Николай Гарин - Оула
Раньше было просто любопытно, как живут дикие народы с их нравами. И вот теперь он сам с этим столкнулся, сделав всего лишь первые шаги по тайге, пройдя по ней первые две недели… А что впереди!? Сколько еще придется испытать непредвиденного, пережить и убедиться, что далеко не так проста и примитивна здесь жизнь. Люди в этой глуши живут давно, не просто, не плохо и по-своему красиво.
«…Невежда ты, дорогой товарищ Мальцев, а еще пытаешься людей учить!..»
Максим остервенело рубил все, что попадалось под руку, и натаскивал на тушу медведя, желая одного — поскорее прикрыть и не видеть.
Ребята развели костер и теребили глухаря. Погода так и не разгулялась, а день уже сворачивался. Водопад продолжал крепко шуметь. От Максима доносился стук топора. Сороки то затихали, то с новой силой начинали пересказывать друг дружке, что здесь произошло и что ожидается в скором времени.
Наконец, мокрый насквозь к костру подошел Максим.
— Слушайте, а что если нам сегодня еще один маленький переход устроить!? Что-то здесь сыровато… Поедим, а потом на новом месте еще чайку попьем, а!?
Ребята молча согласились, прекрасно понимая, что они не смогут спать рядом с тем местом, где убили медведя.
Когда уходили, не сговариваясь, оглянулись на свежий островок из веток и коряг, выросший на отмели. С минуту постояли, каждый думая о своем.
Тогда они словно торжественно поклялись и каждый перед собой, и друг перед другом, хоть и не произнесли ни единого слова, что такого больше не повторится…
За долгие три года скитаний по уральской тайге тяжело было и горько, а часто просто невыносимо. Бывало, что и свет белый становился не в радость, однако клятву, что они дали тогда у водопада не нарушали и всегда с миром расходились с Ним, настоящим хозяином!.. И пусть было совпадением или случайностью, но каждый раз после этого словно кто невидимый посылал им удачу.
Сначала друг перед другом хорохорились, относились к этому игриво, с шутками да смехом, однако каждый понимал, что в душе это уже серьезно и надолго. Так и осел в молодых головах тот случай и остался навсегда… Мало того, не ведая, почему и как, но они стали чтить и священные места вогулов и их общественных, и семейных идолов и духов; даже одаривать их по возможности тем, что было у них в избытке; уважительно относиться ко всему, что создали и чему кланялись живущие здесь простые, добрые и мудрые люди.
Оула открыл глаза. Тонкоструйный водопадик продолжал напевать сам себе что-то однотонное и незамысловатое. Он стал мягче и теплее в заходящих лучах солнца. Щедро разбрасывал оранжевых зайчиков среди серых камней и чахлой зелени.
«Вот ведь старость что вытворяет! — с приятной медлительностью думал Оула. — Столько лет прошло, а будто вчера было!.. Эх, Максимка, Максимка!..» — глядя на игривый ручей, Оула не спешил «выключать» нахлынувшие воспоминания.
…Как Максим обрадовался, когда ему все же довелось однажды выведать у старика-вогула про эту Бабу его, Золотую. Как они, толком не отдохнув, голодные и измотанные кинулись на ее поиски аж в самые горы… Чуть не утонули в болоте, прежде чем добрались до них. Потом лезли, выпучив глаза по голым скалам. Площадка, на которую они, наконец, взобрались, была буквально завалена оленьими костями. В скальных трещинах были понатыканы тряпичные узелки с монетами да человечьими фигурками из олова, с наконечниками стрел из бронзы. А у отвесной скальной стены угрюмо стояли деревянные идолы-мэнквы…
На востоке, со стороны Восхода высилась одинокая гора с полуразваленной скальной вершиной, в сумерках похожей на развалины средневекового замка. На западе площадка заканчивалась глубоким ущельем, за которым к поднебесным вершинам массивного горного хребта круто убегал ровный, чистый склон, напоминающий гигантскую морскую раковину.
Максим был невероятно рад, что место походило на то, что описывал старик.
— А теперь будем ждать! — торжественно проговорил он, глядя на своих приятелей воспаленными глазами. — Это можно увидеть, по утверждению старого вогула, только в это время…, потом опять жди целый год. Поэтому я и гнал вас сюда в таком темпе. — Максим опять склонился к куску бересты, на которой были едва заметны какие-то знаки, схемы… — Все правильно!
Ждали всю ночь. Оула с Ефимкой еще как-то покемарили, прижавшись друг к другу, кутаясь в рваные оленьи шкуры. А Максим не спал. Он ждал своего звездного часа. Сколько и о чем он только не передумал за ту ночь!?
