Дэвид Митчелл - Облачный атлас
Эрни выбрал 28 декабря, потому что узнал от Дейдры, что миссис Джадд в этот день отправится в Эд на рождественское представление со своими племянницами. «Все зиждется на разведке», — говорил он, постукивая себя по носу. Я предпочел бы, чтобы на сцене не было Уизерса или этой гарпии Нокс, но Уизерс уезжал в Робин-Гуд-Бей только в августе, чтобы навестить свою мать, а миссис Джадд Эрни считал самой рассудительной из наших тюремщиков, а следовательно, и самой опасной.
День «Д». Я объявился у Эрни через полчаса, после того как в десять Неумерших уложили спать.
— Последняя возможность выйти из игры, если думаете, что не справитесь, — сказал мне хитрый шотландец.
— В жизни не шел на попятную, — солгал я сквозь приходящие в упадок зубы.
Эрни открутил решетку вентиляции и извлек из тайника мобильный телефон Дейдры. «У вас самый шикарный голос, — сообщил он мне, когда мы распределяли между собой роли, — и трепотня по телефону — это то, чем вы привыкли зарабатывать себе на жизнь». Я набрал номер Джонса Гочкиса, несколько месяцев назад добытый Эрни из записной книжки миссис Гочкис.
В ответ раздалось сонное: «В чем дело?»
— Алло, мистер Гочкис?
— Слушаю. Кто вы?
Читатель, вы будете мною гордиться.
— Доктор Конуэй, «Дом Авроры». Я замещаю доктора Кверхена.
— Боже, что-нибудь с матерью?
— Боюсь, что так, мистер Гочкис. Крепитесь. Не думаю, что она протянет до утра.
— О! Да?
Где-то на заднем плане прозвучал требовательный женский голос:
— Кто это, Джонс?
— Боже! В самом деле?
— В самом деле.
— Но что… с ней такое?
— Тяжелый плеврит.
— Плеврит?!
Возможно, глубина моего вхождения в роль слегка превышала мою компетентность.
— У женщины в возрасте вашей матери всегда может случиться плеврит Хили, мистер Гочкис. Слушайте, я подробно изложу свой диагноз, когда вы сюда приедете. Ваша мать вас спрашивает. Я дал ей двадцать миллиграммов — э-э — морфадина-пятьдесят, и она не чувствует никакой боли. Но странно то, что она все время говорит о каких-то драгоценностях. Снова и снова повторяет: «Я должна сказать Джонсу, я должна сказать Джонсу…» Вы что-нибудь понимаете?
Момент истины. Он клюнул!
— О боже… Вы серьезно? Она помнит, куда их дела?
Женщина на заднем плане произнесла:
— Что? Что?
— Кажется, она ужасно расстроена, что эти драгоценности остались дома.
— Конечно, конечно, но где они, доктор? Она говорит, куда их припрятала?
— Слушайте, мне надо вернуться в ее комнату, мистер Гочкис. Встретимся в приемном отделении «Дома Авроры»… Когда?
— Спросите ее, где… нет, скажите ей… скажите мамочке, чтобы… Слушайте, доктор… э-э…
— Э-э… Конуэй! Конуэй.
— Доктор Конуэй, вы можете поднести телефон ко рту моей матери?
— Я врач, а не телефонный клуб. Приезжайте сами. Тогда она вам скажет.
— Скажите ей… просто пусть, ради бога, держится, пока мы не приедем… Скажите ей… что Пипкинс очень ее любит. Я буду… через полчаса.
Окончание начала. Эрни застегнул свою сумку с инструментами.
— Отличная работа. Держите телефон у себя, на случай если он перезвонит.
Для падения второй костяшки я должен был стоять на страже в комнате мистера Микса и следить за происходящим сквозь дверную щель. Из-за большого упадка сил верный талисман котельной в великом побеге не участвовал, но его комната располагалась напротив моей и он понимал «Ш-ш-ш!» В четверть одиннадцатого Эрни отправился в регистратуру, чтобы сообщить сестре Нокс о моей смерти. Это домино могло упасть в нежелательном направлении. (Мы продолжительное время дискутировали, о чьем трупе и кто принесет известие; смерть Вероники, чтобы не вызвать подозрений у нашей мегеры, потребовала бы от Эрни разыграть драму, которая ему не по силам; смерть Эрни, о которой сообщила бы Вероника, отпадала из-за ее чрезмерной склонности к мелодрамам; комнаты их обоих соседствовали с комнатами не вполне еще бесчувственных Неумерших, которые могли бы вставить нам палки в колеса. Моя же комната находилась в старом школьном крыле, и единственным моим соседом был мистер Микс.) Большая неизвестность заключалась в персональной ненависти сестры Нокс ко мне. Поспешит ли она увидеть своего поверженного врага, чтобы вонзить мне в шею шляпную булавку и убедиться, что я действительно умер? Или сначала как следует отпразднует это дело?
