Джон Ирвинг - Отель «Нью-Гэмпшир»
Я с Черной Ингой. Помню того японского господина, который попросил меня и Ингу встать рядом; мы сидели внизу и играли в девятку, но японец сказал, что не хватает освещения, и нам пришлось встать. Получился несколько неестественный момент. Визгунья Анни продолжает сидеть за столом; в той части стола, где света было достаточно, перепудренная Бабетта шепчет что-то Иоланте, которая стоит несколько в стороне, сложив руки на своей впечатляющей груди. Иоланта так и не освоила игру в девятку. На фотографии она выглядит так, будто собирается всех разогнать. Помню, что японцы тоже ее боялись, возможно, потому, что она была намного больше любого из них.
Эти фотографии, единственные наши фотографии за 1957-1964 годы, когда мы жили в Вене, примечательны тем, что все знакомые нам люди изображены на них с одним или двумя японцами, то есть с кем-то, кто совершенно нам незнаком. Даже порнограф Эрнст, прислонившийся к машине. А вот рядом с ним облокотился на капот Арбайтер, а эти ноги, торчащие из-под переднего бампера старого «мерседеса», принадлежат тому, кого мы называли Ключ; на всех фотографиях у Шраубеншлюсселя изображены только ноги. А машину окружают японцы — чужаки, которых никто из нас больше никогда не увидит.
Могли ли мы тогда понять — внимательнее присмотревшись к фотографии, — что это была не обычная машина? Кто слышал когда-нибудь о «мерседесе», пусть даже и старом, который требовал бы к себе такого внимания? Герр Ключ все время или лежал под машиной, или крутился вокруг нее. И почему это одна-единственная машина, принадлежащая Симпозиуму, требовала такой заботы — ведь выезжала она очень редко? Глядя на нее уже теперь… ну, на фотографии все очевидно. Трудно смотреть на эту фотографию и не понимать, чем на самом деле был этот «мерседес».
Бомбой. Вечно переделываемой, на той или иной стадии доводки, но всегда готовой к действию бомбой. Вся машина была бомбой. И этот безымянный японец, присутствующий на всех наших фотографиях, на единственных фотографиях, которые у нас остались… ну, теперь легко видеть в этих незнакомцах, в том иностранном господине, символ безымянного ангела смерти, сопровождавшего автомобиль. Подумать только, мы, дети, годами отпускали шутки о том, какой, должно быть, плохой механик Шраубеншлюссель, коли он с таким постоянством копается в «мерседесе»! В то время как на самом деле он был эксперт! Мистер Ключ был экспертом по бомбам; все эти семь лет бомба каждый день была готова к действию.
Мы так никогда и не узнаем, чего они ждали, — какой момент должен был созреть, если бы мы не вынудили их поторопиться. Реконструировать происшедшее мы можем только по японским фотографиям, а историю они рассказывают темную.
— Что ты помнишь о Вене, Фрэнк? — спросил я у него; я постоянно его об этом спрашиваю.
Он ушел в свою комнату, побыл наедине со своими мыслями, а выйдя, протянул мне кусочек бумаги:
1. Фрэнни с медведицей Сюзи.
2. Покупка твоей чертовой штанги.
3. Проводы Фельгебурт до ее дома.
4. Дух мышиного короля.
— Конечно, было еще и многое другое, — сказал Фрэнк, вручая мне листок, — но я не хочу в это вдаваться.
Я понимаю, и я, конечно, тоже помню, как мы ходили покупать штангу. Мы пошли все. Отец, Фрейд, Сюзи и мы, дети. Фрейд пошел, потому что он знал, где находится спортивный магазин. Сюзи пошла, потому что Фрейд мог помочь ей вспомнить, где находится спортивный магазин.
— Мы проехали больничный склад на Мариахильфер? — кричал ей Фрейд в трамвае. — Теперь второй или третий поворот налево.
— Эрл! — говорила Сюзи, выглядывая из окна.
