Карлос Сафон - Игра ангела
Щеколда подалась под моими пальцами, и я толчком открыл дверь. Сила инерции увлекла меня вперед, и, не удержавшись на ногах, я растянулся ничком на мраморных плитах, уложенных вокруг бассейна. Поверхность воды оказалась всего в пяди от моего лица, и я почувствовал запах застоявшейся воды. Мгновение я разглядывал сгусток сумрака, плескавшийся на дне бассейна. В облаках открылся просвет, и луч солнца, проникнув сквозь толщу воды, заскользил по выщербленному мозаичному полу. Видение длилось всего лишь миг. Внизу, завалившись вперед, обломком крушения лежало инвалидное кресло. Продолжая свой путь, солнечный луч подобрался к самому глубокому месту бассейна. И там я увидел ее. Мне почудилось тело, облаченное в белые лохмотья, распростертое у стены. В первый миг я подумал, что это кукла. Алые губы попортила вода, а глаза сверкали точно сапфиры. Рыжие волосы медленно колыхались в протухшей воде, кожа имела синюшный оттенок. Это была вдова Марласки. В следующую секунду просвет в тучах заволокло, и вода в бассейне вновь превратилась в темное зеркало, на поверхности которого смутно отражалось лишь мое лицо и возникший за спиной на пороге галереи расплывчатый силуэт с ножом в руке. Я стремительно вскочил и припустил в сад, продираясь сквозь заросли кустарника, царапавшего лицо и руки. Наконец показалась железная калитка и выход в переулок. Я продолжал бежать, пока не достиг шоссе Вальвидрера. Только очутившись там, едва переводя дух, я обернулся и с облегчением убедился, что особняк «Каса Марласка» скрылся из поля зрения в глубине узкой улочки, вновь став невидимым для мира.
37Я возвратился домой на том же трамвае. В городе стремительно темнело, ледяной ветер гнал сухие листья по улицам. Я вышел на пласа Паласио и ненароком услышал, как два моряка, возвращавшихся с причала, говорили о буре, надвигавшейся с моря, которая обрушится на город до наступления ночи. Подняв голову, я увидел, что небо заволакивает пеленой багровых туч, растекавшейся над морем, словно пролитая кровь. В квартале, прилегавшем к бульвару Борн, жители энергично захлопывали двери и окна, торговцы закрывали магазины раньше времени, а дети высыпали на улицы бороться с ветром, раскинув руки крестом и хохоча, заслышав отдельные раскаты грома. Мигали фонари, и вспышки молний серебрили фасады. Я поспешил к порталу дома с башней и стремглав взбежал по лестнице. Рокот бури приближался и проникал сквозь стены.
В доме стоял такой холод, что дыхание обрело зримые очертания, когда я переступил порог прихожей. Я сразу направился в помещение, где находилась древняя угольная печка, которой я пользовался всего четыре или пять раз с тех пор, как поселился тут. Я растопил печь пачкой старых высохших газет, а также разжег камин в галерее и уселся на пол у огня. Руки у меня тряслись, не знаю только, от холода или от страха. Я терпеливо ждал, пока согреюсь, наблюдая за причудливыми зигзагами молний, загоравшихся в небе.
Дождь собрался только к вечеру, но когда наконец разверзлись хляби небесные, на землю обрушилась слепая завеса водопада, затопившего крыши и переулки бурным потоком, с яростью колотившимся в стены и стекла. Постепенно общими усилиями угольной печки и камина дом стал отогреваться, но меня по-прежнему пробирала дрожь. Я встал и направился в спальню за одеялами, чтобы в них завернуться. Распахнув шкаф, я принялся копаться в больших нижних ящиках. Шкатулка лежала там, спрятанная в глубине. Я вынул ее и поставил на кровать.
Я открыл шкатулку и уставился на старый револьвер отца — все, что у меня от него осталось. Взяв револьвер, я нежно погладил указательным пальцем гашетку. Затем открыл барабан и вставил в гнезда шесть патронов, достав их из коробки, находившейся в потайном отделении шкатулки. Ящик я оставил на ночном столике, а револьвер и одеяло унес в галерею. В галерее я растянулся на диване, укрывшись теплым одеялом, положил револьвер на грудь и стал смотреть в окно, созерцая буйство стихии. На каминной полке тикали часы. Мне не требовалось смотреть на циферблат, чтобы узнать, что осталось меньше получаса до встречи с патроном, назначенной в бильярдном зале «Скакового круга».
Я смежил веки, и перед мысленным взором предстала картина: патрон едет по улицам города, пустынным и залитым водой. Он сидит в глубине салона своей машины, его золотистые глаза сияют в темноте, а серебряный ангел на капоте «роллс-ройса» прокладывает путь посреди бури. Я представлял его неподвижным как статуя, без дыхания, улыбки и выражения на лице. Потом я услышал, как потрескивают горящие дрова в камине и мерный стук дождя в окна, и заснул, сжимая в руке револьвер, твердо зная, что на свидание не пойду.
Я открыл глаза вскоре после полуночи. Камин почти погас, и галерею наполняли колышущиеся тени от голубоватых языков пламени, плясавших над последними угольками. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Я все еще держал револьвер, согревшийся у меня в руках. Несколько мгновений я лежал неподвижно, даже не моргая. Я почувствовал, что кто-то стоит у двери, еще до того, как раздался стук.
Сбросив одеяло, я сел. Опять послышался стук — костяшками пальцев в дверь. Я встал, не выпуская оружие, и прошел в коридор. Снова постучали. Я шагнул к двери и остановился. Воображение нарисовало, как он стоит на лестничной площадке, улыбаясь, и ангел на лацкане пиджака поблескивает в темноте. Я взвел курок. Вновь кто-то стукнул кулаком в дверь. Я попытался зажечь свет, но электричество отсутствовало. Я продвигался вперед, пока не уткнулся в дверную створку. Меня подмывало открыть глазок, но я не осмелился и замер у порога, едва дыша, подняв револьвер и прицелившись в сторону двери.
— Уходите! — крикнул я слабым голосом.
А потом я услышал плач и опустил оружие. Отворив дверь в темноту, я нашел ее там. Она промокла и дрожала. Ее кожа была ледяной. Увидев меня, она бросилась мне на шею и едва не лишилась чувств. Я поддержал ее и, не найдя слов, крепко обнял. Она робко улыбнулась и, когда я поднял руку, чтобы погладить ее по щеке, поцеловала мою ладонь, опустив веки.
— Прости меня, — прошептала Кристина.
Она открыла глаза и посмотрела на меня отчаянным, загнанным взором, который будет преследовать меня и в аду. Я улыбнулся ей.
— Добро пожаловать домой.
38Я раздел Кристину при свете свечи. Я снял с нее туфли, полные воды из луж, промокшую насквозь одежду, порванные чулки и вытер тело и волосы чистым полотенцем. Кристина все еще дрожала от холода, и, уложив ее в кровать, я вытянулся рядом и обнял, желая согреть. Мы лежали вместе довольно долго, молчали и слушали шум дождя. Постепенно ее тело потеплело в моих объятиях, дыхание сделалось глубоким. Я решил, что Кристина уснула, как вдруг послышался ее голос в темноте:
