Дэвид Митчелл - Облачный атлас
Я не большой любитель пабов с трансляциями, но там, по крайней мере, не было этой тум-тум-тумбовой кислотно-электрической музыки, а добытая тем вечером свобода выступала в роли самого прекрасного угощения. Парнишка с повадками овчарки расчистил для нас место на скамье возле очага. Выпивку заказывал Эрни, потому что, как он сказал, у меня слишком южный выговор, за что мне могут плюнуть в стакан. Я получил двойной «Килмагун» и самую дорогую сигару, которую могли раздобыть в пабе, Вероника заказала свое «Драмбуи» с содовой, мистеру Миксу досталось имбирное пиво, а Эрни — кружка «Энгри-Бастарда» горького. Бармен не отрывал глаз от экрана — он обслуживал нас исключительно на ощупь. Как только мы уселись в одной из ниш, вдоль стойки пронесся циклон отчаяния. Шотландии назначили пенальти. Зрителей наэлектризовало чувство племенной розни.
— Эрни, хотелось бы уточнить наш маршрут. Позвольте-ка взглянуть на карту.
— Но ведь она оставалась у вас.
— А, должно быть, она… — У меня в комнате. Здесь, режиссер Ларс, надо как можно более крупным планом подать лицо Кавендиша, осознающего свою зловещую ошибку. Я забыл ее на своей кровати. На благо сестры Нокс. Забыл карту, на которой фломастером был обозначен наш маршрут. — В машине… О господи. По-моему, нам бы лучше по-быстрому покончить с выпивкой и ехать дальше.
— Но мы ведь только начали.
Я с трудом сглотнул.
— Насчет этой, как ее, карты…
Взглянув на часы, я расчислил расстояния и скорости. До Эрни начинало доходить.
— Что насчет карты?
Мой ответ потонул в вопле племенного горя: Англия сравняла счет. И в этот самый момент, вот чтоб мне провалиться, в дверь просунулся Уизерс. Гестаповские его глазки остановились на нас. Нет, счастливым он не был. Рядом с ним появился Джонс Гочкис, увидел нас, и уж вот он-то был по-настоящему счастлив. Он вынул мобильный телефон, чтобы призвать своих ангелов мщения… В отряде их состоял еще какой-то неотесанный детина в промасленном комбинезоне, но, похоже, сестра Нокс убедила Джонса Гочкиса воздержаться от вызова полиции. Мне никогда не доведется узнать, кем был этот промасленный детина, однако я сразу же понял: игра окончена.
Вероника горько вздохнула.
— Я цветущий горный край, — едва ли не пропела она, — так надеялась увидеть, но, увы, мечта, прощай…
Впереди простиралась отравленная лекарствами полужизнь из ограничений и предписаний. Мистер Микс поднялся на ноги, чтобы идти с нашим тюремщиком.
Он издал библейский рев. (Ларс: крупным планом — начинаем из-за автостоянки, следуем через поглощенный матчем бар и нацеливаемся между сгнивших миндалин Микса.) Телезрители оборвали свои разговоры, расплескали содержимое стаканов и воззрились. Даже Уизерс оцепенел. Восьмидесятилетний старик вскочил на стойку, словно Астер[197] в лучшую свою пору, и проревел SOS, адресованный вселенскому братству.
— Иль нет иссссстинных шортланцев в этэм до-о-оме?
Целое предложение! Эрни, Вероника и я оторопели, словно кефали.
Высокая драма. Никто не шелохнулся. Иссохшим, как у скелета, пальцем мистер Микс указал на Уизерса и речитативом произнес это древнее проклятие:
— Эти вот английские хмыррри попэрррают мои Богом данные прррэва! Они очччень гррубо угрррожают мне и моим дррругам, и нам нужжжна ваш' помыщь!
Уизерс ворчливо бросил нам:
— Утихомирьтесь и будьте готовы принять свое наказание.
Южная английскость нашего захватчика вышла наружу!
Поднялся, словно Посейдон, какой-то байкер и сжал-разжал кулаки, разминая суставы. Рядом с ним встал крановщик. Мужчина с акульим подбородком в костюме за тысячу долларов. Женщина-лесоруб — судя по шрамам.
Телевизор выключили.
Один из горцев мягко произнес:
— Эй, парниша. Мы те этого не позволяем.
Уизерс оценил положение и воспользовался самодовольной ухмылкой типа «будем реалистами!».
— Эти люди — угонщики.
Женщина-лесоруб выдвинулась вперед:
— Так ты что, копарь?
Вперед шагнул крановщик:
— Тогда покажь нам свой значок.
— Да ты, я вижу, полон дерьма, парень, — сплюнул Посейдон.
Сохраняй они хладнокровие, мы бы проиграли, но Джонс Гочкис забил роковой гол в собственные ворота. Обнаружив, что дорогу ему преградили кием для пула, он предварил свои муки такими словами:
— Ну а теперь послушайте, вы, поганки: вас могут засунуть в ваш же долбаный спорран,[198] если вы думаете…
Один из его зубов плюхнулся в мой «Килмагун», пролетев футов пятнадцать. (Я выудил этот зуб, чтобы хранить его как доказательство, иначе никто бы мне никогда не поверил.) Уизерс поймал и сломал запястье надвигающейся руки, швырнул низкорослого противника через бильярдный стол, но людоед был один, а его разъяренных врагов — целый легион. О, последовавшая за этим сцена была сравнима с Трафальгарской битвой.[199] Должен признать, что вид того, как зверствовали над зверем, не был вполне отталкивающим, но, когда Уизерс грохнулся на пол и на него посыпались калечащие удары, я предложил тактично удалиться за кулисы к нашему одолженному средству передвижения. Мы вышли через заднюю дверь и понеслись к автостоянке со всей быстротой, какую позволяли восемь ног совокупным возрастом больше чем три столетия. Я повел машину. На север.