— Надеюсь, это безопасно, — предостерег Фрейда кондуктор штрассенбана. — Медведь не на привязи. Обычно мы их без привязи не пускаем.
— Эрл! — сказала Сюзи.
— Это умный медведь, — сказал Фрейд кондуктору.
В спортивном магазине я купил штангу, триста фунтов насадок-блинов и две гантели со сменными грузами.
— Доставьте это в отель «Нью-Гэмпшир», — сказал отец.
— У них нет доставки, — сказал Фрэнк.
— Нет доставки? — удивилась Фрэнни. — Но мы же не можем все это утащить!
— Эрл! — сказала медведица Сюзи.
— Веди себя хорошо, Сюзи! — прикрикнул Фрейд. — Успокойся.
— Медведю бы очень понравилось, если бы нашу покупку доставили, — сказал Фрэнк продавцу в спортивном магазине.
Но это не сработало. Уже тогда можно было догадаться, что способность медведя переломить ситуацию в нашу пользу сходит на нет. Мы по возможности распределили вес между собой. Я нагрузил гантели по максимуму — семьдесят пять фунтов на каждой — и понес их в руках. Отец, Фрэнк и Сюзи боролись со штангой и оставшимися ста пятьюдесятью фунтами. Фрэнни открывала двери и расчищала дорогу, а Лилли вела Фрейда: на обратном пути она выступала его медведем-поводырем.
— Господи Иисусе! — сказал отец, когда нас не пустили в штрассенбан.
— Они позволили нам проехать только сюда! — возмутилась Фрэнни.
— Против медведя они ничего не имеют, — объяснил Фрейд. — Им не нравится штанга.
— Это вы так ее несете, что она кажется опасной, — сказала Фрэнни отцу, Фрэнку и Сюзи.
— Делал бы ты зарядку, как Айова Боб, — сказал я отцу, — мог бы тогда нести штангу один, и она не казалась бы такой тяжелой.
Лилли отметила, что австрийцы пускают в трамвай с медведем, но не пускают со штангой; и добавила, что австрийцы ничего не имеют против лыж. Так, может быть, нам купить лыжный чехол и положить туда штангу? Тогда кондуктор подумает, что это не штанга, а просто очень тяжелые лыжи.
Фрэнк предложил, чтобы кто-нибудь сбегал за «мерседесом» Шраубеншлюсселя.
— Он никогда не бывает на ходу, — сказал отец.
— Мог бы наконец и поехать, — сказала Фрэнни. — Эта жопа который год уже его чинит.
Отец вскочил в трамвай и отправился домой за машиной. И как мы тогда не поняли по быстрому отказу радикалов, что около нашего отеля стоит бомба? Но мы восприняли это просто как очередную их грубость и потащили наши тяжести дальше.
В конце концов я вынужден был оставить всех вместе со штангой около Кунстхисторишес-музеум 30. В музей со штангой нас тоже не пустили, равно как и с медведем.
— А Брейгель не стал бы возражать, — сказал Фрэнк.
И вот им пришлось убивать время, стоя на углу. Сюзи слегка пританцовывала, Фрейд стучал своей бейсбольной битой, Фрэнни и Лилли распевали американские песни — так они и время провели, и денег немного заработали. Вена славится своими уличными клоунами — «дух мышиного короля», как говорил Фрэнк. Он обходил толпу со шляпой. Это была фуражка от формы автобусного водителя, купленной Фрэнку отцом, потертая похоронно-траурная фуражка, которую Фрэнк надевал, изображая портье в отеле «Нью-Гэмпшир». В Вене он носил ее все время, наш самозваный мышиный король Фрэнк. Мы очень часто думали о печальном артисте с его никому не нужным зверинцем, который в один прекрасный день вышел из открытого окна, разбившись вместе со своими мышами. ЖИЗНЬ СЕРЬЕЗНАЯ ШТУКА, НО ИСКУССТВО ЗАБАВА! Свое заявление он сделал ясно и недвусмысленно; он очень долго проходил мимо открытых окон, и они в конце концов его затянули.
