мужиком сажать, а? Непорядок! — Он подозрительно заворошил остатки еды на столе, надеясь найти там следы нарушений.
А я постепенно приходил в себя. Что происходит? Где полковник?.. Что с баблом? И со мной? Уже утро, а утром, сказали, всё пойдет официальными путями… и это плохо… Труп — труба… Положат гроб в граб[110], под бабин грабин мышкин хвостик — и капут!..
Страх вздувался. Пузыри росли, наливались, пшик, пшик!.. Страх щипал и реял так, что не было сил не спросить:
— Меня… не вызвали?
— Вызывали. Одевайся. Я через пять минут приду.
Видя, что я собрался идти с ним, он сказал, чтоб я делал свои дела тут, вот унитаз — в туалет выходить нельзя, проверка ходит.
— А! А если проверка сюда… присюдачит, тогда?..
— Разговоры! Готовность через пять минут!
Понял. Ничего. В бойскаутском лагере хуже было. Главное — лицо и зубы. И подмышки бы вымыл бы, если бы была бы вода, а не этот бы крантик…
«Как — “вызывают”? Или “вызвали”?» — обдумывал я хитрые аспекты, чистя зубы над унитазом и зная по опыту, что одной буквы достаточно, чтобы всё оказалось наоборот. Если вызвали — скажет, всё в порядке, вы свободны… А если «вызывали» — скажут: «Бабла нет, идите обратно в камеру, а дело поступает наверх, где боссы сидят»… Кажется, полковник шутил: как за каждым бегемотом плывет стая рыбок и жрёт ту полупереваренную жижу, которую бегемот время от времени выпускает из себя, так и вокруг каждого чиновника топчется родня, на шее сидят дети, а кругом кормится всякая нечисть?.. Да, в Кении я и сам видел, как вокруг бредущего по саванне носорога порхают птички, жрут вспугнутых мух и цепней, выклевывают что-то прямо из задницы носорогатого, а следом ползёт армия жуков-навозников и подбирает все остатки рогоносца… Бедные эти носороги! Гид в Кении говорил, что молодые самцы слонов во время течки, когда самок на всех не хватает, нет-нет да и взбираются на носорогов, ломая им спины своим весом, уже 68 носорогов так безвинно погибло…
Пожалев, что не постирал ночью носки в ведре, я подумал, что сегодня, по-любому, надо принять душ. Стащил пакеты с мусором в угол, а жакет решил не бросать, хотя куда его?..
Я рассмотрел его — растянутый, с запахом времени, вязка крупная… Как это было в странных глаголах на «ью»? Бить — бью, шить — шью, пить — пью, вязать — вьязу?.. Что-то, с этим связанное… weben[111]… птица вьязёт гнездо? Нет, те глаголы были однослоговые… шить, бить, пить… Мыть? Мью? Нет, «мыть» — как «рыть» — рою, мою…
Слыша шаги Кроли, я сложил жакет, проверил карманы — дневник, паста, щётка. «С вещами!» — «Понял! Вот мои вещи!»… Когда фон Штаден из Ангельска бежал, то взял с собой на шхуну три сундучины с золотом, а я — чужую кофту, тетрадь и ручку, где кончилась паста…
Придерживая штанузы изнутри, из кармана, я отправился за Кролей, но, когда мы были уже в коридоре, он вдруг вспомнил:
— Мусор! — и велел вернуться и вынести из камеры пакеты.
— Понял! — развернулся я, но рук на всё не хватит, жакет надо повесить на плечо, и Кроля, видя это, сорвал его с меня:
— Зачем тебе эта дрянь? Куда ты с ним к полковнику, как баба? — и бросил его на пустой стул около тумбочки.
Ну, бог дал — бог взял, как говорил вчера Океанчик о внезапной смерти сына. А зачем давать жизнь, если потом хочешь взять её назад?.. Или передумал?.. Такой небесный детский сад… Или не давай, не дай эту жизнь… лучше уж быть нерожденным, чем умершим… Или как? Не понял.
— Сколько часов ещё время?
— Начало десятого.
— Это после девяти? — уточнил я.
— В точку.
Лестница была, как обычно, полна дыма, шагов и голосов, но я старался глаз от ступеней не поднимать и крепко держал через карманы китайчатые штанузы.
