Майкл Корда - Богатство
– Как он это сделал?
– Застрелился из винтовки. Жуткое было зрелище.
– Могу себе представить, – сказал Букер. В действительности он не мог и не хотел. Он был городским мальчиком, и об огнестрельном оружии не знал ничего, кроме того, что он его боится.
Гримма тема явно воодушевила. Об оружии по крайней мере, он говорил со знанием дела.
– Прямо в грудь. Вы не п о в е р и т е, что может натворить винтовка двенадцатого калибра с близкого расстояния. В наши дни приходится читать, что люди для самозащиты покупают ручные автоматы, штурмовые или бронебойные винтовки, и тому подобное, но уверяю вас, когда доходит до дела, ничего не бьет лучше, чем старая добрая винтовка двенадцатого калибра. С шести футов сносит человеку голову… пробивает в груди дырку с суповую тарелку.
– Разумеется, – сказал Букер, решительно закрывая тему, от которой ему было не по себе.. – Однако, всякий бы счел, что именно так он и должен был поступить, – добавил он, не в силах изгнать видение.
– Как?
– Выстрелить себе в голову. Так поступает большинство самоубийц, когда они пользуются винтовкой. Ведь, конечно, выстрелить себе в грудь из винтовки нелегко?
Гримм задумался.
– Верно, – согласился он. – Полагаю, нужно удерживать дуло против груди правой рукой, а левую вытянуть – вот так. – Он продемонстрировал. – Конечно, когда люди решаются на самоубийство, невозможно предсказать, как они поступят. У меня был клиент, который встал на дно силосной башни, открыл скат и утопил себя в собственной кукурузе. У нас здесь долгие зимы, и некоторые люди этого не выдерживают. Уолдену, знаете, следовало бы подумать о дочери. Избавить ее от этого зрелища.
– Избавить? Вы имеете в виду – она обнаружила тело?
Гримм тяжело вздохнул.
– Не совсем. Он сделал это в ее присутствии.
Букер почувствовал, как у него свело желудок.
– Она была с ним, когда он застрелился? Она видела это?
– Угу. Вот с такого расстояния, так же близко, как я и вы.
Букер закрыл глаза и попытался вообразить эту сцену. И не мог – точнее, не мог вынести. Он испытал ошеломляющую горечь, и внезапно понял нежелание Алексы говорить о своем детстве. И ее силу – много ли молодых женщин сумело бы пройти сквозь такое и выстоять? Большинство девушек сошли бы с ума или сломались, но она уехала в Нью-Йорк и начала новую жизнь. На миг его захлестнули сочувствие и восхищение, затем он напомнил себе, что приехал не за этим.
– Для юной девушки это ужасно, – сказал он. – ей должно было быть тогда – сколько? – шестнадцать, семнадцать?
– Примерно.
Профессиональный инстинкт Букера против воли напомнил о себе. Юриспруденция, как ничто другое, учит, что люди редко говорят правду. Во всяком случае, полную правду. Даже клиенты, чьи интересы ты защищаешь, лгут тебе, скрывают то, что по их мнению, вам не надо знать. Обходят события, которые могут дурно выглядеть.
– Поскольку это было так ужасно, – спросил он, – почему ей не сочувствовали? Почему люди обвиняли е е? Отец ее дошел до точки и застрелился на глазах собственной дочери, Господи помилуй!
Гримм замялся.
– Ну, из-за того, что она убежала с Билли… и зная, как отец к ней относился… люди просто сложили два и два. Они решили, что это, вероятно, ее вина.
– Е е вина? Она была ребенком. Не представляю, как это может быть, а вы? – Даже на собственный слух Букера, он заговорил, как адвокат, подвергающий перекрестному допросу свидетеля обвинения.
Гримм неловко заморгал, не понимая, какую роль ему положено играть.
– Ну, не знаю, что и подумать, – осторожно сказал он. – Однако, если вы спрашиваете,я считаю, что люди обычно слишком торопятся с осуждением. Особенно когда дело касается красивой молодой девушки. Конечно, м о й папа к ним не относился. Он твердо придерживался мнения, что она не виновата. Он был очень дружен с шерифом Карлом Эмером, с т а р ы м шерифом, он уже умер – и Карл сказал ему, что это самый печальный случай, с которым он сталкивался – гораздо печальнее, чем люди думают.
– Почему? То, что вы рассказали, и без того звучит остаточно печально.
– Не знаю. Папа не распространялся об этом. – Гримму, похоже, не терпелось сменить тему. – Кстати, если вы хотите повидать Билли Цубера, мы можем перехватить его прямо сейчас, – он поглядел на часы.
