Джоанн Харрис - Персики для месье кюре
Алиса что-то ответила ему по-арабски.
Он прервал ее:
— Все это неважно! Идем домой.
Алиса молча покачала головой.
— Идем, Алиса. И оденься как полагается. Твоя мать места себе не находит…
— Мне все равно, — сказала она. — Я не вернусь домой. И ты не имеешь никакого права мне приказывать.
Карим выстрелил в нее чередой яростных арабских фраз, и лихорадочно горевшие цвета его ауры вспыхнули с новой силой. Затем он решительно шагнул к девушке, но она столь же резко от него отшатнулась и что-то сказала, явно протестуя. Голос Карима зазвучал еще громче и яростней.
— Прекратите! Оставьте ее в покое! — вмешался Люк. — Она живет у Вианн. Здесь она в полной безопасности. И как только она с-сама захочет пойти д-д-домой… — Призрак детского заикания вдруг вновь возник в его голосе, но взгляд Люка был достаточно спокоен, да и сам голос звучал на удивление по-взрослому. — Когда Алиса будет готова вернуться, она вернется. Но пусть она сама сделает выбор.
Несколько мгновений Карим смотрел Люку прямо в глаза. Он явно его не помнил, ведь Люк последние два года почти все время провел в университете. Затем сделал еще шаг к Алисе, и тут Влад вдруг негромко, но грозно зарычал. Карим осторожно глянул на пса и велел:
— Забери свою собаку!
Алиса что-то сказала ему по-арабски, и он, злобно сверкнув глазами, немного отступил от нее.
— Нет, это просто странно! — сказал он. — Ты что, представление здесь хочешь устроить? — Карим презрительно глянул на Люка. — Может, это он — причина твоего побега? Какие еще сказки ты тут рассказывала?
— По-моему, — снова заговорил Люк, — вам с-следует уйти.
Карим некоторое время внимательно на него смотрел, потом сказал:
— Я знаком с твоей матерью. Это мадам Клермон, верно? Она всегда оказывала нам большую поддержку. Интересно, что она скажет, если узнает, во что ты вмешиваешься.
На мгновение Люк растерялся. Затем взял себя в руки и без малейших признаков заикания твердо сказал:
— К ней это не имеет ни малейшего отношения. Этот дом принадлежит мне. Алиса — моя гостья. И Пилу тоже, а его пес всегда нервничает, если кто-то пытается угрожать моим гостям.
Я заметила в глазах Карима некоторое удивление. На самом деле все мы были удивлены поведением нашего «маленького Люка». Похоже, этот некогда весьма пассивный и мрачный мальчик, страдающий заиканием, наконец-то сумел освободиться от доминирующего влияния матери.
Алиса внимательно наблюдала за происходящим, и лицо ее светилось, как у человека, который только что нашел ответ на вопрос, который до этого казался ему неразрешимым. В волосах у нее и на лице все еще виднелись брызги желтой краски. Она выглядела сейчас такой невероятно юной и красивой, что щемило сердце.
Карим сделал какой-то протестующий жест — казалось, он скорее оскорблен, чем рассержен тем, что кто-то впервые в жизни сумел воспротивиться его чарам, — и посмотрел на Жозефину, словно призывая ее на помощь:
— Мадам Мюска…
Она только головой покачала.
— Когда-то я очень хорошо была знакома с одним мужчиной, очень похожим на вас, — сказала она. — Но Вианн сумела объяснить мне, что вовсе не обязательно куда-то убегать, чтобы стать полноправной хозяйкой собственной жизни. Теперь и Алиса это поняла. И у нее к тому же есть друзья, которым она небезразлична. Так что она больше не нуждается ни в вас, ни в ком-то еще из тех, кто желает диктовать ей, как себя вести и что делать.
Карим огляделся, явно ища поддержки, но ни в ком ее не нашел.
— А матери я непременно передам от вас привет, — заявил Люк.
И Кариму осталось лишь повернуться и направиться к двери. На пороге он бросил последний — очень опасный — взгляд на меня, на Анук и на Розетт и сказал:
— Осторожней. Это война. Постарайтесь не попасть в перестрелку.
Глава девятая
Четверг, 26 августа
Солнце висело уже совсем низко над горизонтом — вот-вот зайдет, — так что пора было вести Майю домой. Я обещала, что мы с ней отнесем старому Маджуби немного персикового печенья. И я обещала проводить Алису — она хотела повидаться с дедом. В общем, мы сказали всей честной компании «до свидания», и Алиса опять повязала на голову хиджаб. Пока она прощалась, я обратила внимание на Анук и Жанно — их цвета горели как-то особенно ярко, точно обещая, что вскоре нам раскроется некая тайна. Затем мы приготовили гостинцы — коробку шоколада и коробку только что испеченного персикового печенья — и двинулись к дому Аль-Джерба.
Алиса шла молча. Анук тоже в основном помалкивала, то и дело проверяя свой мобильник. Майя и Розетт бежали впереди, на ходу играя в какую-то довольно шумную игру, в которой пресловутые Бам и Фокси играли, похоже, главную роль. Бама я видела вполне отчетливо, он неровными скачками передвигался по булыжной мостовой, не отставая от Розетт, а вот Фокси, похоже, еще только предстояло показать себя. Наверное, Майя уже могла его видеть. Интересно, а Розетт тоже? — подумала я.
Добравшись до домика с зелеными ставнями, мы постучались. Дверь открыла мать Майи. На ней был желтый хиджаб, джинсы и шелковая камиза. Ее хорошенькое личико просияло, когда она нас увидела.
Майя, разумеется, тут же завопила:
— Вианн печенье принесла! Мы его сами пекли! Я помогала!
Ясмина улыбнулась.
— Я очень рада, что вы зашли. Я как раз обед готовила. Входите же! — Она что-то быстро сказала Алисе, та кивнула и пошла наверх. — Пожалуйста, проходите, выпейте чаю. Моя мать и сестра тоже дома.
И она провела нас в гостиную, где Фатима, Захра и Оми сидели на разложенных на полу подушках. Захра, как всегда, была в бесформенной коричневой джеллабе; голова повязана хиджабом. Фатима что-то шила. Оми, едва я вошла, посмотрела на меня такими печальными глазами — хотя это было ей совершенно не свойственно и противоречило ее веселому проказливому нраву, — что у меня почти не осталось сомнений: старый Маджуби умер.
— Что случилось? — с тревогой спросила я.
Оми вздохнула, пожав плечами:
— Я так надеялась, что моя Дуа тоже у тебя!
— Нет, к сожалению. Ее у меня и не было, — покачала головой я.
— Ее мать с собой увезла, — сказала Фатима. — Карим места себе не находит.
— Правда? — удивилась я. — Вот уж не знала, что Карим и Дуа так близки.
Я не стала рассказывать о недавнем визите Карима в домик Арманды, но Захра, должно быть, услышала в моем голосе неприязнь и вопросительно подняла глаза. А Фатима, ничего не замечая, ответила:
