Дмитрий Вересов - День Ангела
Они перебрались было в дворницкую, но там Настя, в новой подарочной блузке и в короне Снегурочки, пристраивала спать сомлевших стряпчих, одаренных серьезной марки коньячком. А вот в гостиной Луниных нашелся даже компьютер, ноутбук последней модификации, с возможностями необычайными, и господа физики набросились на него коршунами.
На кухне, прямо на столе, Кот уплетал полученную в подарок куриную ногу. Впрочем, ворованную он уплетал бы с еще большим удовольствием. На подоконнике же под гитару всласть печаловался одинокий клоун с растаманскими косичками: «В телевизоре ты, я на диване. В городе N зима скоро выходы все и входы завалит… А ты улыбнешься и скажешь мне: я так ждала тебя, Вова!»
Клоун Вова источал меланхолию, а подарок его спеша поднимался по холодной лестнице, заснеженный и подмерзший, но жизнерадостный. Вот он, подарок, уже на пороге лунинской квартиры, вот толкает дверь, отдувается и фыркает в прихожей и кричит луженой глоткой:
— Настьй-аа! Гйе-на-а! А-ньйа-а! Where are you-u? I’m here!
Подарку никто не ответил, и подарок, отирая мокрое от снега лицо, ворвался в кухню.
— О! Раста! — возликовал подарок, глядя на Вову и стряхивая с дредов нерастаявший снег, — Do you speak English?
— Yes, — меланхолично сказал Вова, — почти. Почти, ну, — вздохнул Вова. И вдруг до него дошло: — Будь я неладен! Эм-Си-и-ии!!!
— Zdravstvuy, Vova! Ya tak zhdala tуebya, Vova, — по-английски (почти, ну) сказала Эм-Си Мария. — Ty moy ptyenchik! Spoyom?
* * *…Танец, танец колесил по гостиной фрау Сабины. Аврора Францевна и Михаил Александрович сидели рядом на диванчике и наблюдали за тем, как танцуют дорогие им люди и те, кто стали приятелями лишь на одну ночь.
Дети, теряя блестки с костюмчиков, неслись ручейком между танцующими, чуть не сбивая их с ног.
Изящно и просто танцевали маленькие хозяева праздника Франц и Сабина. Оксана Иосифовна сияла пойманным солнцем в объятиях дородного и неуклюжего в танце Сени Шульмана.
Инна теплой голубой волной льнула к Вадиму Михайловичу, Светлана полыхала огненной рыжиной счастливой лисы у широкого плеча Олега Михайловича.
Чертовочку Дашу — только рожки, ножки и хвост мелькали — крутил как хотел пират Нодар.
Георгий Константинович Вариади, успевший глотнуть разболтанного в воде белого порошочка, водил тесный хоровод сразу с четырьмя Кисками и Зайками и присматривал укромный уголок, куда мог бы увлечь этих славных девушек.
Лилия Тиграновна, вся в раскаленном телесным жаром серебре, страстно подрагивала в умелых объятиях профессионально танцующего медведя. Ошалев от неизвестности и томления, она вцепилась медведю в уши и сняла с него голову. Лишенный маски, ей в лицо улыбался негр Костя.
Войд водил на веревочке резиновую Зину, и она порхала над ним, блаженно гримасничая и раскинув в полете руки и ноги.
Яша самозабвенно танцевал с Таней, безо всякого стеснения на глазах у всех целуя ее в танце. Танцевал с Таней, «своей девушкой», которую Аня видела лишь однажды, на фотографической выставке, слегка поревновала тогда, ругая себя за это, и забыла о ней, так как больше не видела. И сегодня Аня, обделенная любовью, сочла себя вправе рассчитывать на исключительное Яшино внимание, так как чуда, ожидаемого ею, не произошло, а счастливое прошлое и не подумало сделать сальто назад и не вернулось. Глупо было надеяться. Но Яша… И Аня отправилась в ванную и включила воду, чтобы никто не слышал всхлипов и шмыганий носом.
