Кристина Паёнкова - Бегство от запаха свечей
Мариола протянула мне руку так, словно это стоило ей огромных усилий. Я терпеть не могла эту манеру здороваться. Да и вообще эта изящная и эффектно подкрашенная блондинка с распущенными волосами мне решительно не понравилась. Очередное увлечение Збышека; говорят, она хорошо поет.
Мы пошли. Мариола сразу же отстала.
– Збы-ышек, – позвала она, растягивая каждый слог. – Збы-ы-шек. Не-е бе-еги так. Там дадут что-нибудь попить? Я умираю от жажды.
– Дадут и попить и поесть, только двигайтесь поживее.
Збышек зачем-то торопил нас обеих. Он явно позировал, разыгрывая из себя скучающего опекуна двух капризных девиц.
– Я-а не-е лю-блю-у спе-еши-ить. Подожди! – протестовала Мариола.
Наконец мы добрались до места. Хозяин виллы, пожилой одинокий мужчина, сдавал внаем комнаты студентам старших курсов и молодым специалистам.
Хозяин – мировой дядька. Дома у него настоящая коммуна. Если ты придешь и скажешь, что голоден, тебя тут же накормят без разговоров. Он молодец.
Здоровались по-студенчески, без рукопожатий. «Привет, привет», и все.
Я пришла со Збышеком с корыстной целью. Один из жильцов учился в инженерном училище. Хотелось познакомиться с ним и расспросить кое о чем. Збышек тут же разыскал его и привел ко мне.
– Вот он, знакомьтесь. Юрек Щербовский. Спрашивай что хочешь, но только поскорее, а то его позовут играть в бридж, и тогда пиши пропало.
Щербовский оказался лысеющим блондином с невероятно веснушчатым лицом и в очках с толстыми стеклами. Вид у него был чрезвычайно добродушный, а увидев его улыбку, я поняла, что он разрешит все мои сомнения.
– Я очень рад, что со мной будет учиться девушка. На нашем курсе женщин нет совсем. Охотно помогу вам, чем только смогу. Работы у нас много, занятия пять раз в неделю. На первом курсе самое главное – математика.
– Ее мне вроде бояться нечего. Так утверждает мой репетитор.
– Меня смущает другое: ведь это училище для практиков. Подумайте хорошенько, если вы намерены потом бросить учебу, то просто жалко времени и сил. Вы ведь выйдете замуж, а для супружеской жизни статика не нужна.
– Все вы одинаковы. Честное слово. Обидно, что и вы тоже. Я окончила техникум, руковожу стройкой – кажется, неплохая практика. А что касается замужества, то я и тут с вами не согласна. Замужней женщине знания не помешают. Напротив, легче будет жить.
– Я пошутил. Беру свои слова обратно. По правде сказать, я бы и сам охотно женился на женщине своей профессии. И приятно и удобно.
– Только не делай предложения Катажине, – сказал вдруг Збышек, который, казалось, совершенно не прислушивался к нашему разговору.
Мариола пела. У нее был действительно хороший голос, изящные движения. Она как бы звала куда-то своей песней.
– Как тебе нравится Мариола? – спросил Збышек.
– Когда поет – очень. У нее красивый, нежный голос. Но скажи, зачем ты меня знакомишь со всеми своими девушками по очереди? Я их уже перестала различать. Вот увидишь, перепутаю когда-нибудь и поставлю тебя в неловкое положение. А возвращаясь к Мариоле, скажу: в парке она была невыносима, теперь же очень мила.
– Я знакомлю тебя со своими девушками, потому что сам потом смотрю на них твоими глазами. – Збышек потянулся к пепельнице, стоявшей на столике рядом со мной, и невзначай обнял меня. Я почувствовала тепло его руки. Это было приятно. Он стряхнул пепел с сигареты, но руки не убрал. – Мариола мне больше не нравится. Спасибо тебе за это.
– Ого, я вижу, мои акции постоянно растут. Кончится тем, что, когда ты, наконец, поведешь свою избранницу к алтарю, именно мне придется благословлять вас на совместную жизнь. Я весьма польщена таким доверием, – сказала я, выскользнув из его объятий. – А теперь пойду к Юреку, там пока не играют в карты, может, мне еще удастся немного поговорить с ним об училище.
В последнюю неделю перед экзаменами я все свободное от работы на стройке время проводила у пана Пенкальского. Мною овладел панический ужас. Каждый день я заявляла Пенкальскому, что весь пройденный материал вылетел у меня из головы. Уезжала я от него успокоенная, но, едва вернувшись домой, снова впадала в отчаяние.
В день экзаменов я терзалась самыми мрачными предчувствиями. И безуспешно пыталась внушить себе, что, если даже не сдам экзамена, ничего страшного не случится. Это не вопрос жизни. Профессия у меня есть, работа тоже. Через год попытаю счастья снова. Но тут же в уме всплывало начало какой-нибудь математической формулы, я не могла вспомнить продолжения, и меня снова охватывала тоска.
