Бернар Вербер - Смех Циклопа
Она покупает дорожную сумку, несколько шерстяных свитеров, стальной чемоданчик. Потом заходит в бакалейный магазин, берет бутылку виски и три шоколадки.
Возможно, я скоро умру, надо побаловать себя напоследок.
Она возвращается в гостиницу.
Исидор видит, что к ее запястью наручниками пристегнут стальной чемоданчик.
– Он закрывается на кодовый замок. Это поможет нам контролировать ситуацию при обмене «Шутки, Которая Убивает», – объясняет Лукреция.
Очень надеюсь, что поможет.
122
Священник и монахиня попадают в снежную бурю. Они с трудом находят домик, чтобы укрыться от метели. Совершенно обессиленные, они собираются лечь спать. Перед ними стопка одеял, спальный мешок и одна-единственная кровать. Священник самоотверженно говорит:
– Сестра, устраивайтесь на кровати, а я лягу в спальнике на полу.
Только он застегнул спальный мешок и начал засыпать, как монахиня говорит:
– Отец мой, мне холодно.
Священник расстегивает спальник, встает, берет одеяло и укрывает ее. Снова залезает в спальник, но как только он начинает засыпать, монахиня опять говорит:
– Отец мой, мне все еще холодно.
Он опять встает, укрывает ее вторым одеялом и залезает в мешок. Как только он закрывает глаза, монахиня говорит:
– Отец мой, мне так холодно!
Не вылезая из спальника, священник отвечает ей:
– Сестра, у меня есть предложение. Мы находимся бог знает где, и никто ничего не узнает. Давайте поступим так, словно мы – муж и жена.
– О, с удовольствием! Я согласна!
Тогда священник кричит:
– Дорогая, отстань! Возьми сама еще одно чертово одеяло и дай мне поспать!
Отрывок из скетча Дария Возняка «В глубинке».
123
В пассажирском отделении микроавтобуса нет ни одного окна. Стефан Крауц останавливается у «Отеля Будущего» и с удовлетворением видит, что Исидор и Лукреция ждут его.
– Я говорил, что ехать придется в багажнике, но я нашел для вас более удобный вариант.
– Нашего слова вам недостаточно? – спрашивает Лукреция, раздосадованная тем, что ничего не увидит во время путешествия.
– Увы, я больше сорока лет работаю с журналистами, и знаю цену их обещаниям. Я и так рискую, а вдруг вы выпрыгнете из машины на ходу?
– Откуда такое недоверие?
– Один из наших девизов гласит: «Смеяться можно надо всем, кроме юмора». Наша ложа стремится к полной секретности. Мы должны охранять наше сокровище. Согласие на ваш визит и так очень сильное нарушение правил безопасности.
Тут он замечает наручники на запястье Лукреции. Предупреждая его вопрос, она говорит:
– А мы считаем, что смеяться можно надо всем, кроме «Шутки, Которая Убивает». Вы не доверяете нам, а мы не доверяем вам.
Исидор и Лукреция залезают в маленький автобус и устраиваются на сиденьях. Пассажирское отделение освещено всего одной лампочкой. Автобус трогается.
Лукреция замечает решетку вентиляции, соединяющую их с кабиной водителя.
– А можно задать вам несколько вопросов, пока мы едем? – спрашивает она.
– Только пять, как всегда.
– Это вы и ваши друзья из Ложи убили Дария?
– Я уже отвечал на этот вопрос. Нет.
– Вы знаете, кто его убил?
– Нет. Осталось три вопроса.
– Вы верите, что можно умереть от смеха?
– Да. Два вопроса.
– Вы считаете, что Дарий умер от смеха, прочитав «Шутку, Которая Убивает»?
– Да. Один вопрос.
– Замешаны ли вы в этом, прямо или косвенно?
– Может быть. Всё.
– Вы ненавидели Дария?
– Я? Вы шутите. Я его обожал. Относился к нему, как к сыну. Блестящий ум, редкая образованность. Великолепный человек, достойный своей славы. Мне кажется, я первый оценил его природный талант комика, его способность находить смешное в любом грустном событии. При рождении этого уникального человека фея веселья склонилась над его колыбелью. Что бы о нем ни говорили, он принес ближним больше добра, чем зла. Можете ли вы представить, сколько радости он принес людям? Наверное, не случайно его выбрали самым популярным французом. Ну, закончим на этом. Отдыхайте. Я разбужу вас, когда приедем.
Крауц включает магнитофон, звучат «Гимнопедии» Эрика Сати.
– Автор этой музыки был членом Великой Ложи Смеха. Воспринимайте это как нечто вроде предисловия. Эрик Сати – настоящий гений… Как и Дебюсси, Форе и Моцарт, самые знаменитые композиторы нашего «клуба». Они изучали возможность вызывать смех при помощи музыки. Считайте это произведение разминкой для вашего ума, жаждущего проникнуть в тайны Великой Ложи Смеха.
Лукреция слушает странную музыку.
Как хорошо я чувствую себя в это мгновение. Мне нравится, что машина увозит меня в какое-то неизвестное место, где я узнаю все о Великой Ложе Смеха.
Мне нравится, что Исидор сидит рядом со мной.
Он сказал Тенардье и всем остальным, что считает меня талантливым журналистом.
И мне это не приснилось.
Если я и хорошая журналистка, то только благодаря двум наставникам, поверившим в меня: Жану-Франсису Хельду и Исидору Катценбергу. Первый научил меня работать на месте происшествия и не бояться идти до конца. Второй – наблюдать и размышлять, не поддаваясь первым впечатлениям.
У меня есть два отца, и нет матери.
Вернее, есть две мачехи, Мари-Анж и Тенардье. Когда-то я любила женщин и ненавидела мужчин, теперь все наоборот.
Все, что казалось мне когда-то правдой, теперь кажется ложью. Все изменилось.
И это не страшно.
Наставления Исидора сделали свое дело.
Я принимаю меняющийся мир.
Сидящий напротив нее Исидор также погружен в размышления.
Как плохо я себя сейчас чувствую. Мне не нравится, что машина увозит меня неизвестно куда.
Как там Лукреция?
Она закрыла глаза. Спит, наверное, набирается сил для продолжения расследования. Она все-таки очень наивна. Репортаж для нее это вот что: «Я еду на место событий и опрашиваю подозреваемых до тех пор, пока один из них не сделает признание. Если они ведут себя не так, как мне хочется, я угрожаю им и осыпаю тумаками».
Мы живем в мире, где лгут все.
Ложь – это цемент, скрепляющий здание общества. Если бы люди говорили правду, все социальные институты обрушились бы.
Что случилось бы, если политик сказал: «Голосуйте за меня, хотя я ничуть не лучше, чем мой предшественник. Сделать я ничего не могу, поскольку все решения сейчас принимаются на уровне мировых корпораций, страна у нас маленькая, и никакого влияния на их игры оказать не может».
