Стив Тольц - Части целого
— Что ты думаешь о девушке, с которой встречается Джаспер? — спросил я.
— Она красивая.
— Это самое хорошее, что мы можем о ней сказать?
— Мне вообще нечего о ней сказать. Джаспер прячет ее от нас.
— Это естественно. Я его смущаю.
— Что в том естественного?
— Я смущаю себя самого.
— Почему ты заинтересовался?
— Видел ее сегодня с другим мужчиной.
Анук села и посмотрела на меня своими светлыми глазами Иногда мне кажется, что животному под названием человек для жизни требуется не вола, не еда, а только слухи.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
— Сказал ему?
— Пока нет.
— И не надо.
— А по-моему, необходимо. Не могу сидеть сложа руки, если моего сына дурят другие, а не я.
— Вот как тебе надо поступить: не говори с ним — поговори с ней. Скажи, что ты ее засек. Пусть сама ему признается. Пригрози, что иначе ты сам ему все расскажешь.
— Ну, не знаю…
— Если возьмешься говорить с ним, это будет катастрофа. Самое малое, он тебе не поверит. Решит, что ты ревнуешь. Что соперничаешь с ним.
— Неужели отец и сын способны соперничать из-за женщины?
— Способны, но не в эдиповом, в обыденном смысле.
Анук подтянула колени к груди и оперлась на них подбородком, словно размышляя, сказать мне или нет, что у меня что-то прилипло к зубам.
— Я устала от отношений, — призналась она. — Хочу взять тайм-аут. Я превращаюсь в серийную постороннюю на ложе единобрачия. Это весьма утомительно. Я хочу только любовника.
— Да, пожалуй, так проще.
— Дружеский трах со знакомым человеком.
— Отличная мысль. И есть кто-нибудь на примете?
— Не уверена. Мне нужен кто-нибудь вроде тебя.
— Ты в самом деле это произнесла? Я не понял. Помедленнее, помедленнее, помедленнее. Кто-нибудь вроде меня? Ты знаешь кого-нибудь вроде меня?
— Только одного.
— Вроде меня? Вот уж с кем бы не хотел повстречаться! Джаспер? Нет, не он. Так кто же?
— Ты!
— Признаю, сходство имеется, — медленно проговорил я, стараясь понять намек. Слова Анук доходили до меня как сквозь дымку. — Ты серьезно?
— Да.
— Совершенно?
— Да.
— Не ошибаешься?
— Нет.
— Точно?
Вот так у нас началось с Анук.
Лежать в постели с молодой красивой женщиной было трогательно, и я помолодел от гордости, целуя ее шею. Ее груди. Мои стертые ладони скользили по ее чистому телу! Эта связь меня буквально спасла. Я стал воспринимать свои гениталии в качестве сказочных существ из какой-нибудь эпической шотландской поэмы четырнадцатого века.
Когда ложишься в постель с хорошей знакомой, самое трудное — это начало. Нельзя начинать с секса, не предварив его поцелуями, но поцелуями интимными. Стоит поцеловать не так, как надо, и завязка будет не та. Но целоваться требовалось, чтобы, так сказать, прогреть двигатель. Мы никогда не целовались после близости. Какой смысл? Никто не прогревает двигатель после того, как приехал к месту назначения. Но вдруг начали, и это меня смутило. Я считал, что дружеский трах должен быть энергичным и бодрым. И был к этому готов. Секс — развлечение: грешное, но безвредное, как шоколадное мороженое на завтрак. Но все получилось не так — нежно и любовно, и мы лежали после близости обнявшись, а иногда даже ласкали друг друга. Я не знал, что и думать, и ни один из нас не представлял, что сказать. В эти мгновения неловкого молчания я доверил Анук свой секрет — признался, что умираю.
Она приняла это хуже, чем я мог себе представить. Хуже, чем даже я. Закричала:
— Нет! — И бросилась изучать список альтернативных лечебных методик: акупунктура, травы со странными названиями, сомнительное целительство, предполагающее чистку души, медитация и лечебные свойства положительного мышления. Но прогнать смерть положительным мышлением не получится. Все равно что сосредоточиться и думать: «Завтра солнце взойдет на западе, на западе, на западе». От этого ничего не изменится. У природы свои законы, и она скрупулезно их исполняет.
— Послушай, Анук, я не хочу провести остаток жизни, отбиваясь от смерти.
Она подробно расспросила о деталях. Я ответил. Ей стало настолько жаль меня, что я заплакал.
Затем мы занялись любовью — с такой яростью, будто нашим партнером была сама смерть.
— Ты сказал Джасперу? — спросила Анук, когда все кончилось.