Чем все это кончится, я не знаю.
КОНЕЦОч. хор., дорогой Читатель, вы заслуживаете эпилога, раз уж оставались со мною так долго. Мое страшное испытание завершилось в этом чистеньком пансионе в Данди, который содержит осторожная вдова с острова Мэн. После драки в «Повешенном Эдварде» мы, четыре слепые мышки, погнали в Глазго, где Эрни знает спившегося полицейского, который сможет позаботиться о машине Гочкиса. Здесь наше содружество распалось. Эрни, Вероника и мистер Микс помахали мне вослед на вокзале. Эрни пообещал принять огонь на себя, если закону суждено когда-либо нас поймать, поскольку он слишком стар, чтобы предстать перед судом; это чертовски порядочно с его стороны. Они с Вероникой направлялись в некое поселение на Гебридах, где кузен Эрни, священник и мастер на все руки, приводит в порядок заросшие травой огороды для русских мафиози и немецких энтузиастов изучения гэльского языка. Я возношу свои светские молитвы за их благополучие. Мистеру Миксу надлежало быть помещенным в публичную библиотеку с ярлычком «Пожалуйста, позаботьтесь об этом медвежонке»,[200] но подозреваю, что Эрни и Вероника возьмут его с собой. По прибытии к вдове с острова Мэн я уснул под пуховым своим одеялом так же крепко, как король Артур на острове Блаженных. Почему я не сел на первый же поезд, идущий на юг, к Лондону, там и тогда? До сих пор не уверен. Может быть, я вспоминаю замечание Денхольма касательно жизни за пределами шоссе «М-25». Мне никогда не узнать, какую роль сыграл он в моем заточении, но он был прав — Лондон затемняет карту, словно полип в кишечнике Англии. Здесь, выше, находится целая страна.
В библиотеке я отыскал домашний телефон миссис Лэтем. Трогательным было наше телефонное воссоединение. Разумеется, миссис Лэтем пригасила свои чувства, костеря меня в хвост и в гриву, прежде чем поведать о том, что произошло за недели моего отсутствия. Гидра Хоггинсов распотрошила наш офис вдоль и поперек, когда я не смог явиться на свою назначенную на три часа кастрацию, но годы балансирования на грани финансового краха привели мою устрашающую «подпорку» в прекрасную форму. Она засняла акт вандализма на хитрую видеокамеру, предоставленную ей ее племянником.
Хоггинсы, таким образом, были обузданы: держитесь подальше от Тимоти Кавендиша, предостерегла их миссис Лэтем, иначе этот документальный фильм попадет в Интернет и из ваших разнообразных испытательных сроков вылупятся тюремные приговоры. Так она убедила их принять справедливое предложение, ограничивающее их будущие гонорары. (Подозреваю, они испытали раболепное восхищение хладнокровием моей дамы-бульдога.) Компания, управляющая зданием, воспользовалась моим исчезновением — и разгромом моей конторы — как поводом для того, чтобы нас вышвырнуть. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мои бывшие комнаты отделывают под «Хард-рок-кафе» для скучающих по дому американцев. В настоящее время дела «Издательства Кавендиша» ведутся из дома, которым владеет старший племянник моей секретарши, живущий в Танжере. А теперь самая лучшая новость: какая-то студия в Голливуде за право снимать фильм по «Удару кастетом» уплатила сумму, бессмысленно длинную, как строка в кодированной телеграмме. Куча денег отойдет Хоггинсам, но все равно, впервые с тех пор, как мне было двадцать два, я краснею.
Миссис Лэтем отобрала мои банковские карточки и проч., и теперь я, подобно Черчиллю и Сталину в Ялте, планирую будущее, лежа на медвежьих шкурах — и должен сказать, что будущее это не слишком уж убого. Я найду голодного писателя-«негра», чтобы он превратил те заметки, что вы сейчас прочли, в мой собственный киносценарий. Да какого черта, если Дермот «Кастет» Хоггинс может написать бестселлер, по которому снимут фильм, то почему того же самого не может сделать Тимоти «Лазарь» Кавендиш? Вставить сестру Нокс в мою книгу, усадить ее на скамью подсудимых — да и отправить на плаху. Эта женщина была искренней — большинство изуверов искренни, — но из-за этого ничуть не менее опасной, а потому должна быть названа и устыжена. С несущественным вопросом — заимствованием машины Джонса Гочкиса — требуется обойтись как можно деликатнее, но паршивую рыбешку надо зажарить как следует. Миссис Лэтем связалась по электронной почте с Хилари В. Хаш, выразив нашу заинтересованность в «Периодах полураспада», и не прошло и часу, как почтальон доставил часть вторую. В бандероль было вложено фото, и оказалось, что «В» означает «Винсент»! Ну а что за жиртрест! Я и сам не Чиппендейл,[201] но при полете экономическим рейсом Хилари займет даже не два, но три места. Сейчас я узнаю, жива ли до сих пор Луиза Рей, вот доберусь только до одного из уголков «Заполошного чертополоха», своего фактического офиса, потерпевшего крушение галеона, таверны на задворках, куда Мария, королева Шотландии,[202] призывала дьявола, чтобы тот ей помог. Тамошний хозяин, чьи двойные порции в правленческо-совещательном Лондиниуме сошли бы за четверные, клянется, что видит ее злосчастное величество, притом регулярно. In vino Veritas.[203]