После работы я наспех поела, переоделась и прибежала в училище за пять минут до начала первого экзамена. На лестнице меня ждал верный пан Пенкальский.
– Не сердитесь, что я здесь, – он виновато улыбнулся. – Я только хотел еще раз заверить вас, что вы непременно сдадите. Выше голову, не робейте.
Я прошла через пустой холодный вестибюль и, совсем потерянная, поднялась на второй этаж. Там стоял какой-то мужчина, спрашивал у приходящих фамилии и, словно регулировщик, жестом направлял в нужную аудиторию.
В аудитории было полно народу, и мне пришлось, как и на всех предыдущих экзаменах, занять место в первом ряду. Я села. Ждать оставалось недолго.
Я быстро решила задачи и оглянулась кругом – все еще писали. Может быть, я решила неправильно, ошиблась? Я медленно, тщательно проверила все снова. Как будто правильно. Нам разрешили курить, и я с наслаждением затянулась. Волнение улеглось, осталась только усталость.
– Вы кончили? – спросил один из экзаменаторов.
– Да, – ответила я неуверенно.
– Распишитесь и дайте лист сюда. Можете идти.
Экзамен по политической экономии прошел не так гладко, но все-таки похоже было, я его сдала.
Неделю спустя я пошла посмотреть списки принятых. От волнения всю дорогу бежала. Моя фамилия была в списке!
– Я студентка! Буду учиться в инженерном училище! – твердила я про себя, ликуя.
Первым долгом я пошла к пану Пенкальскому, чтобы поблагодарить его. Он был тронут и смущен. Обещал зайти к нам в субботу на чашку чаю.
Накануне субботы я отправилась в магазин. У пана Пенкальского, обещавшего прийти к нам в гости, была одна невинная слабость – он обожал домашнее печенье, и мне хотелось обязательно его испечь. Сахар, мука, яйца – бабушке было бы тяжело нести все это. В магазине стояло в очереди несколько человек. Продавщица, наклонившись над бочкой, доставала оттуда селедку.
Я задумалась о своем отпуске. Дадут ли мне путевку? В летние месяцы ими обеспечивали в первую очередь рабочих.
– Что вам угодно? – обратилась ко мне продавщица.
Я вздрогнула.
– Ханка! Что ты здесь делаешь? Неужели работаешь?
В магазине, кроме нас, уже никого не было.
– Муж скоро три месяца как сидит. Суда пока не было. Палатку опечатали. Мне нужно было где-то зацепиться. Перед самым арестом мелькнула надежда, что как-нибудь обойдется, и почти все наши сбережения ушли на взятки.
Передо мной была совсем другая женщина – поблекшая, утомленная. Рука, машинально чертившая что-то на клочке бумаги, потрескалась, огрубела.
– Ну и ну! А может, все еще выяснится! – Я не очень знала, что полагается говорить в подобных случаях.
– Чему тут выясняться, когда их поймали с поличным, с левым товаром. Адвокат говорит, счастье, если дадут не более трех лет. Я устроилась сюда, потому что здесь принимали без документов, а у меня ведь нет никакого образования.
– А что с ребенком?
– Он у бабушки. Я туда хожу всего раз в неделю, потому что после работы буквально ног под собой не чую. Да, мы люди конченые. Я как раз собралась открыть магазин на улице Сверчевского, когда мы влипли в первый раз. Тогда дело обошлось громадным штрафом. Уплатили полмиллиона. Но я еще надеялась открыть магазин и снова встать на ноги. А теперь уже все пропало окончательно.
Мы попрощались. Ханка ни о чем меня не расспрашивала, и я не стала рассказывать о себе. Ей и без того было достаточно горько.
Бабушка получила письмо из Ченстохова и прибежала с ним ко мне.
– У нас будут гости. Приезжает брат Михасиного мужа. Не знаю, помнишь ли ты его. Он был у нас во время оккупации, году в сорок втором, во Львове. Такой лысеющий мужчина.
– Помню. А зачем он приезжает?
– Он адвокат и ведет сейчас дело о разводе, которое будет слушаться во Вроцлаве. Постарайся быть с ним полюбезнее. А то ведь, знаешь, он вернется в Ченстохов, будет рассказывать.
– Не беспокойся, бабушка. Я буду воплощением любезности.
Через несколько дней действительно приехал дядя (бабушка велела мне так его называть), с маленьким чемоданчиком, совсем лысый, но в остальном почти не изменившийся.
В первый же вечер, побеседовав с бабушкой, которая теперь перед всеми хвасталась, что я учусь, дядя спросил:
– Зачем тебе дальше учиться, Катажина? Ты техник, специальность у тебя есть, работа тоже. Что тебе еще нужно? Женщина должна прежде всего быть женственной и поменьше размышлять. Я специалист по гражданским делам и говорю на основании своего опыта. Теперь браки часто расторгаются. Причем в большинстве случаев – по вине женщин. Женщина, вернувшись домой после работы, вместо того чтобы радоваться своим обязанностям жены и матери, нервничает, кричит. Бывает, брак вот-вот распадется, но тут женщина бросает работу, и все как-то налаживается снова.