Звук шагов. Стук в дверь. Сестра Нокс, обнюхивающая наживку. Костяшка номер три покачивалась, но уже вкрались кое-какие отклонения. Предполагалось, что Эрни будет сопровождать сестру Нокс до самой двери той комнаты, в которой меня настигла смерть. Она должна была сразу броситься вперед. Из своего укрытия я видел, как хищница вглядывается внутрь. Она включила свет. Классический штабель из подушек под одеялами, более реалистичный, чем вы могли бы подумать, потянул ее, как магнит. Я бросился через коридор и захлопнул дверь. Начиная с этой точки, третья костяшка зависела от замковых механизмов — наружная защелка была жесткой вращающейся штуковиной, и, прежде чем я успел ее повернуть, Нокс снова тянула дверь на себя: она упиралась ногами в дверную раму, и ее демоническая сила выкорчевывала мне бицепсы и вырывала запястья. Победа, я понимал, будет не за мной.
Поэтому я пошел на большой риск и на короткое время отпустил ручку. Дверь распахнулась, и ведьма полетела через всю комнату. Прежде чем она снова подоспела к двери, я закрыл ее и запер. В дверь колотился весь перечень угроз из «Тита Андроника».[192] Они до сих пор преследуют меня в кошмарах. Явился пыхтящий Эрни с молотком и трехдюймовыми гвоздями. Он прибил дверь к раме и оставил охотницу заточенной в тюремной камере ее собственного изобретения.
Внизу, в приемном отделении, костяшка номер четыре посылала страшные и ужасные сигналы в переговорное устройство главных ворот. Вероника знала, какую надо нажать кнопку.
— Я сигналю вам по этой чертовой штуковине уже десять чертовых минут, а моя мать тем временем умирает! — Джонс Гочкис был расстроен. — Что за херню вы там затеяли?!
— Мне пришлось помочь доктору Конуэю удерживать вашу мать, мистер Гочкис.
— Удерживать? Из-за плеврита?!
Вероника нажала на переключатель, и, как мы надеялись, ворота по ту сторону прилежавшей к дому территории широко распахнулись. (Предвижу, что читатель, любящий писать письма, может спросить, почему мы не воспользовались этим самым переключателем для побега. Объясняю, что ворота автоматически закрывались через сорок секунд; что за столом с переключателем обычно сидел кто-нибудь из персонала; и что за оградой на много миль тянулись болотистые пустоши, где властвовала зима.) Доносившийся сквозь морозную дымку скрип шин становился все громче. Эрни укрылся в заднем кабинете, а я встретил внедорожник на крыльце. На водительском месте сидела жена Джонса Гочкиса.
— Как она? — спросил Гочкис, взбегая по ступенькам.
— Все еще с нами, мистер Гочкис, все еще спрашивает вас.
— Слава богу! Это вы Конуэй?
Мне хотелось уклониться от медицинских вопросов.
— Нет, доктор у вашей матери, я просто здесь работаю.
— Никогда вас не видел.
— Собственно, моя дочь работает здесь приходящей нянечкой, но из-за нехватки людей и внезапной болезни вашей матери меня попросили посидеть за столом в приемном покое. Отсюда и задержка с открытием главных ворот.
Его жена хлопнула дверцей машины.
— Джонс! Слышишь? Здесь ниже нуля, а твоя мать умирает. Не могли бы мы разобраться с ошибками протокола позже?
Появилась Вероника в ночном чепце с блестками.
— Мистер Гочкис? Мы с вами несколько раз виделись. Ваша матушка — моя лучшая здесь подруга. Пожалуйста, поспешите к ней. Она у себя в комнате. Доктор считает, что передвигать ее слишком опасно.
Джонс Гочкис готов был учуять какой-то подвох, но как он мог заподозрить, что этот божий одуванчик участвует в обмане и заговоре? Раздраженные вопли жены заставили его поспешить по коридору.
Я снова был на месте водителя. Эрни погрузил в багажник свою артрическую приспособу и немыслимое количество шляпных коробок, а сам впрыгнул на пассажирское место. Я не менял машину после ухода мадам X., а вклинившиеся годы не сбрасывались с той легкостью, на какую я надеялся. Черт возьми, какая педаль к чему относится? Акселератор, тормоз, сцепление, зеркало, сигнал, руль. Я потянулся за ключом зажигания.
— Чего вы ждете? — спросил Эрни.
Мои пальцы настаивали: ключа нет.
— Быстрее, Тим, быстрее!
— Нет ключа. Нет этого чертова ключа.
— Он всегда оставляет ключ в замке!
Мои пальцы настаивали, что ключа нет.
— За рулем была его жена! Она забрала ключи! Чертова баба забрала ключи с собой! Святой чертов Иуда, что же нам теперь делать?
