Дуглас Кеннеди - Испытание правдой
В кабинете Грега не было двери — еще одна политическая шалость, — так что стучаться было некуда. Впрочем, он встал из-за стола и вышел мне навстречу, как только я застыла на пороге.
— Добро пожаловать, Ханна, — сказал он, протягивая мне свою длинную костлявую руку. — Я так рад тебя видеть, и не только потому, что, как я уже сказал по телефону, твой отец — последний из великих мыслителей, но еще и потому, что глубоко уважаю твою позицию и восхищаюсь тем, как ты держишься во всей этой отвратительной истории.
— Даже несмотря на то, что я отказалась просить прощения?
Он показал на плетеный стул, приглашая садиться. Стол был завален бумагами. Похоже, в его юридической практике расшивка документов по папкам не считалась приоритетом.
— Это был умнейший ход, и не только с чисто этической точки зрения. Если бы ты попросила прощения, то тем самым официально признала бы свою вину. А так мы имеем классическую ситуацию «он сказал/она сказала». Это не означает, что федералы не придут за тобой, особенно с высочайшего благословения преследовать всех, у кого в прошлом есть хотя бы намек на радикализм. Но зато это существенно затрудняет задачу сфабриковать против тебя дело. Так вот, вчера я пошел и купил книгу Тобиаса Джадсона — чего, поверь, мне совсем не хотелось. Противно сознавать, что кладешь деньги в карман этого святоши. Но мне, разумеется, необходимо было посмотреть, против чего мы будем бороться… помимо плохой прозы, конечно. Меня не удивляет, что ему удалось опубликовать это дерьмо только в правом издательстве. Назвать это не дерьмом, а патокой не могу, потому что не хочу оскорблять патоку. Тем не менее, книга продается — вчера в топ-сотне «Амазон» она была на двадцать восьмом месте… и не то чтобы я слежу за этими рейтингами. Еще бы, она получила такую рекламу — и все благодаря исчезновению твоей дочери, которое оказалось весьма кстати для Джадсона… нет, конечно, я не хочу сказать, что он так цинично воспользовался чужим горем.
Он вскинул брови, как Гручо Маркс. Я решила, что Грег Толлмен мне определенно нравится.
— А теперь, хотя я не сомневаюсь, что тебя уже тошнит от этого, мне бы хотелось выслушать всю историю от начала до конца — буквально с того момента, как Джадсон ворвался в твою жизнь тридцать с лишним лет назад.
Грег Толлмен оказался прямо-таки мастером перекрестного допроса, особенно когда вскрывал многочисленные пласты моей истории, обнажая глубинные конфликты.
— После того как между вами случилась первая близость, ты говорила ему, что испытываешь чувство вины?
— Конечно.
— И что он ответил?
— Он обвинил меня в том, что я раба «буржуазных ценностей».
Грег Толлмен усмехнулся:
— Это обязательно надо упомянуть во время очных дебатов.
— Я еще не приняла решение.
И снова хитрая улыбка на лице Грега Толлмена.
— Даже сознавая, что для тебя это единственный шанс прижать его к стенке?.. Ты когда-нибудь делала аборт? — вдруг спросил он.
— Нет.
— Как ты думаешь, Джефф когда-нибудь уговаривал свою подружку сделать аборт?
Я слегка опешила от такого вопроса, о чем и сказала.
— Извини за прямоту, — кивнул Толлмен, — но по опыту могу сказать, что у наиболее активных пролайферов зачастую свои скелеты в шкафу, они и занимают такую экстремальную позицию, потому что сами наворотили дел, за которые им теперь очень стыдно.
— Мне о скелетах в прошлом Джеффа ничего не известно, но даже если бы я что-то знала, все равно не позволила бы вам использовать это против него.
— Даже притом что команда Джадсона может привлечь его на свою сторону?
Я опешила.
— Я не верю в то, что он может публично выступить против меня, — сказала я.
На самом деле я могла в это поверить, особенно после разговора, который у нас состоялся сегодня утром. Это было около половины девятого, и я проснулась в своем гостиничном номере в Бостоне — к счастью, одна. Ну, если честно, счастья в этом никакого не было. После трех виски с «прицепами» детективу Лиари чуть ли не на руках пришлось тащить меня до отеля. Лиари пообещал мне, что сам не сядет за руль (он победил в алкогольном состязании, выпив втрое больше меня) и поедет домой в Бруклин на такси. Когда мы подошли к дверям отеля «Оникс», я совершила нечто невообразимое — разумеется, в алкогольном угаре. Я поцеловала его. И это был вовсе не дружеский поцелуй в щечку, а настоящий, глубокий поцелуй. Он откликнулся с подобающим энтузиазмом, но уже через какое-то мгнобение мягко высвободился из моих объятий.
