Анатолий Иванов - Повитель
— Ты откуда знаешь, где и куда я ходил?
— Еще бы не знать, — насмешливо сказала она, — если ты чуть не наступил на меня. Шла один раз ночью из леса, из отряда Андрея, в деревню. А ты навстречу шагаешь. Присела под кустом — ножищи твои совсем рядам протопали.
— Так… — Григорий помолчал и еще раз протянул растерянно: — Та-ак…
— Дура я тогда была, — продолжала Евдокия. — Думала — прячешь что в лесу… Завелись ведь в ту пору деньжонки у тебя… А потом — сколько лет прошло — перед самой войной, стукнуло мне вдруг: за этим ли ходил ночами по лесу?
Григорий дернул усом.
— Что же не сказала Андрею? Он обязательно поинтересовался бы…
— Не хотела мараться об тебя. Закричал бы ведь — Андрей за девку мстит… А вот теперь жалею…
— Ага, жалеешь?! — уже насмешливо протянул Григорий, понявший, что Евдокия ничего толком не знает. — Ну, так сейчас заяви. Может, найдется следопыт, понюхает мои следы, если охота придет. Они еще свежие, им всего третий десяток лет идет.
— Потому ты и осмелел так. Да поимей в виду, жизнь-то — она такая, что не сегодня, так завтра может старое раскрыться. Тогда как запоешь?
— Ну, вот что! — обозлился Бородин. — Давай помалкивай, клевету не разводи! А то… — Он так и не мог сказать, что «а то», и заорал: — Разговорилась тут! Помогай вон людям дело делать…
Глава четвертая
1
Всеми правдами и неправдами Бородин держался на председательском месте несколько лет. Он не только давал щедрые обещания на отчетно-выборных собраниях, но и кое-что делал по хозяйству: ремонтировал скотные дворы, построил два крытых тока. В сорок пятом году, сразу же после победы, начал строить электростанцию. Только что вернувшегося из армии Степана Алабугина назначил бригадиром строителей. Тот было запротестовал, требуя направить его в кузницу, но Григорий сказал:
— Да не уйдет от тебя кузня… Сейчас работы там мало, один Туманов справится. А электростанция — это ведь великое дело для колхоза. А? Нет, скажешь?
— Конечно, великое, — соглашался Алабугин. — Только какой из меня строитель? В кузне вот я бы…
— Ничего, ничего, Степан… Помоги, пожалуйста, руководству в этом деле. Много людей в твое распоряжение не дам, потому что — где они, люди? Все заняты. Но двух-трех баб откомандирую. Копайте пока котлован помаленьку. Важно ведь начать…
И Степан Алабугин согласился.
Строить электростанцию решили на окраине деревни, возле обмелевшей за последние годы речки. Алабугин и две женщины — жена самого Степана да Настя Тимофеева, молодая вдова, муж которой погиб на фронте в середине войны, — принялись долбить твердый каменистый грунт. Иногда на строительство заглядывал Григорий, садился на кучу земли, молча закуривал и, прищурив глаза, смотрел на грудастую Настю, которая работала обычно в брюках и майке. Поблескивая потными загорелыми плечами, она, не обращая внимания на Григория, кидала и кидала землю лопатой. Потом разгибалась и говорила со смехом:
— Отвороти глаза, а то… раздеваешь вроде. Я и так раздетая…
С тех пор как погиб у Насти муж, пополз про нее слушок по деревне. Может, потому, что была Настя остра на язык, ругаться умела не хуже мужика и жила одна. А может, и в самом деле был за ней грех. Но Григорий смотрел на нее просто так, без всяких мыслей, потому что надо было куда-то смотреть.
Степан Алабугин втыкал лопату в землю и подходил к председателю.
— Ну? — произносил Григорий.
— Роем помаленьку, — каждый раз одно и то же отвечал Алабугин. — Да много ли втроем нароешь?
— Где я тебе больше людей возьму?
— Да хоть бы вместо этих баб мужиков прислал! Женское ли дело землю кидать?
— Ништо… У них жилы крепче…
Затем, когда котлован был почти готов, Степан спрашивал Бородина:
— Где же кирпич-то? Чего не везут?
— Привезти плевое дело. Достать его сперва надо.
— Я говорил — деревянные бы лучше стены сделать. Лес-то свой…
— Строить — так уж капитально. Чтоб столько лет помнили… нас, сколько простоит электростанция.
— Так давайте строить, доставай кирпич…
— А куда тебе торопиться? Трудодни же идут? Идут. Чего еще?
— Чего еще?! — взрывался Алабугин. — Да зачем их зря растрачивать! Щедрый колхозным добром бросаться…
— Ну, ты… — шевеля усами, произносил Бородин. — На выгодную работу поставил тебя, а ты… Все к Ракитину гнешься, к Туманову.
— Э-э, брось, Григорий Петрович, надоело уж, — махала рукой обычно робкая и стеснительная жена Степана.
Григорий замечал, что не только Алабугиной надоели его разговоры о Туманове и Ракитине, которые стараются якобы убрать его, Бородина, с председательского поста. Недаром Федот Артюхин заявил как-то при всех:
— Что-то незаметно этого… То есть, ничего они не стараются, ведут себя по-обыкновенному. Зря ты, Григорий Петрович, на них… — Потом обернулся к народу: — А, товарищи мужики?
Рыболовецкая бригада готовилась к отплытию. С крайней лодки Евдокия Веселова заметила негромко:
— Вот и зря, что не стараются…
Григорий ничего не ответил Артюхину и Евдокии, но уже тогда подумал: «Евдокии глотку не заткнешь, а другим надо попробовать…»
Зимой на отчетном собрании Григорий заявил:
— Помните, говорил я вам однажды, что дал бы на трудодни побольше, да государству хлеб нужен, разрушенное немцами хозяйство надо восстанавливать… И сейчас, конечно, восстанавливаем, но уже полегче нам… Нынче хоть и получили на трудодни крохи, но все же таки побольше, чем в прошлом году. Даю слово, что из года в год колхозники на трудодни будут получать все больше и больше. Потому к лучшей жизни идем. Я, как председатель, настойчиво заботу буду о людях проявлять. А мое слово, вы знаете, крепкое. Насчет электростанции…
— Забота — это хорошо, спасибо за заботу! — крикнул с места неугомонный Федот Артюхин. — А вот почто колхозников за людей не считаешь? Смотришь на нас, как на холопов? Идешь по улице и… того… отворачиваешься от людей…
Григорий поморщился и продолжал, оставляя слова Федота без ответа:
— …насчет электростанции вон обещал — и строим. В будущем году закончим, за клуб примемся. Надо нам хороший клуб, товарищи, позарез…
После собрания Григорий окликнул Артюхина:
— Пойдем-ка вместе, Федот.
Но почти всю дорогу Григорий молчал. Федот семенил следом за председателем, хлопая в темноте дырявыми рукавицами по задубевшему от мороза полушубку.
— Холодно ить, дьявол, — сказал наконец Артюхин. — А ты куда же тащишь меня по морозу. Дом то мой позади остался!..
Григорий остановился и обернулся к Федоту:
— Ты вот что… Чего на собрании язык распустил? Кто просил тебя?