«Яша», — написала она на запотевшем зеркале, поставила знак вопроса и тут же стерла ладонью написанное: в незапертую ванную стремительно влетел косокрылый белый ангел.
— О-о! Ревем? — спросила Таня. — А причина?
— Глупейшая, — ответила Аня.
— А именно? — настаивала Таня, способная быть на удивление бестактной и настырной, хуже Дашки.
— Неосуществленные мечты, только и всего, — сердито отвернулась Аня. Не хватало еще откровенничать.
— Осуществим, — самоуверенно ляпнула Таня.
— ??? — передернула плечиками Аня. — Что можно осуществить с такой зареванной мордой?!! А маска упала в воду и раскисла вдрызг. Все один к одному. К тому же ты не знаешь, о чем говоришь.
— Все я знаю, — сказала Таня, — ключи просто так не бросают.
— Я не думала, что ты тогда заметила, — растерялась Аня. — И запомнила, надо же. Но толку-то. Отстань, Татьяна. Переживу. Уже пережила.
Таня хмыкнула недоверчиво и, как показалось Ане, азартно зашебуршала тряпочными крыльями.
* * *В темную кладовую, где сидел и томился с бутылкой колы рыцарь в изрядно помятых доспехах, доносился регги. Похоже, включили запись Эм-Си Марии, решил Никитушка, и теперь ей вдохновенно — куда девалась обычная болотная меланхолия! — подпевает Вова-растаман с ребятами. Всем хорошо и весело, даже вечно печальному Вове, даже Сашка счастлив и нежностями совсем замучил Перегринуса Пятого. Даже Войд перестал пыжиться и дурачился совершенно по-детски, возя над головой надувную девушку.
Это сон, сон, внушал себе Никитушка, как внушал когда-то осенью, барахтаясь в стечении обстоятельств, будто в лотерейном барабане между жесткими шарами. Это сон, говорил он себе и перекатывал в руках картонный шлем. И в этом сне Таня, с которой он так жаждал и не успел поговорить, танцует и целуется с Яшей-скрипачом, родители влюблены и молоды, Аня… Аня не дождалась. Не дождалась, как и он, и превратилась в птицу, в зеленую легкомысленную хохлатую птицу. Хотя это ему наверняка показалось. Откуда здесь Аня?
Что за странный дом! Что только не покажется здесь, чего не привидится! Даже Эм-Си поет, как настоящая, вместе с Вовой. Скорее бы кончилась эта ночь, эта фантасмагория с видениями и несвоевременными встречами, с чужим весельем. Разорвать бы это сплетение чудес, раздернуть пошире и выйти в снег. Но ведь и сегодняшняя метель фантасмагорична, куда-то еще унесет?
Никита задремывал в темноте, прислонясь к стеночке, и понимал, что видит сон, когда приоткрылась дверь кладовой, и в луче света появился белый ангел с перекошенными крылышками. Никита устало усмехнулся и произнес:
— Вот как, это ты! Ну надо же. Нет, а что я удивляюсь? Сегодня ночь исполнения желаний, и все это не устают повторять, уши прожужжали. Все желания исполнены, и, видимо, настала, наконец моя очередь. Только вот какая беда. Беда, ангел. Тот главный, ведающий чудесами, что тебя ниспослал, притомился, должно быть, на старости лет. И ошибся.
Видишь ли… Было время, когда я… хм… взалкал, измученный, загнанный, и вот вдруг появляешься ты. Внезапно и спасительно, как осуществленная мечта, как избавление от пошлой шелухи, от пыльной тусклости бытия. Что-то тогда случилось, и я жил как в переполненном автобусе с заляпанными стеклами. Несет, не видно куда, трясет, вдыхаешь вонь, страдаешь дурнотой и лютой ненавистью к сомученикам, и не выйти, не соскочить на ходу. Заперто наглухо. А тут ты, остановкой в чистом поле, свежим воздухом. Я все силился внушить себе, будто люблю тебя, будто жить без тебя не могу…