— Идея хорошая, что само по себе нехорошо, — тихо произнес он.
Я снова притянула его к себе:
— Не думай, просто…
Он взял меня за плечи:
— Я сам этого хочу. Но — и это «но» не обойти — у нас довольно строгие правила, не допускающие отношений с лицом, вовлеченным в расследование…
Я поцеловала его.
— Я никому не скажу, — прошептала я.
— Ханна…
Я снова поцеловала его:
— Это будет всего одна ночь…
— Ханна…
— И утром я буду по-прежнему уважать тебя.
Он подавил смех.
— Я никогда не выходил за рамки, — сказал он.
Я снова поцеловала его:
— Не уходи…
Он взял меня за руки.
— Я позвоню тебе утром, — сказал он, — проверю, как твое похмелье.
Потом, коснувшись моего лба легким поцелуем, проводил меня во вращающиеся двери отеля. Когда я обернулась, он помахал мне рукой и ушел в темноту.
Я дошла до номера, кое-как открыла дверь, разделась, юркнула в постель и сразу отключилась. Очнулась я только утром. В окно струился слабый свет. Часы на прикроватной тумбочке показывали шесть пятьдесят две. Голова раскалывалась. Но чувство вины заглушало даже эту боль.
Не думай, просто…
Я накрыла лицо подушкой. Угораздило же меня покуситься на бывшего иезуита, который к тому же расследует дело об исчезновении моей дочери. Высший балл за глупость… с учетом того, что сейчас творится вокруг меня.
Я перевернулась на другой бок, в надежде, что сон позволит мне забыться еще на несколько часов. Не тут-то было. В спешке покидая Портленд, я забыла прихватить с собой книжку. Поэтому я включила телевизор, но тут же со злостью выключила, увидев на экране фотографию Лиззи, которая снова была в центре внимания «Фокс ньюс». Можно сбежать, но нельзя скрыться. Марджи права: массмедиа не оставят меня в покое, пока не найдется Лиззи.
Я встала. Приготовила себе ванну. Когда я отмокала в горячей воде, до меня вдруг дошло: сегодня мне совершенно нечего делать. Нет работы, куда надо спешить; нет мужа, которому надо звонить; нет обязательств, кроме встречи с Грегом Толлменом во второй половине дня. Но если не считать встречи с адвокатом, который будет пытаться спасти меня от тюрьмы, весь день был в моем распоряжении — пустота, которую нечем заполнить…
В самом деле, чем? Это было странное ощущение на фоне десятилетий вечной занятости, когда я втайне стенала от того, что мне не хватает времени. Даже после того, как разъехались дети, время все равно оставалось ускользающей материей. Подготовка к занятиям, уроки в школе, консультации с учениками, заседания в комитетах, домашнее хозяйство, уход за собой, читательская группа, чтение, чтение, чтение, благотворительная работа с бездомными, участие в просветительских программах, отслеживание достойных киноновинок, ежемесячное посещение Бостонской филармонии, а еще нужно было держать руку на пульсе текущих событий… в общем, только успевай поворачиваться.
Удивительно, что в этой моей круговерти было так мало Дэна. Притом что он всегда был в моей жизни — ждал меня вечерами, когда я приходила домой… звонил в течение дня, просто чтобы сказать «привет»… любил устраивать мне сюрпризы, приглашая поужинать в ресторане… и, казалось, всегда был доволен нашим союзом… Я по-прежнему хотела видеть его рядом с собой… потому что, черт возьми, мы столько всего пережили вместе (первые годы притирки, десятилетия воспитания детей, кризис среднего возраста и прочую муть). Мы были исключением из правил современной жизни: наш многолетний брак держался не на постылом чувстве долга и не на психологической зависимости. Мы были вместе, потому что все еще хотели быть вместе, несмотря ни на что. Многие ли пары могут сказать о себе такое?..
Мы по-прежнему вместе…
Нет, это уже не про нас. Про нас теперь можно говорить только в прошедшем времени: мы были вместе…
Прошедшее время. Как случилось, что мы оказались в прошедшем времени? И как могла Алиса…
Нет, об этом лучше не думать. Потому что, даже пытаясь представить себе техническую сторону этого романа — первая искра взаимного интереса, робкое начало, первый тайный обед или ужин, первое прикосновение, первый поцелуй, сброшенные одежды…