Никто толком не знал, зачем они забрались на такую высь. Не знал и сам Максим. Но то, что здесь должно что-то произойти — уже никто не сомневался. «С первыми лучами!.. С первыми!..» — не переставал твердить Максимка, едва сдерживаясь…
Утро наступало долго. Сначала зарозовели вершины хребта. Они плавно насыщались, будто зрели, пока не вспыхнули сильным оранжевым светом взошедшего солнца. Небо получило свою глубину. А на дне ущелья заворочался и начал подниматься лиловый туман. Все вокруг затихло и приготовилось… Максим метался по площадке. Заглядывал в скальные трещины, под огромные камни, пытаясь их сдвинуть… Его нетерпение достигло предела. Оула с Ефимкой поглядывали на приятеля с тревогой.
А чистое, прозрачное утро входило в силу. Уже весь хребет горел золотом! Туман рос, поднимался на глазах.
— Смотрите, что это!.. — Ефимка выбросил дрожащую руку в сторону хребта.
На его золотистом склоне четко проступила огромная тень в виде женской фигуры с ребенком на коленях. Женщина сидела ровно, глядя куда-то вдаль, туда же смотрел и ребенок.
«Боженька!.. Всевышний!..» — воспаленное сознание Максима было на грани…
…Гладко зачесанные волосы на затылке женщины были собраны в пучок. Высокий, отвесный лоб по-гречески сразу переходил в прямой, чуточку удлиненный нос. Тонкие губы, выпуклый подбородок, длинная шея, едва заметная грудь… Ребенок сидел столь же ровно и во многом походил на женщину.
Эта огромная парная тень медленно двигалась вправо и вниз… к туману.
Максим с Ефимкой, а потом и Оула опустились на колени и перестали дышать. В эти первые минуты они не отдавали отчета своим действиям, не пытались анализировать это природное явление, они, как и тысячи, а может десятки тысяч предшественников предавались удивительному чувству — сопричастности явлению, чуду, выходящему за рамки обычного, земного!..
Минута за минутой пробегали как мгновения, а они боялись моргнуть, шевельнуться, даже думать… Хотя в голову Оула настойчиво билась мысль, что вот для этого он и жил, наверное, все это время, терпел, лишился Родины, родных и близких…
Максим боялся, что это все вдруг окажется сном…
У Ефимки все плыло в глазах, и силуэт начинал походить на его мать, а на коленях был он, только маленький…
Вдруг, когда изображение коснулось тумана, голова женщины стала терять контуры профиля…, исчез нос, губы, затылок…, появились обе щеки, уши…, она…, она повернулась!..
— Она смотрит на нас!.. — испуганно прошептал Ефимка. — Максим!?…
Максим только сейчас стал приходить в себя. К нему возвращалось сознание, голова трезвела. И когда изображение почти пропало со склона, сломалось и бесформенно закачалось на волнах тумана, Максимка развернулся и взглянул на вершину горы, за которой вставало солнце, откуда ночью доносились тихие вздохи, глянул и вскрикнул от неожиданности!.. Как раз в это мгновение и ударил по его глазам сноп света…, солнечный луч, скользнув мимо двух разновысоких останцев, осветил их площадку.
Пообвыкнув, Максим вновь взглянул на гору — волшебство прошло. Обычный день входил в свои права. Развалины скал ничего необычного из себя не представляли. Надо было очень постараться, поднапрячь воображение, чтобы увидеть в них что-нибудь необычное и тем более, женский силуэт да еще с ребенком на коленях.
С того дня Максим потерял покой окончательно. Он рыскал по горам, вновь и вновь встречал рассвет на той площадке, но уже ничего подобного не случалось. Облазил вершину одинокой горы с развалинами на вершине, но все без результатов.
Близилась их вторая таежная осень. Нужно было выходить к какому-нибудь зырянскому паулю или вогульскому юрту. Сделать запасы, обзавестись новой одеждой, да мало ли забот перед зимой…
Но Максим был неумолим. Он как одержимый, едва светало, убегал к горе и искал, искал, искал, как некий немец, о котором он сам же и рассказывал, что искал целый город…
И нашел!..
Накануне первого снега, когда спать в маломальской землянке было уже невыносимо, ближе к вечеру появился Максим и, трясясь как в страшной лихорадке, устало опустился у костра.
— Я нашел пещеру!.. Братцы, Она там!.. Я ЕЕ по запаху чую!.. ОНА там!.. Там!.. Там!.. Там!..
Пещера оказалась не на горе и даже не рядом, а совсем в другом месте, на склоне какого-то незначительного отрога, заросшая кустами и молодыми деревьями. Как он ее отыскал, можно было только удивляться.