— О нас?
— О себе.
Я покачал головой и ощутил постыдное воодушевление. Я представил, как сын раскается в том, что относился ко мне с презрением. Расстроится, разрыдается, будет мучиться и испытывать угрызения совести. Эта мысль меня немного взбодрила. Сознание, что душу ближнего разрывает вина, вполне может превратиться в смысл жизни. После того дня мы почти не говорили о моей надвигающейся смерти, но я чувствовал: Анук не перестает об этом думать и, кстати, подозревал, что она попытается убедить меня завещать мои раковые органы для исследований. И вот как-то, пока мы согревали руки на углях неистово жаркого секса, она спросила:
— Чем ты собираешься заниматься остаток жизни?
Хороший вопрос, тем более что, как я полагал, этот остаток составлял не миллион лет. Впервые в жизни я растерялся. Совершенно растерялся. Не мог даже читать. Какой смысл углублять познания о Вселенной и обитающих в ней болванах, если вскоре они никому не понадобятся? Я уже с горечью ощущал свое небытие. Сколько я мог бы сделать! Кем мог бы стать! Когда я говорил об этом с Анук, мои слова звучали нелепо: скалолазом, автором исторических романов, изобретателем, оставившим след в истории, как, например, Александер Белл, который открыл дорогу сексу по телефону.
— А еще?
— Есть и еще.
— Расскажи.
— Я всегда считал, что из меня получился бы персонаж вроде Распутина.
— Не понимаю, — удивилась Анук.
Я покопался в тетрадках и поведал ей об идее влиять на богатых и сильных мира сего — нашептывать благие мысли в большое золотое ухо. Анук ухватилась за это с безудержной энергией. Видимо, заключила: если осуществится хотя бы одна моя мечта, я сойду в могилу удовлетворенным. Как будто кто-нибудь сходит туда удовлетворенным! Истинное удовлетворение не может наступить, пока остается хотя бы дюйм, где хочется почесать. И что бы там ни говорили, так не бывает, чтоб нигде не зудело.
Затем в один из пустых вечеров в мою комнату ворвался Джаспер и сообщил неприятное известие: ко мне пожаловали Рейнолд и Оскар Хоббсы. Анук затащила в мой дом двух самых могущественных людей на земле. Во мне поднялась волна жгучей ненависти к ней. Какая отвратительная жестокость — исполнить последнее желание умирающего. Неужели не понятно, что он этого не хочет? А желает лишь одного — не умирать.
Я вышел из спальни и увидел двух мужчин. Рейнолд — высокомерный и решительный, наделенный такой властью, что от этого даже моргал. И его сын, Оскар, серьезный и проницательный, такой же раздражающе привлекательный на вид, достойный продукт современной династии (в современных династиях каждое последующее поколение спаривается с супермоделями, чтобы гарантировать потомство с высокоскулыми лицами). Я испытал ненависть и к этим двоим, таким благополучным в своей судьбе. В собственную смерть я в конце концов уверовал. А вот их смерти не ощутил — настолько оба были непроницаемы.
Рейнолд смерил меня взглядом. Я оказался на два размера меньше, чем нужно.
Зачем они в моем доме? Послушать меня? Как Анук удалось все провернуть? Замечательно! Большего для меня не делал никто. Я откопал старые тетрадки и прочитал несколько бредовых идей, записанных мной в течение многих лет. Не важно, что это были за идеи, но их не приняли. Пока я говорил, гости смотрели на меня с таким видом, словно их лица были вырезаны из дерева твердой породы. Ничего человеческого.
Когда я кончил, Рейнолд властным жестом зажег сигару. А я подумал: почему богатеи курят именно сигары? Неужели считают, что рак легких — удел плебса, а те, кто занимает высшие ступени общества, достойны рака языка? Затем открылась истинная причина визита Хоббсов. Они пришли не для того, чтобы выслушивать мои идеи, а надеялись, что я приму участие в мини-телесериале, темой которого будет, разумеется, история жизни Терри Дина.
Я не знал, что ответить. Не мог ответить ничего.
Рейнолд провел ладонью по бедру, и вдруг в разговор вступил его сын:
— Нам, пожалуй, пора.
Какая командная игра! Какое суперсознание!
Они откланялись.
А я, обозленный на мертвого братца, углубился в лабиринт, взывая к космосу позволить мне хоть на пять минут совершить путешествие в прошлое, чтобы я мог плюнуть ему в глаза. Каким же он оказался надоедливым призраком. Превратил мое прошлое в огромную, открытую, не поддающуюся никакому лечению и врачеванию рану! Инфицированную и сеющую вокруг заразу.
