Харуки Мураками - Хроники Заводной Птицы
Во время прогулки я подробно пересказал Крите, что мне написала Кумико. Скорее всего, она больше сюда не вернется. У нее любовник, она спала с ним два с лишним месяца. Они вроде уже расстались, но возвращаться ко мне она не собирается. Крита выслушала мой рассказ, не проронив ни слова. Никаких впечатлений от нее я не услышал. Мне показалось, что она уже заранее знала обо всем. А я, похоже, был самым непосвященным человеком во всей округе.
После ужина Крита заявила, что хотела бы лечь со мной. Заняться сексом. Это было неожиданно… Я не знал, что делать, и так прямо и сказал: не знаю я, что делать, потому что никак такого не ожидал.
Пристально глядя на меня, она ответила:
— Поедете вы со мной на Крит или не поедете… Отложим это пока, Окада-сан. Я хочу побыть с вами проституткой. Всего один раз. Продаться вам. Здесь, сегодня ночью. И на этом все. Я брошу проституцию раз и навсегда — и во плоти, и в мыслях. Даже от имени этого — Крита — откажусь. Но нужно подвести четкую черту, чтобы стало ясно: с этим покончено.
— Насчет черты — понятно, но зачем тебе со мной спать?
— Поймите: соединившись наяву с вами, реальным человеком, я хочу пройти через вас, Окада-сан, и так очиститься от прилипшей ко мне грязи. Это и будет та самая черта.
— Извини, но покупать людей не в моих правилах.
Крита закусила губу.
— Тогда давайте сделаем вот что. Вместо денег вы дадите мне что-нибудь из одежды вашей жены, обувь какую-нибудь. Установим для проформы такую плату за мое тело. Хорошо? Тогда я буду спасена.
— Спасена? Хочешь сказать, что так ты избавишься от грязи, которую оставил в тебе Нобору Ватая?
— Вот именно.
Я внимательно посмотрел на нее. Без накладных ресниц лицо Криты выглядело совсем по-детски.
— Послушай, все-таки что за тип — этот Нобору Ватая? Он брат моей жены, но если подумать, я почти ничего о нем не знаю. О чем он вообще думает? Что ему надо? Понятия не имею. Знаю только одно: мы с ним друг друга терпеть не можем.
— Вы с ним принадлежите к совсем разным, противоположным мирам, — ответила Крита. Сделала паузу, подыскивая слова, и продолжила: — В мире, где у вас сплошные потери, он только приобретает. Вас этот мир отвергает, а его признает. И наоборот. Вот почему он так вас ненавидит.
— Что-то я не пойму. Я же для него ничтожество, все равно что пустое место. А он — личность известная, человек с влиянием. Я по сравнению с ним — полный нуль. Зачем ему меня ненавидеть? К чему время тратить?
Крита покачала головой.
— Ненависть — она как вытянутая темная тень, и даже тот, на кого она упала, обычно не знает, откуда эта тень наплыла. Это как обоюдоострый меч. Опускаешь его на противника — и себя рубишь. И чем сильнее достанется ему, тем сильнее — тебе самому. Даже смертельные случаи бывают. Избавиться от этого чувства очень нелегко. Вам надо быть очень осторожным, Окада-сан. Это в самом деле опасно. Стряхнуть с себя ненависть, если она уже пустила корни в вашем сердце, — нет ничего труднее.
— Ты ведь на себе это почувствовала? Ту самую ненависть, что была у Нобору Ватая?
— Да, — отозвалась Крита. — Эта ненависть разорвала надвое, осквернила меня. Потому я и не хочу, чтобы он оставался моим последним клиентом. Понимаете?
Ночью в постели наши тела соединились. Я раздел Криту, освободив ее от одежды Кумико, и вошел в нее. Медленно и осторожно. Это походило на продолжение сна, точно мы с Критой наяву повторяли то, что проделывали раньше во сне. Я обнимал ее настоящее тело, из плоти и крови. И все же чего-то не хватало: чувства реальности — того, что я действительно занимаюсь любовью с этой девушкой. Несколько раз мне даже почудилось, что рядом со мной Кумико, а не Крита Кано. Я был уверен, что тут же проснусь, как только все кончится, но извергся прямо в нее — и не проснулся. Все это — на самом деле… Однако чем больше я убеждался в реальности происходящего, тем меньше это напоминало реальность. Понемногу, шаг за шагом, реальность отодвигалась, отдалялась. И тем не менее по-прежнему оставалась реальностью.
— Окада-сан, — заговорила Крита, обнимая меня сзади. — Едемте со мной на Крит. Нам здесь больше делать нечего. Надо ехать на Крит. Останетесь — с вами обязательно случится что-нибудь нехорошее. Я точно знаю.
— Нехорошее?
— Очень нехорошее, — повторила Крита. Голос ее, как у лесной вещей птицы, звучал тихо, но проникал в самое сердце.
15. Подходящее имя
Что сгорело летним утром на растительном масле
Неточная метафора
Пришло утро, и Крита Кано осталась без имени.
Как только рассвело, она потихоньку разбудила меня. Приоткрыв глаза, я увидел пробившийся сквозь занавески свет наступившего утра, потом Криту, которая стояла рядом с кроватью и смотрела на меня. Вместо ночной рубашки на ней была моя старая майка — и больше ничего. В лучах утреннего света я еле различал треугольник ее волос.
— Окада-сан, у меня больше нет имени, — сказала она. Больше не проститутка, не медиум и не Крита Кано — просто она.
— О’кей. Ты больше не Крита, — проговорил я, протирая пальцами глаза. — Поздравляю. Теперь перед нами новый человек. Но как же без имени? Надо же как-то к тебе обращаться. Вот ты стоишь спиной, например. Как тебя окликнуть?
Девушка, которая до вчерашнего вечера оставалась Критой Кано, пожала плечами.
— Не знаю. Наверное, надо подыскать какое-то новое имя. Когда-то давно у меня настоящее имя было. А когда стала проституткой, мне дали рабочее прозвище — произносить его больше не хочу! Потом я бросила это занятие, и Мальта для моих спиритических упражнений придумала «Криту Кано». Но теперь со всем этим покончено, я — другой человек, и имя мне нужно абсолютно новое. Вам ничего в голову не приходит, Окада-сан? Какое-нибудь имя? И чтобы мне подходило?
Я немного подумал, но так и не придумал ничего толкового.
— Мне кажется, ты сама должна выбирать. Ты же теперь человек новый, самостоятельный. Так лучше, наверное. А долго будешь думать — ничего страшного.
— Но как я выберу подходящее имя? Это же трудно.
— Конечно, нелегко, понятное дело. Ведь имя иногда все выражает, — сказал я. — А может, и мне вместе с тобой взять и отказаться от своего имени? Ничего идея, а?
Поднявшись с постели, сестра Мальты Кано протянула руку и кончиками пальцев дотронулась до моей правой щеки, где по-прежнему красовалось родимое пятно с ладошку младенца.
— Погодите, Окада-сан! Если вы останетесь без имени, как же я буду вас называть?
— Заводной Птицей, — ответил я. Что ж, по крайней мере у меня хоть новое имя есть.
