Виктор Пономарев - Записки рецидивиста
— Прощай, мой дорогой.
Я выскочил в коридор и пошел на вахту, где меня ждал Коля. Свертки я сложил в вещмешок. «Воронка» еще не было. И я пошел к Юлии Сергеевне. Она сидела в своем кабинете и плакала. И даже подняться не смогла, когда я вошел, а только сказала срывающимся голосом:
— Возьми сумку. Там я положила тебе на дорогу.
Спирт Зинаиды Михайловны пошел в масть, я основательно приторчал. Прижал Юлю к груди, поцеловал последний раз и сказал:
— Прощай, дорогая. Провожать не надо. На вахте начальство будет, а тебе здесь еще работать.
Когда я вернулся на вахту и положил сумку в мешок, подогнали «воронок». Попрощавшись с Колей, я и еще восемь зеков залезли в машину. Через два часа мы были в пересыльной тюрьме.
Глава 3
НОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ
Опять камера, встреча с кентами, а также врагами, их всегда хватает. Не лишним будет повторить: получишь срок — это еще полдела, а выйдешь на свободу или нет — это бабка надвое гадала, особенно, если срок большой. От долгих лет тюрем и лагерей у меня появилась какая-то злоба, мстительность, чего раньше не было, да и нервы стали немного сдавать.
В тюрьме я снова попал в четырнадцатую камеру, а в ней, как всегда, самое малое шестьдесят-семьдесят человек. Кто этапа ждет, кто «по блоку идет» из одной колонии в другую. А у меня одна мысль, как бы добить оставшиеся два года без несчастья.
В камере встретил Колю Калмыка, с которым мы удавили Юрку Окорока. Я посмотрел на Колю и сказал:
— Ну что, Коля, может, еще кого удавим?
Он засмеялся и ответил:
— Можно, Дим Димыч, но лучше не надо. Надо на свободу выйти, а то этот «кичман» может никогда не кончиться. Вот только в какую зону попадем на этот раз?
Ночью нас взяли на этап, погрузили в вагонзак и привезли в город Бекабад. Зона знакомая, но хреновая. Неужели опять начнут в БУРе голодом морить? Уж лучше пусть осудят до конца срока на тюремный режим, и я спокойно досижу в подвале «крытой».
В зоне нас встречал заместитель начальника лагеря майор Кондратов и замполит майор Корнев. Когда я увидел замполита, сразу подумал: «Что-то вид у него неважный, и постарел сильно».
Первым делом нас повели во «вшивобойку», а после бани раскидали по отрядам, по баракам. С Колей мы попали в один барак. От ребят узнали, что Макс и Мишка Перс освободились. Сережа Швед ушел по блоку на другую зону. Мне «идти в эмиграцию» смысла уже не было. Еще три года назад смысл был, а тут, когда «катушка на размотке», какой смысл бежать? Лучше спокойно досидеть.
Из кентов остался один Маноп, многие ребята ушли по блоку. Я спросил Манопа:
— Что-то замполит наш сильно постарел?
— Так у него сына посадили за «пушной разбой», дали четырнадцать лет. Вот он и ходит как тень. И отношение к зекам переменил в лучшую сторону.
С Калмыком мы попали в бригаду гальванщиков. Работа вредная. Там, где ванна с водой была, еще ничего, а где с кислотой, так порой дышать невозможно. Когда опускаем кронштейны в кислоту, то противогазы надеваем. Сам цех, где мы работали, был большой, метров семьдесят, но гальваника занимала где-то пятую часть, всего две комнаты с ваннами. Остальную территорию занимал сварочный цех, где варили кронштейны. Для каждого сварщика была отдельная кабина.
Месяц мы поработали с Колей, все было нормально. Как-то вышли на работу во вторую смену с шести часов вечера до двенадцати ночи. На улице стоял тихий теплый вечер. Мы загрузили в кислоту первую партию кронштейнов, и я сказал Николаю:
— Пойду посижу немного на воздухе за цехом, а ты, Коля, смоешь полы и тоже приходи, — и я ушел.
До этого в зоне я видел двух парней, у одного кликуха была Трахома, у другого — Филин. Оба парня рослые, крепкого сложения, но я как-то не принимал их всерьез. А они оказались кентами Юрки Окорока и каким-то путем узнали, что Коля удавил их кента в камере на пересылке. Знали они или нет, что я помогал Калмыку, сказать не могу, не знаю. А они, видимо, решили свести с Колей счеты, убить, одним словом. Но когда я сидел на входе в цех со стороны гальваники, я не видел, чтобы они заходили. Очевидно, они вошли в цех с другой стороны, прошли по цеху и в одной из комнат гальваники увидели Колю. Он сидел к дверям спиной и мыл ноги из шланга. Когда дверь открылась, он повернул голову и увидел их. Трахома с налета ударил Колю по голове железным прутом. Коля сильно вскрикнул. Я услышал, почуял недоброе, вскочил и бросился в цех. Когда открыл дверь, то увидел, как они долбят Колю прутьями. В углу комнаты стоял железный совок для мусора, я схватил его. Филина я сразу вырубил, ударив совком сзади по голове, а Трахому ударил совком сбоку в пах. Он заорал и сел на пол.
Я приподнял Колю с пола, одна рука у него висела, кожа на лбу была сильно содрана, но голова не пробита. Видно, удар получился вскользь. Но другие удары достигли своей цели, Коля был без сознания. На меня такая злость накатила и ярость, что действовал я уже на грани невозможного. Схватил прут этих фраеров, которым они Колю били, и сломал Филину руки, а Трахоме ноги. Клал конечности на кронштейны и бил прутом. Только треск кости стоял на весь цех.
Тут в комнату забежал Толик Шаповалов — бригадир сварщиков. Увидел эту картину, схватил меня сзади и вырвал прут из руки, спросил:
— В чем дело, Дим Димыч?
— Да вот пацана приходили убивать.
— А он дышит?
— Дышит, да, видать, по голове сильно попало. Надо в жилую зону как-то отправить. А этих паскуд в ванну закинуть с кислотой. Там от них до утра ничего не останется, — сказал я. — И пусть думают, что «ушли на траву».
— Ты что, с ума сошел? Это же, Дим Димыч, галимый срок!
— Ты, Толя, не беспокойся за них. Тебе ничего не будет. Я один за все отвечаю, век свободы не видать. Давай хоть пацана на улицу вытащим, — сказал я, и мы вдвоем подняли Колю и понесли на улицу.
Жаль, Толян помешал, не дал бросить подонков в кислоту, и «не долго б мучилась старушка в высоковольтных проводах». А трупов нет — и «дела» нет.
На улице к нам подошел бригадир красильного цеха, спросил:
— В чем дело?
Толик объяснил, и бригадир побежал за машиной. Первыми прибежали надзиратели, потом подрулила машина. Погрузили Колю и тех двоих, я тоже запрыгнул на машину. В санчасть Колю я сам заносил, а тех — зеки. Медсестра сделала Коле укол, он долго не приходил в себя, потом очухался.
— Ну, Коля, порядок, — сказал я.
— А тех кто изуродовал? — спросил майор Кондрашов.
— Я.
— Отведите в изолятор, — приказал майор надзирателям.
Меня посадили в изолятор, а через три дня перевели в БУР.