Долетали слова, фразы:
— …а что делать — надо сидеть, ждать…
— …ну а потом он как бы извинился, типа того, что выпивший был и как бы не помнит ничего…
«Как бы, как бы»… Все постоянно повторяют это словосочетание. Почему?.. Похоже на то таинственное недоразвитое «бы», к которому еще прищеплено «как»… Может быть, потому, что всё тут — «как бы»?.. Как бы всё в порядке, как бы фирма, как бы суд, как бы… И даже если всё наоборот, это «как бы» снимает ответственность с нарратора… Легче манипулировать: один как бы сделал что-то, другой — как бы принял это, третий как бы поверил, четвёртый как бы подписал… или подписывал… Lebensimitation… имитация жизни… страна Какбыбия, кажется, говорила рыбовидная Настя с Виталикиного дивана… Или Авоськия? — продолжалось лингвистическое движение, возникавшее во мне часто помимо воли и даже вопреки здравому рассудку.
Вот мы стоим у двери в кабинет полковника. Кроля, заглянув внутрь, кивнул:
— Заходи… Тут они…
Кто это — они? О-ё! Я от страха чуть не выпустил штанузы и споткнулся о порог.
В кабинете — полковник за своим столом, за приставленным столиком — стройный подтянутый молодой офицер, отлично выбрит и причёсан (таких много было на рисунках в учебнике фрау Фриш). На Гагарина похож.
— Господин Боммель! Познакомьтесь, это прокурор, майор Даевский!
Квази-Гагарин молча протянул мне руку.
— Да. Манфред Боммель! Много приятно! — прошептал я, поняв сразу, что всё пропало — прокурор, официал, дело наверх…
Я сел напротив полковника и с мольбой взглянул на него, но он, перебрав бумаги и не глядя на меня, начал говорить, сверяясь с листом и обращаясь к прокурору:
— Итак, Иннокентий Витальевич, свидетель Боммель мною вчера опрошен и дал полезную информацию и по делу об убийстве гражданина Узбекистана Усманова э… Насруллы, извините, и по делу о фальшивых деньгах. Установлено, что иностранный гражданин Боммель, лингвист и специалист по русскому языку, будучи на учёбе в Санкт-Петербурге, познакомился в университете с группой так называемых лингвистов-экстремистов. Эта группировка базирована в Петербурге, но и в Москве занята целым спектром противоправных дел, под видом борьбы за чистоту русского языка… Каких только сволочей не расплодилось! — Он вдруг ударил рукой по столу.
Квази-Гагарин подтверждающе хмыкнул, сложив перед собой ухоженные руки. И мундир, и сорочка, и пробор — всё было с ниточки-иголочки.
— Эти люди, которых господин Боммель назвал и подробно описал… вот тут, лист 2… обманным путём изъяли у него 100 американских долларов, якобы в партийную кассу, предлагали за 3000 долларов стать гауляйте-ром в Германии… Нет, до чего, дошли, а?.. Парткассы, фашисты, гауляйтеры! — Полковник, из-под золотых тонких очков для чтения, бросил взгляд на прокурора (осуждающе крякнувшего). — А потом явились к нему в номер в гостинице «Центральная» и привели с собой этого несчастного узбека Усманова… имя не хочу лишний раз повторять… Начали вымогать деньги, бить, а когда господин Боммель вступился за него, фашисты избили его и заперли в ванную, где он практически ничего не видел и не слышал, кроме шума неисправного сливного бачка…
Где бачок сливать? Куда? Я обалдело слушал, ничего не понимая. Прокурор повёл бровями в мою сторону:
— Задвижка на ванной была снаружи или внутри?
Что отвечать? Что надо отвечать?
— Да… движка… извнутрь тоже… снутри… И вснаруже… так, да, тоже…
А полковник, глотнув чай из стакана в серебряном подстаканнике, добавил:
— Так как господин Боммель был избит, он намерен податьвстречный иск против этих выродков — за побои и моральный ущерб… Вот, посмотрите, в каком он виде! — указал он на меня. — И это — специалист, молодой академик, поэт, наш гость, в конце концов!..
— Побои сняты? — спросил квази-Гагарин в пустоту.
Я не знал, что отвечать, за меня ответил полковник:
— Сняты, как же…
Прокурор удовлетворенно наклонил голову с идеальным пробором — казалось, он был всем доволен. Но нет — вспомнил:
— Я читал в деле, что там наркотики как бы были?
Полковник поморщился:
— А, это… Это уроды-нацисты обронили… Пакетик травы… Знаете, Иннокентий Витальевич, по моим лично убеждениям, траву давно пора узаконить и легализовать. Что в ней плохого?.. Это ж как валерьянка или шалфей! Люди под травой — тихие и смирные, не то что от алкоголя, которым забита наша страна… А сколько сил высвободилось бы для борьбы с серьезными преступлениями?.. А как пошла бы вниз кривая нашего бича — пьяной бытовухи?.. Курильщик и топора поднять не может, не точно что резать и крошить, как это сплошь и рядом от алкоголя происходит!
