Ирвин Шоу - Богач, бедняк... Том 2
В порту в баре «У Феликса» их всех ожидал ланч – шампанское, дыня, традиционная тушеная рыба в белом вине. Аккордеонист весело играл, и все гости произносили торжественные тосты. Мэр – за невесту, Пинки Кимболл – за жениха на своем саутхэмтонском французском, Рудольф – за обоих на таком отличном французском, что все гости вытаращили от удивления глаза и громко зааплодировали ему, когда он закончил. Джин принесла с собой фотоаппарат и все время щелкала им, изводя одну пленку за другой, чтобы достойным образом запечатлеть для истории такое знаменательное торжество. Она впервые делала снимки после того, как молотком разбила все свои фотоаппараты с прочими принадлежностями.
Ланч закончился в четыре часа дня, и все гости, некоторые из них пошатываясь, сопровождали, как на параде, молодую супружескую пару к стоявшей у пирса «Клотильде». На корме их ждал большой ящик, перевязанный красной ленточкой. Свадебный подарок от Рудольфа. Он распорядился доставить его на борт незаметно, когда все находились в мэрии на торжественной церемонии. Он давно отослал его на пароходе из Нью-Йорка на адрес агента Томаса со строгими инструкциями хранить все в тайне до дня их свадьбы.
Томас прочитал бирку.
– Что там? – с удивлением спросил он.
– Открой, узнаешь!
Дуайер пошел за молотком и долотом. Все гости, толпясь у ящика, дружно помогали Томасу вскрывать его. Невеста в привычной, родной атмосфере бесцеремонно щеголяла в лифчике, раздевшись до пояса. Когда ящик открыли, все ахнули. Это была замечательная радарная установка со сканером. Рудольф однажды спросил у мистера Гудхарта, что, по его мнению, сейчас больше всего нужно Томасу на «Клотильде», и тот посоветовал ему приобрести для брата радар.
Томас с торжествующим видом сжимал в руках радар, а все гости дружно аплодировали Рудольфу, как будто он сам изобрел и собрал этот прибор собственными руками.
На глаза Томаса навернулись слезы, чуть пьяные, само собой, и он энергично благодарил Рудольфа за дорогой подарок.
– Боже, радар! – причитал он. – Сколько лет я мечтал о нем!
– Кажется, это достойный свадебный подарок, как считаешь? – спросил его Рудольф. – Теперь ты точно сможешь определять линию горизонта, издалека видеть все препятствия по курсу, чтобы избежать кораблекрушения.
Кейт, его жена-морячка, нежно гладила прибор, словно девочка красивую куклу.
– Такого замечательного свадебного подарка ни у кого не бывало, точно говорю, – не скрывал своей радости Томас.
Они должны были пойти в этот день в Портофино. Оттуда пойдут вдоль берега мимо Монте-Карло, Ментоны, Сан-Ремо, пересекут Генуэзский залив ночью и высадятся на Апеннинский полуостров на следующее утро. Метеосводка была хорошей, и на все это путешествие, по подсчетам Томаса, уйдет не более пятнадцати часов.
Дуайер с Уэсли не позволяли ни Томасу, ни Кейт ничего делать на борту, даже прикасаться к линю. Они усадили их обоих на стульях на корме, как на троне, сами занялись подготовкой к выходу «Клотильды» в открытое море. Когда якорь наконец был поднят и яхта направилась к горизонту, со всех яхт в бухте до них доносились громкие гудки приветствовавших их труб и рожков, а за ними шла рыбацкая шхуна, усыпанная цветами, сопровождая их до самого ограничительного буя. Два рыбака бросали цветы в пенящийся след позади их яхты.
Они вскоре вышли в открытое море и оттуда, покачиваясь на мягких волнах, смотрели через бухту Ангелов на белоснежные высокие башни Ниццы.
– Ах, какое все же это замечательное место для жизни, – воскликнул Рудольф. – Франция!
– Особенно если ты не француз, – уточнил Томас.
III
Гретхен с Рудольфом сидели на стульях на палубе «Клотильды», в кормовой части, наблюдая за закатом солнца.
Они проходили мимо аэропорта Ниццы и видели, как каждые несколько минут на посадку заходил самолет. Один за другим. Их крылья поблескивали на заходящем солнце, и казалось, что, подлетая к полосе, они едва не касались серебристой поверхности моря. Взлетая, они поднимались над крутой горой Монако, с востока все еще озаренной яркими солнечными лучами. Как все же приятно идти со скоростью десять узлов и наблюдать, как другие суда развивают только пять, подумал Рудольф.
Джин внизу укладывала Инид. Когда малышка гуляла на палубе, они надевали на нее маленький спасательный круг оранжевого цвета и линем прикрепляли ее к металлическому кольцу на рулевой рубке, чтобы, не дай бог, она не соскользнула за борт. Жених ушел, чтобы проспаться после принятого шампанского. Дуайер с Кейт готовили на камбузе обед. Рудольф в связи с этим выразил свой официальный протест, сказал, что он приглашает их всех на обед в Монте-Карло или Ницце, но Кейт настояла на своем.
– Разве можно придумать что-то лучше, чем заняться в свадебный вечер? – искренне удивилась она. Уэсли, в голубом свитере-«водолазке», так как уже становилось заметно холоднее, стоял у рулевого колеса. Он уверенно ходил босой по палубе, твердой рукой вертел штурвал, словно родился на море.
Гретхен с Рудольфом тоже натянули свитера.
– Какая все же роскошь, – сказал Рудольф, – мерзнуть в июле!
– Ты рад, что приехал, да? – спросила Гретхен.
– Очень, – признался Рудольф.
– Итак, семья объединилась, – сказала Гретхен. – Нет, даже не так. Она собралась вместе, собралась впервые. И из всех нас инициативу проявил Том.
– Ему удалось понять что-то, чего не поняли мы, – заметил Рудольф.
– Да, ты прав. Ты, наверное, обратил внимание – где бы он ни появлялся, его окружает какая-то особая атмосфера любви. Возьми его жену, Дуайера, его друзей на свадьбе. Даже его сына. – Она с горечью засмеялась.
Она рассказала Рудольфу о своем посещении Билли в Брюсселе, куда съездила до их встречи в Антибе, так что Рудольф понимал, какова причина ее короткого, отнюдь не радостного смеха. Билли жив и здоров, ему ничто не угрожает в армии, он служит писарем, такой же циничный, лишенный всяких амбиций молодой человек, как и прежде, много работает, чтобы поскорее летело время службы, насмехается над всем и над всеми, не щадит даже родной матери. Якшается с глупыми девчонками в Париже и Брюсселе, меняя их как перчатки, курит марихуану, если только уже не перешел на дрянь покрепче, рискуя попасть в тюрьму, не проявляет ни к чему интереса, как и тогда, когда вылетел из университета, не меняет своего холодного отношения к ней, Гретхен. Во время их последнего обеда в Брюсселе, когда вдруг зашел разговор об Эвансе Кинселле, он закусил удила, просто взбесился.
– Знаю я всех этих людей твоего возраста, – зло бросил он. – У всех у них фальшивые великие идеалы, они взахлеб говорят о новых книгах, театральных пьесах, о политиках – в общем, обо всем, над чем молодые люди моего возраста ржут как кони. Они намерены спасти этот мир и молятся то на одного несущего всякий вздор художника, то на другого, притворяются, что они все еще молоды, радуются, что нацистов как следует вздули и что прекрасный новый мир рядом – за ближайшим углом или в чьей-то чужой постели.