Гримм заплатил по счету, дал чаевые, показавшиеся Букеру позорно малыми, и, извинившись, вышел в туалет. Когда он вернулся, щеки его пылали, и все поведение стало более развязным. Букер мог бы поклясться, что в кармане пальто Гримма есть фляжка или полупинтовая бутылка водки, и в тот миг, когда они вышли наружу, он едва не удержался, чтоб не попросить Гримма дать к ней приложиться. Сильно мело, и Букер вынужден был из-за ветра придерживать шляпу рукой.
– Похоже, у нас установилась плохая погода, – удовлетворенно сказал Гримм, словно погода была туристическим аттракционом, придуманным специально для удовольствия Букера.
– А как Цубер относится к Алексе Уолден? – спросил Букер, протискиваясь на переднее сиденье машины Гримма. К его удивлению, это оказался новенький "мерседес". Непонятно было, как Гримм сумел его приобрести.
– Билли – парень, который худого слова ни о ком не скажет, но он испытывает смешанные чувства к Лиз… Алексе. Я хочу сказать, здесь он был звездой. Люди считали, что перед ним – целый мир, а потом он сбежал с ней, и после этого все у него рухнуло. Это не ее вина, но мне кажется, он отчасти винит ее. Понимаете? Он все еще здесь, работает в конторе отца, а она уехала в Нью-Йорки стала богатой и знаменитой.
– Знаменитой – да. Богатой – это мы еще посмотрим. – Кожаные сиденья машины были все в собачьей шерсти. Букер попытался вспомнить, взял ли он с собой платяную щетку. На заднем сиденье было несколько коробок с винтовочными патронами, собачий поводок, и картонный ящик с заляпанными грязью сапогами. Ясно, что когда речь шла об оружии, Гримм знал, о чем говорил. – А что думала ее семья? – спросил он.
– Я не был на похоронах – папа, конечно, был – но после приходил принести им соболезнования. Господи, напряженность в гостиной была такая, что ее можно было резать ножом! Братья смотрели на нее так, словно они предпочли бы похоронить е е, а ее бабушка, старая миссис Уолден, она тогда была еще жива, вовсе на нее не смотрела.
– Для девушки это должно было быть очень болезненным.
– Наверное. Она ни разу не проронила ни слезинки. Знаете, люди относились бы к ней гораздо лучше, если бы она плакала.
Букер вспомнил Алексу Уолден на похоронах Артура Баннермэна. Там она тоже не плакала. Не плакала она и, если верить де Витту, когда стояла над телом Баннермэна у себя в квартире. Элинор Баннермэн, напомнил он себе, тоже никогда не плакала. Его осенило, что между этими двумя женщинами могло быть нечто общее.
– Возможно, у нее были свои причины. На похоронах Баннермэна у меня создалось впечатление, будто она слишком горда, чтобы плакать.
– Или слишком упряма? Она вся в отца. И всегда была. Как бы то ни было, она не выказала достаточно скорби, чтобы удовлетворить окружающих. Во всяком случае, она дотерпела до окончания школы, а потом уехала.
– Чтобы стать моделью?
– Не знаю. Наверное, большинство хорошеньких девушек из маленьких городов хотят стать моделями или актрисами. Они листают журналы, смотрят телевизор и думают: "Я тоже так могу", верно? Зачем растрачивать красоту на это, – он махнул рукой в перчатке, указывая на невзрачные дома Ла Гранжа.
– Итак, она уехала в Нью-Йорк?
– Кажется, сперва в Чикаго. Попыталась найти там секретарскую работу, потом перебралась в Нью-Йорк. Во всяком случае, так я слышал. Мы на месте.
Контора "Уильям Цубер и сын",как почти все дома в Ла Гранже, была одноэтажным зданием на Мэйн-Стрит, с окнами из стеклопластика, сквозь которые можно было разглядеть двух надутых девиц, медленно и неохотно шлепавших на машинках.
– Билли на месте? – бодро спросил Гримм, хлопая дверью и впустив внутрь порыв снега.
Одна из девиц встала и, виляя бедрами, направилась к закрытой двери – новая доморощенная кандидатка для центрального разворота "Пентхауза", или хотя бы для задней страницы обложки, подумал Букер. Против одной стены стоял стеллаж со спортивными трофеями Билли Цубера. Другая стена была увешана дипломами и сертификатами в рамках, отдающими дань общественной деятельности Цубера-старшего, масштабы которой достигали героического размаха. Масоны, Рыцари Колумбуса, Ротари-клуб, Благосклонный орден покровительства лосей, бойскауты и ассоциация шерифов штата Иллинойс год за годом аттестовали в пластике, бронзе и латуни с гравировкой присущие Уильяму Цуберу-старшему дружелюбие,великодушие и идеализм. Среди дипломов были разбросаны фотографии толстого очкастого мужчины, расплывшегося в широкой улыбке, пожимая руки местным чиновникам. Некоторые из них были шерифами и начальниками полиции. Букера осенило, что отцу Билли не составило бы труда убедить полицейских штата Айова вернуть своего сына.
